Художественно-эстетическое своеобразие рассказов В.М. Шукшина: всесторонний литературоведческий анализ

В середине 1960-х годов, когда страна замирала в ожидании обещанного коммунистического рая, и многие литераторы предпочитали либо воспевать достижения, либо уходить в иносказания, появился Василий Макарович Шукшин, чье творчество стало ярким, самобытным феноменом, способным всколыхнуть самые глубокие струны русской души. Он говорил о человеке, о народе, о его боли и радостях, о его «чудачествах» и поиске правды, используя для этого самую, казалось бы, простую, но на деле бесконечно глубокую форму – рассказ. Именно в рассказах, этих «малых вселенных», Шукшин достиг подлинного мастерства, создав уникальный художественный мир, где философские глубины переплетаются с будничной реальностью, а разговорный язык становится инструментом высокой поэтики. Что из этого следует для современного читателя? Творчество Шукшина остается актуальным камертоном для настройки собственной нравственной системы, позволяя в каждом герое увидеть отражение вечной борьбы за собственную человечность.

Актуальность глубокого литературоведческого анализа художественно-эстетического своеобразия рассказов В.М. Шукшина в условиях современного научного дискурса определяется несколькими факторами. Во-первых, его творчество продолжает оставаться неисчерпаемым источником для исследования русского национального характера, его нравственных и этических основ, которые в эпоху стремительных социокультурных трансформаций требуют нового осмысления. Во-вторых, Шукшин, будучи пограничной фигурой между «деревенской» и «городской» прозой, между кино и литературой, между «официальным» и «народным», предлагает уникальную оптику для изучения сложнейших процессов, происходивших в советском обществе 1960-70-х годов. В-третьих, его стилистическое новаторство, смелое использование диалектизмов и просторечий, мастерство диалога и психологизма, а также феномен «чудиков», до сих пор вызывают оживленные дискуссии и требуют системного, всестороннего анализа.

Целью настоящей дипломной работы является проведение исчерпывающего литературоведческого исследования, призванного раскрыть многогранное художественно-эстетическое своеобразие рассказов В.М. Шукшина. Для достижения этой цели ставятся следующие задачи:

• Определить социально-культурный контекст 1960-70-х годов и его влияние на формирование тематики и художественных особенностей рассказов Шукшина.
• Изучить жанровое своеобразие шукшинского рассказа, его философскую концепцию и особенности поэтики.
• Проанализировать нравственно-эстетические критерии и авторскую концепцию человека, воплощенную в образах его героев.
• Исследовать феномен «чудиков» как центральный элемент художественного мира Шукшина, проследить его типологию и эволюцию.
• Провести лингвостилистический анализ языка рассказов, выявив функции диалектизмов, просторечий и других речевых пластов.

Структура работы будет включать введение, пять основных глав, посвященных контексту, жанровому своеобразию, нравственным критериям, феномену «чудиков» и языку, а также заключение, обобщающее основные выводы. Такой подход позволит системно и глубоко рассмотреть каждый аспект художественного мира Шукшина, создав полную картину его уникального литературного наследия.

Социально-культурный контекст 1960-70-х годов и его влияние на творчество В.М. Шукшина

Творчество любого художника не существует в вакууме; оно является зеркалом своей эпохи, впитывая ее противоречия, надежды и разочарования. Рассказы Василия Шукшина, словно нерв времени, чутко реагировали на тектонические сдвиги в советском обществе 1960-70-х годов, отражая сложные процессы «оттепели» и ее постепенного завершения, а затем и наступления «застоя». Именно этот социально-исторический фон сформировал не только проблематику, но и глубинные художественные особенности его прозы, сделав ее по-настоящему злободневной и вечной одновременно. При этом нельзя упускать из виду, что истинный мастер способен превзойти рамки времени, и Шукшин подтверждает это своим пронзительным взглядом на универсальные человеческие ценности.

«Деревенская проза» как феномен русской литературы XX века

Начало 1960-х годов ознаменовалось рождением одного из самых значимых направлений в русской литературе XX века – «деревенской прозы». Она возникла не просто как художественное течение, а как мощный идейный протест, оппозиция официальной советской прозе о деревне, которая десятилетиями рисовала лубочные картины счастливого колхозного труда и идеализированной сельской жизни. В отличие от этих навязанных штампов, «деревенская проза» бесстрашно обратилась к подлинным трагедиям коллективизации, к боли и унижению неоплачиваемого труда, к отсутствию паспортов и крайней зависимости колхозников от местной власти. Писатели этого направления, среди которых были Ф. Абрамов, В. Белов, Е. Носов, В. Распутин, В. Астафьев, Б. Можаев, стремились заглянуть в глубь народной жизни, отыскать и возродить традиционные ценности, которые, по их убеждению, были утрачены или поставлены под угрозу.

«Деревенская проза» целенаправленно обращалась к нравственным устоям, семейным связям, сохранению языка, а также к описанию быта, труда, обычаев, ремесел, творчества, праздников и отдыха крестьян. Это направление воспевало красоту традиций хозяйствования, труда и быта, а также специфику языка, которая была близка к народной речи. В народе представители «деревенской прозы» видели носителя истинных нравственных ценностей, вырастающих на почве бытия, житейского опыта, труда на земле и в непосредственном контакте с природой. Этот подход резко контрастировал с соцреалистическим идеалом, который требовал изображения жизни колхозной деревни в духе оптимизма и достижений, часто игнорируя реальные проблемы и драматическую судьбу крестьянства. Официальная идеология того периода нередко маскировала истинное положение дел и замалчивала господствующую позицию партийно-государственного аппарата, в то время как «деревенщики» стремились раскрыть «правду жизни».

Василий Шукшин, несмотря на очевидную принадлежность к «деревенской прозе», занимал в этом направлении особое, можно сказать, промежуточное место. Его герои — это не только сельские жители, но и горожане, часто в первом поколении, те, кто совсем недавно покинул деревню, но еще не до конца освоился в городе, сохраняя в себе «деревенскую» наивность и непосредственность. Сравнительный анализ позволяет увидеть, как Шукшин одновременно вписывается в общие тенденции и выделяется на их фоне.

Аспект сравнения	«Деревенская проза» (Распутин, Белов, Астафьев)	«Городская проза» (Трифонов, Битов)	Творчество В.М. Шукшина
Герои	преимущественно крестьяне, столкнувшиеся с разрушением традиционного уклада	интеллигенция, городские жители, сталкивающиеся с бытовыми и нравственными дилеммами	сельские жители и горожане в первом поколении; «чудики», «правдоискатели»
Проблематика	экология души, нравственные корни народа, конфликт города и деревни, потеря традиций	экзистенциальные проблемы, разочарование в идеалах, мещанство, деградация личности в городской среде	поиск смысла жизни, борьба за свою человечность, совесть, одиночество, конфликт личности и общества, столкновение деревенской и городской морали
Стиль	часто эпический, лирический, с элементами сказа, сосредоточенность на внутреннем мире героя	аналитический, психологический, сосредоточенный на бытовых деталях и внутренних монологах	диалогический, экспрессивный, с активным использованием просторечий и диалектизмов, «сжатость» письма, «грузофикация»
Отношение к прошлому	ностальгия по доколхозному прошлому, поиск нравственных ориентиров в традициях	осмысление советского прошлого через призму личной судьбы, разочарование в утопиях	глубокая связь с народными корнями, но без идеализации прошлого; стремление сохранить «живую душу» в меняющемся мире

Шукшин синтезирует лучшее из обоих миров. Его герои, будь то сельские жители или горожане, всегда носят в себе печать народной нравственности, но при этом они сталкиваются с проблемами, актуальными для современного человека, живущего на изломе эпох. Он не идеализирует деревню, показывая ее проблемы и ограниченность, но и не принимает полностью безликий, прагматичный мир города. Это делает его прозу универсальной и позволяет читателю увидеть в его персонажах отражение собственной внутренней борьбы.

Эпоха «застоя» и новые социальные явления в художественном мире Шукшина

Творческий расцвет Василия Шукшина пришелся на годы, которые впоследствии будут названы «эпохой застоя» (приблизительно с 1964 по 1986 год). Этот период, начавшийся после смещения Н.С. Хрущева и прихода к власти Л.И. Брежнева, характеризовался кажущейся стабильностью, отсутствием масштабных потрясений, постепенным ростом материального благосостояния граждан. Однако за этим внешним благополучием скрывались глубокие противоречия: снижение темпов экономического роста, усиление товарного дефицита, нарастающий идеологический догматизм и, как следствие, углубляющаяся пропасть между официальной риторикой и реальной жизнью.

Влияние «застоя» на мировоззрение человека было колоссальным. Общество, уставшее от бесконечных реформ и идеологических кампаний, постепенно погружалось в апатию. На смену романтизму «оттепели» приходило разочарование, конформизм и цинизм. В этих условиях стали проявляться новые социальные явления, которые Шукшин, с его обостренным чувством реальности, не мог не отразить в своих рассказах:

1. Углубление индивидуализма и психологизма в литературе. В условиях, когда коллективные идеалы теряли свою привлекательность, а возможности для общественного проявления были ограничены, фокус внимания смещался на внутренний мир человека. Герои Шукшина, его «чудики», – это яркие индивидуальности, борющиеся за свою неповторимость, стремящиеся к самовыражению, даже если это кажется окружающим странным или нелепым. Они погружены в свои мысли, переживания, мечты, что делает их глубоко психологичными персонажами.
2. Скрытая критика официальной идеологии. Открытая критика была невозможна, но Шукшин находил способы выразить свое несогласие с фальшью, показухой, бюрократией и бездушием, которые пронизывали советскую систему. Его герои часто сталкиваются с непониманием и отторжением со стороны «правильных» граждан, представителей власти или просто обывателей, чье сознание сформировано официальной пропагандой. Например, Андрей Ерин из «Микроскопа», который утаивает деньги и терпит побои ради покупки микроскопа и своей мечты избавить человечество от микробов, сталкивается с полным непониманием со стороны жены и соседей, для которых его стремления кажутся безумными и бесполезными. Это тонкий, но ощутимый протест против утилитарного, «практичного» взгляда на жизнь, который навязывался сверху.
3. Рост информированности населения и его скепсис к пропаганде. Несмотря на цензуру, люди становились более информированными, во многом благодаря «самиздату» и «тамиздату», а также «голосам» зарубежных радиостанций. Это приводило к тому, что население переставало безоговорочно верить официальной пропаганде. Герои Шукшина часто выражают сомнения, задают неудобные вопросы, проявляют недоверие к навязываемым сверху истинам. Они ищут свою правду, часто вступая в конфликт с общепринятыми нормами и мнениями.
4. Разделение культуры на официальную и «подпольную». В период «застоя» официальная культура, контролируемая государством, продолжала транслировать идеологически выверенные образы и идеи. Однако параллельно с ней развивалась «подпольная» культура, включающая неофициальное искусство, диссидентскую литературу, авторскую песню. Шукшин, хотя и был вполне «официальным» писателем и режиссером, в своей прозе часто обращался к темам и образам, которые не вписывались в рамки официального дискурса. Его герои, с их «неправильными» мыслями и поступками, с их внутренней свободой, были своеобразными «подпольщиками» духа, демонстрируя многогранность и противоречивость русского характера, что шло вразрез с официальным каноном «нового советского человека».

Таким образом, рассказы Шукшина являются не просто художественными произведениями, а своего рода хроникой эпохи «застоя», запечатлевшей сложный и «запутанный» мир современного человека, его стремление сохранить свою человечность, правду и достоинство в условиях идеологического давления и нарастающей апатии.

Жанровое и художественное своеобразие рассказов В.М. Шукшина

Рассказы В.М. Шукшина, при кажущейся простоте и «житейскости» сюжетов, представляют собой уникальный феномен в русской литературе, несущий в себе глубокую философскую концепцию человека и мира. Эта концепция проявляется не через прямые декларации, а в самом устройстве художественного мира, в тончайших нюансах взаимодействия героев с мирозданием. Именно малая повествовательная форма — рассказ — стала для Шукшина идеальным инструментом для исследования экзистенциальных вопросов и человеческих судеб.

Философская концепция и диалогичность

В основе художественного мира Шукшина лежит глубокая философская концепция, сосредоточенная на экзистенциальных вопросах бытия. Его герои не просто живут, они мыслят, чувствуют, страдают, постоянно вопрошают мир и самих себя о смысле жизни, о правде, о своем месте в этом сложном и часто несправедливом мире. Шукшин исследует борьбу за свою человечность, противопоставляя яркую, неповторимую личность — безликости и конформизму, искренность — лицемерию, доброту — равнодушию. Эта философия воплощается не в абстрактных рассуждениях, а в конкретных поступках, внутренних монологах и, что особенно важно, в диалогах.

Диалог в рассказах Шукшина — это не просто обмен репликами; это доминирующая форма, через которую раскрывается внутренний мир героев и формируется авторская концепция. Диалогичность проявляется в нескольких формах:

1. Классический диалог: Прямой обмен репликами, который, однако, часто не приводит к согласию, а, напротив, подчеркивает непонимание, различия в мировоззрении. Герои Шукшина спорят не ради победы в споре, а ради того, чтобы быть услышанными, чтобы выразить свою боль, свою «правду».
2. Монолог-полемика: Часто речь героя Шукшина представляет собой развернутый монолог, обращенный не столько к собеседнику, сколько к самому себе или к невидимому оппоненту. Это внутренняя полемика с чужим сознанием, с навязанными стереотипами, с абсурдностью бытия. В этих монологах сквозит постоянная душевная боль, вызванная неутолимой жаждой истины и справедливости.
3. Разноголосье в речи героя: Даже в речи одного персонажа может присутствовать «разноголосье» — смешение разных регистров, интонаций, чужих слов, что делает его речь живой, многослойной и отражает сложность его внутреннего мира.

Диалогичность шукшинского рассказа создает ощущение, что истина находится не в единоличной декларации, а внутри общего размышления, в узле позиций участников философского спора. Истина не дается герою в руки легко; он вынужден выстрадать ее, пробиться к ней через непонимание и одиночество. Например, в рассказе «Миль пардон, мадам!» диалог между Глебом Капустиным и «умником» вызывает не только комический эффект, но и демонстрирует конфликт двух мировоззрений: одного, основанного на народной мудрости и житейском опыте, и другого, опирающегося на внешнюю образованность и оторванность от реальной жизни. При этом истина не на стороне «победителя» спора, а растворена в самом процессе полемики, обнажающей человеческие пороки и достоинства.

Психологизм и роль художественной детали

Рассказы Шукшина, несмотря на их небольшой объем (в среднем от 5 до 15 страниц), поражают психологической глубиной и внутренним накалом душевного состояния героя. Писатель мастерски использует лаконичные, но чрезвычайно емкие детали, чтобы раскрыть мотивы поступков, скрытые переживания и сложный внутренний мир своих персонажей. Его герои не статичны; они находятся в постоянном поиске правды, в столкновении с лицемерием, мещанством, равнодушием и ложью, что вызывает у них глубокие душевные конфликты. Важнейшие вопросы человеческих отношений — проблемы доброты, совести, смысла существования, одиночества и поиска взаимопонимания — становятся центральными в его произведениях.

Одной из особенностей идиостиля рассказов Шукшина является их тропо-фигуральная выразительность, использование метафорических эпитетов для создания экспрессии. Эти выразительные средства не просто украшают текст, они служат для создания глубоких психологических образов. Например, выражение «душа безлика» не просто констатирует отсутствие индивидуальности, но и передает трагедию человека, лишенного чувства духовной традиции, связи со своими корнями. Понятие «огромное давление лицемерия, мещанства, равнодушия, лжи» метафорически передает то гнетущее состояние, в котором находятся герои, пытающиеся сохранить «искру настоящей человеческой духовности» в мире, где эти качества не ценятся.

Шукшин во многом продолжает чеховские традиции, особенно в роли художественной детали. Как Чехов мог одним штрихом, одной, казалось бы, незначительной деталью раскрыть характер или настроение, так и Шукшин использует детали, наделяя их многогранным символическим смыслом. Ярким примером может служить деталь пейзажа — полынь-трава. В рассказах и фильмах Шукшина (например, в «Калине красной») полынь выступает не просто как элемент ландшафта, а как глубокий символ. Ее горечь ассоциируется с горечью потерь, с трудной судьбой русского человека, его ностальгией по родному дому и прошлым временам. Полынь становится символом неотъемлемой связи с родной природой, с ее суровой, но правдивой красотой, а также с дерзкими мыслями автора и его творчеством, полным боли, но и надежды. Эта деталь позволяет погрузиться в мир сложных переживаний героев, их тоски по утраченному, их связи с землей и корнями.

Стилистические тенденции 1960-х годов в прозе Шукшина

Стилистическая палитра прозы 1960-х годов, к которой принадлежало и творчество Шукшина, формировалась в период своеобразного возвращения русской литературы к стилевым тенденциям 1920-х годов. Этот откат был связан с стремлением к «сжатости», «бедности» письма и установкой на «чужое слово». После десятилетий соцреалистического многословия и идеологической заданности, писатели 60-х годов искали новые формы выражения, более лаконичные, экспрессивные и приближенные к живой речи.

Стилевые тенденции 1920-х годов включали «сказ» и «орнаментальную прозу», представленные такими авторами, как А. Малышкин («Падение Дайра», 1921), А. Веселый («Реки огненные», 1923), которые создавали эмоциональные картины, где на первый план выступала почти обезличенная масса. М. Зощенко мастерски ввел в литературу пестрый и ломаный язык городского мещанства, а К. Федин создавал юмористические новеллы в манере сказа. Это был период экспериментов с языком, поиска новых способов передачи народного сознания.

Шукшин, по мнению М. Чудаковой, занимал крайнюю позицию в этом процессе, почти устраняясь от повествования и предоставляя слово герою. Его «беспорядочно многоречивая» речь создает впечатление дословной стенографической записи, максимально приближенной к живой, нелитературной речи. Принцип «сжатости» и «бедности» письма у Шукшина был тесно связан с концепцией «грузофикации» — повышения смысловой нагрузки на единицу литературного материала. Он достигался за счет использования метафорических сочетаний, емких, подчас парадоксальных фраз, которые несли в себе глубокий подтекст.

Особенно ярко в прозе Шукшина проявилось «чужое слово» (интертекстуальность). Это не просто цитаты, а органичное включение элементов чужой речи, чужих идей, чужих стилистических оборотов в ткань повествования. Оно может проявляться как в прямых заимствованиях, так и в пародировании, ироническом обыгрывании или переосмыслении. Например, в рассказе «Миль пардон, мадам!» «чужое слово» проявляется в цитатном диалоге, когда Глеб Капустин, используя обрывки фраз из книг, пытаясь имитировать интеллигентную речь, вступает в полемику с «городским умником». Этот диалог не только создает комический эффект, но и демонстрирует конфликт культур, мировоззрений, а также наивное стремление простого человека к знанию и самосовершенствованию. «Чужое слово» в рассказах Шукшина часто служит для характеристики персонажей, для создания сатирического или юмористического эффекта, для передачи атмосферы времени, а иногда и для выражения скрытой авторской позиции. Таким образом, стилистические особенности прозы Шукшина – это не просто набор приемов, а целостная система, которая позволяет максимально полно и правдиво раскрыть внутренний мир его героев и его собственную философскую концепцию.

Нравственно-эстетические критерии и концепция человека в рассказах Шукшина

Центральным стержнем творчества Василия Шукшина является его глубочайшее стремление к этической одухотворенности. Для него искусство, литература – это не поле для идеологических деклараций или абстрактных философских построений, а прежде всего познание души человеческой. Писатель видел свою главную задачу в том, чтобы разглядеть в человеке «ростки» хорошего, простого, вечного, несмотря на все жизненные невзгоды и нравственные падения. Художественный мир Шукшина глубоко антропоцентричен, о чем свидетельствуют даже названия его сборников: «Сельские жители», «Характеры». Программный тезис Шукшина гласит:

«Нет, литература — это всё же жизнь души человеческой, никак не идеи, не соображения даже самого высокого нравственного порядка»

. Именно через призму души он исследовал вечные вопросы бытия.

Русский национальный характер и нравственные ценности

В своих рассказах Шукшин с поразительной точностью и любовью раскрывает присущие русскому народу качества, которые, по его убеждению, являются фундаментом национального характера. Он считал, что русский народ за свою многовековую историю отобрал, сохранил и возвел в степень уважения такие черты, как:

• Честность: Непоколебимая вера в правду, нетерпимость ко лжи и лицемерию. Герои Шукшина, как, например, Чудик (Василий Князев) в одноименном рассказе, порой наивно, но всегда искренне следуют принципу честности, что часто приводит их к конфликтам с окружающим миром.
• Доброта: Способность к сопереживанию, жалостливость, стремление помочь ближнему, даже ценой собственных интересов. Доброта Чудика проявляется в его попытках сделать приятное снохе, раскрасив коляску, хотя это и вызывает непонимание и насмешки. Андрей Ерин из «Микроскопа» готов жертвовать семейным благополучием ради мечты избавить человечество от микробов, что можно расценивать как проявление бескорыстной доброты и стремления к лучшему.
• Трудолюбие: Уважение к труду как основе жизни, созидательная энергия.
• Совестливость: Обостренное чувство нравственной ответственности, самокритичность, способность к покаянию.
• Сопереживание: Глубокая эмпатия, умение разделить чужое горе.
• Мудрость: Не книжная, а житейская мудрость, основанная на опыте и интуиции.
• Простодушие: Отсутствие лукавства, открытость, искренность, которая иногда граничит с наивностью.
• Порой и хитрость, напор, смелость, мужество: Эти качества проявляются в ситуациях, когда герои вынуждены отстаивать свою правду или защищать свои ценности.

Шукшин подчеркивает важность личного выбора и ответственности человека за свою судьбу. Он показывает, что настоящий смысл жизни может быть найден через честный труд, доброту и взаимное уважение. Для него самым важным является стремление человека к личному и духовному самосовершенствованию через преодоление жизненных испытаний и недопониманий.

Нравственность для Шукшина есть Правда. Эта формула является ключевой для понимания его этической позиции. Он призывает людей к совести, любви и добру, считая совесть «Божьей частицей», которая должна трепетать в каждом человеке. Это понимание совести имеет глубокие корни в русском народном сознании, часто пересекаясь с христианскими представлениями. Человек, по Шукшину, имеет право отнести себя к народу только в том случае, если обладает чувством духовной традиции и нравственной необходимостью быть добрым. Подобные идеи созвучны мотиву юродства и «добровольного шутовства», характерным для русской традиционной культуры XIX века, где «чудаки» и юродивые, выпадающие из общепринятых норм, часто оказывались носителями истинной нравственности и глубокой веры.

Мотив жизни-смерти и проблема «житийности»

Мотив жизни-смерти в произведениях Шукшина не является просто экзистенциальной дилеммой; он глубоко интегрирован в его концепцию нравственной силы народа. Писатель показывает, что жизнь и смерть в народном сознании не противопоставляются, а уравновешивают мировой порядок, становясь частью единого цикла бытия. Актуализация этого мотива в рассказах Шукшина актуализирует идею нравственной силы народа, его единства и сопереживания чужому горю. Смерть в его произведениях часто заставляет героев переосмыслить ценности, задуматься о бренности бытия и значимости каждого мгновения.

Особое место в нравственно-эстетической системе Шукшина занимает проблема «житийности». В контексте его рассказов «житийность» означает стремление героя к праведности, внутренний поиск истины и смысла жизни, который часто приводит к конфликту с окружающим миром. Герои Шукшина, особенно его «чудики», воспринимаются как секуляризированные житийные персонажи, рудименты древнерусских святых. Они по-своему одухотворены, живут неосознанным, но очень сильным стремлением к праведности, к «правде» в высшем смысле этого слова.

Правда, которую ищут герои, не дается им легко. Она обнаруживается в «поступках, взламывающих судьбу». Эти поступки часто кажутся странными, нелепыми, даже безумными с точки зрения обывательской логики, но именно они свидетельствуют о внутренней силе и нравственной чистоте персонажа.

Примеры «поступков, взламывающих судьбу»:

• Василий Князев («Чудик»): Его решимость отправиться к брату, несмотря на все препятствия, непонимание со стороны жены и снохи, абсурдные ситуации (отправка телеграммы самому себе, раскрашивание коляски) – это проявление неутолимой жажды добра, искренности, желания сделать мир лучше. Его «чудачества» – это попытки сохранить «живую душу» в мире, где царят прагматизм и равнодушие. Он готов терпеть унижения и насмешки, лишь бы оставаться верным себе и своим внутренним идеалам.
• Андрей Ерин («Микроскоп»): Его решение утаить зарплату для покупки микроскопа и мечта избавить человечество от болезней, несмотря на последующие побои от жены и насмешки соседей, – это яркий пример такого «житийного» подвига. Его поступок кажется безумным, но за ним стоит истинное, бескорыстное стремление к знанию и благу.

Герои Шукшина находятся в состоянии жестокого внутреннего разлада. Они задаются вопросами о смысле жизни и бытия, сталкиваются с конфронтацией жизненных идеалов, опирающихся на душу или на холодный рассудок. При этом Шукшин не противопоставлял деревенских жителей городским, поскольку люди с душой и люди с холодным рассудком живут и там, и там. Важно не место жительства, а внутренний мир человека, его способность к нравственному выбору и самосовершенствованию. Именно эта глубина нравственных исканий делает рассказы Шукшина вечными и актуальными.

Феномен «чудиков» в рассказах В.М. Шукшина

Центральное место в галерее шукшинских образов занимают его знаменитые «чудики» – герои, которые стали визитной карточкой писателя и неотъемлемой частью русского литературного ландшафта. Эти персонажи не просто эксцентричны; они являются ключом к пониманию авторской концепции человека и бытия, а их эволюция отражает меняющиеся реалии и нравственные искания общества.

Типология и роль «чудиков»

«Чудики» в рассказах Шукшина – это особый тип героев, которые выделяются своей наивностью, непосредственностью, странностью поведения и нестандартным, нешаблонным взглядом на мир. Они не вписываются в общепринятые рамки, их логика часто идет вразрез с рациональным мышлением окружающих, их поступки вызывают недоумение, раздражение, а порой и открытую агрессию.

Примеры странного поведения «чудиков»:

• Василий Князев из «Чудика»: отправка телеграммы самому себе («Приезжаю. Вася.»), что приводит к неразберихе и осуждению; попытка раскрасить детскую коляску снохи, которая воспринимается как нелепый и даже вредительский поступок.
• Андрей Ерин из «Микроскопа»: утаивание зарплаты для покупки микроскопа и одержимое стремление найти лекарство от всех болезней, игнорируя насущные семейные нужды.
• Федот из «Срезал»: его склонность к «фантастическим» историям и стремление «срезать» любого «умника», ценя интерес слушателей выше норм приличия и правдивости.

Шукшинские «чудики» – это люди, мыслящие иначе, чувствующие глубже и острее окружающих. Они стремятся к высоким идеалам, к правде и справедливости, но часто оказываются неготовыми к жестокости, цинизму и прагматизму реального мира. Именно в этом их трагедия и их величие.

Роль «чудиков» в художественном мире Шукшина многогранна:

1. Олицетворение надежд и мечтаний народа: «Чудики» воплощают тоску по высоким идеалам, стремление к чему-то большему, чем обыденность. Они выражают надежды на лучшее будущее, рвение к правде и справедливости, веру в человеческое достоинство, доброту и силу духа, несмотря на прагматизм и цинизм окружающего мира.
2. Протест против серости и однообразия: Их «чудачество» – это своеобразный протест против духовной опустошенности, против утраты человечности и индивидуальности, против шаблонности мышления, которая царила в эпоху «застоя». Они не гонятся за материальным благополучием, их волнуют простые, но важные вещи: любовь, дружба, справедливость, красота.
3. Разрушение стереотипов: «Чудачество» является характерным свойством натуры русского человека, воплощая идею индивидуальной уникальности и разрушая стереотипы о единообразии духовной жизни советского человека. Официальная идеология навязывала образ «нового советского человека» — коллективиста, лишенного внутренних конфликтов. «Чудики» Шукшина, напротив, показывали многогранность и противоречивость русского характера, его стремление к свободе мысли и действия.
4. Хранители детской чистоты: Они сохранили в себе детскую чистоту восприятия, искренность и непосредственность, что делает их уязвимыми в мире лицемерия и корысти, но одновременно наделяет их особой нравственной силой.

Сам Шукшин так говорил о своих «чудиках»:

«Мне интереснее всего исследовать характер человека-недогматика, не посаженного на науку поведения. Такой человек импульсивен, поддается порывам, а следовательно, крайне естественен. Но у него всегда разумная душа»

. Это определение подчеркивает их внутреннюю свободу и нравственную цельность.

Типажи «чудиков» весьма разнообразны, но их объединяет стремление подняться над обыденностью жизни:

• Несостоявшийся ученый/изобретатель: Андрей Ерин из рассказа «Микроскоп», одержимый идеей изучения микромира и спасения человечества от болезней.
• Философ/мечтатель: Андрей Рязанцев из рассказа «Думы», воплощающий тоску по иному, лучшему миру, его неспособность приспособиться к повседневности.
• Враль/рассказчик: Федот из рассказа «Срезал», который привлекает внимание фантастическими историями, ценя интерес слушателей выше норм.
• Простодушный правдоискатель: Василий Егорыч из рассказа «Кляуза», стремящийся донести правду до властей, несмотря на риски; Василий Князев из «Чудика».

Эволюция образа «чудика»

Образ «чудика» в творчестве Шукшина не статичен; он проходит сложную эволюцию, отражая меняющиеся настроения автора и общественные реалии.

1. Наивная, светлая душа, ищущая идеальное начало русского характера и гармонию: На ранних этапах творчества Шукшин сосредоточен на показе «чудика» как чистого, искреннего человека, живущего по зову сердца. Эти герои, как, например, ранний Чудик, еще полны светлых надежд, их «странности» вызывают скорее умиление, чем раздражение. Они активно ищут добро, готовы к самопожертвованию, верят в возможность гармонии между человеком и миром. Их конфликты с окружающими носят скорее комический характер, нежели трагический.
2. Мечтатель и «человек тоскующий»: Со временем образ «чудика» углубляется и усложняется. Герои становятся более рефлексирующими, их наивность сменяется глубокой тоской по несбывшимся идеалам. Они продолжают мечтать, но эти мечты уже не кажутся столь достижимыми. Их «странности» начинают восприниматься окружающими с большей агрессией и непониманием, что приводит к усилению их одиночества. Примером может служить Андрей Рязанцев из «Дум», чья тоска по возвышенному делает его отстраненным от обыденной жизни, а его философские размышления вызывают лишь недоумение.
3. «Уходящий» человек: На поздних этапах творчества Шукшина «чудик» часто предстает как «уходящий» человек – тот, кто осознает свое одиночество и невостребованность в изменившемся мире. Его мечты остаются нереализованными, его протест становится все более пассивным, а внутренняя боль – острее. Эти герои уже не ищут активного противостояния, а скорее пытаются сохранить свой внутренний мир от посягательств внешнего, враждебного окружения. Их «чудачество» становится последним оплотом их индивидуальности, сопротивлением безликости. Они ощущают свою чуждость, отчужденность от мира, который все больше погружается в прагматизм и материализм.

Эта эволюция образа «чудика» отражает не только художественный рост Шукшина, но и изменение социально-культурной атмосферы. От надежд «оттепели» к разочарованиям «застоя» – «чудики» Шукшина прошли путь от светлых мечтателей до глубоко тоскующих и отчаявшихся людей, ставших символом нравственных исканий и потерь эпохи.

Лингвостилистическое своеобразие рассказов В.М. Шукшина

Язык прозы Василия Шукшина – это не просто средство передачи информации; это самостоятельный, живой организм, который занимает особое место в русской художественной литературе. Его уникальность заключается в мастерском сосуществовании и органичном переплетении различных речевых пластов: разговорных и книжных сфер, просторечия, жаргонов, диалектного языка, устной и ��исьменной речи, а также фольклорного языка. Шукшин, как никто другой, сумел в своем творчестве «оживить» народное слово, вдохнуть в него новую жизнь и показать его безграничные художественные возможности.

Сосуществование речевых пластов и народный язык

Василий Шукшин, выходец из алтайского села Сростки, обладал феноменальным знанием народной речи и бережно перенес ее особенности на страницы своих произведений. Именно мастерское включение автором лексических диалектизмов и просторечий придает его прозе особый, неповторимый колорит, иллюстрируя глубокое знание писателем языкового своеобразия крестьянской культуры.

Говор родного села Сростки, расположенного на Алтае, нашел реализацию во многих произведениях Шукшина. Этот говор относится к сибирским региональным диалектам, которые характеризуются сочетанием черт северорусских, южнорусских и среднерусских диалектов Европейской части России.

Особенности говора Сросток, реализованные в прозе Шукшина, проявляются на разных языковых уровнях:

• Фонетико-морфологические черты:
  • Стяженные гласные в окончаниях: «како» (какое), «кака» (какая).
  • Долгие твердые шипящие: «ишо» (еще).
  • Сибирские формы местоимений: «чё» (что), «ничё» (ничего), «у ей» (у нее), «у его» (у него).
  • Окончания первого спряжения у глаголов второго спряжения: «оставют» (оставляют), «смотрют» (смотрят), «платют» (платят), «расколются» (расколются), «посадют» (посадят).
  • Просторечное произношение: «чижало» (тяжело), «пущай» (пусть).
• Лексические диалектизмы и просторечия:
  • Существительные: «кержак» (старовер), «колун» (топор для колки дров), «каменка» (печь-каменка), «шерстобитка» (приспособление для обработки шерсти), «пимы» (валенки), «чернь» (чернозем), «колок» (небольшой лесок).
  • Глаголы: «шишковать» (собирать шишки), «схаваю» (съем), «попрут» (потекут), «приголубит» (приласкает), «пришибленные» (подавленные), «воткнуть» (вставить), «зауситься» (заупрямиться).
  • Частицы: «рази» (разве), «дак» (так), «небось» (наверное).
  • Слова, характеризующие людей: «бестолочь», «бугай», «вертихвостка», «горлопан», «лоботряс», «побирушка», «трепач», «ухарь», «сдурели», «нехристи».
  • Просторечные сочетания: «тухлое (дело)», «манатки».

В прозе Шукшина встречаются даже слова, не отмеченные в диалектных словарях, но бытующие в сибирском старожильческом говоре, что свидетельствует о его целенаправленном и глубоком погружении в региональную лексику.

Помимо диалектизмов и просторечий, Шукшин активно использует жаргонизмы («рестант» вместо арестант, «булгахтер» вместо бухгалтер) и фольклорный язык. Последний проявляется в использовании пословиц, поговорок, сказочных мотивов, особенно в тех рассказах, где герои выступают в роли сказителей или их речь насыщена народной мудростью.

Функции диалектизмов и просторечий

Использование диалектизмов и просторечий в рассказах Шукшина далеко не случайно и не является экзотическим элементом для создания местного колорита. Напротив, эти языковые средства выполняют важнейшие стилистические и смысловые функции:

1. «Единственно верное, правдивое слово»: Для Шукшина диалектизмы и просторечия часто являются единственно возможным способом точно передать мысль, чувство или характер персонажа. Они составляют «плоть и кровь персонажа», делая его речь органичной и аутентичной. Нельзя представить себе шукшинского «чудика», говорящего на рафинированном литературном языке; его самобытность раскрывается именно через его «неправильную», но живую речь.
2. Стилистическая функция: Диалектизмы и просторечия способствуют созданию колоритности образа, придают ему объем и реалистичность. Они позволяют читателю глубже погрузиться в мир героев, понять их менталитет, их связь с народной культурой.
3. Раскрытие замысла произведения: Через особенности речи героев Шукшин раскрывает важнейшие идеи своих произведений. Например, контраст между «чистым» литературным языком автора и «ломаным» языком персонажей подчеркивает конфликт между народным мировосприятием и официальной идеологией, между живой душой и безликостью.
4. Уход от стандартного повествования: Одной из особенностей авторского стиля Шукшина является уход от привычного, стандартного повествования. Он активно использует элементы разговорной речи, такие как пословицы, поговорки, жаргонизмы, измененные формы слов и, что особенно важно, диалогизацию речи. Повествование часто строится таким образом, что оно имитирует живую разговорную речь, часто с использованием неполных предложений, инверсий и обращений, что создает эффект присутствия, непосредственного участия в событиях.

Стилистические ресурсы разговорной речи проявляются на всех языковых уровнях:

• Фонетический уровень: уже упомянутые стяженные гласные («како»), долгие твердые шипящие («ишо»), просторечное произношение («чижало»).
• Лексический уровень: богатство диалектизмов, просторечий, жаргонизмов.
• Морфологический уровень: сибирские формы местоимений («чё», «ничё», «у ей») и глаголов с окончаниями первого спряжения у глаголов второго спряжения («оставют»).
• Словообразовательный уровень: использование суффиксов, характерных для народной речи, создание уменьшительно-ласкательных или, наоборот, пренебрежительных форм.
• Синтаксический уровень: «диалогизация речи», то есть построение повествования таким образом, что оно имитирует живую разговорную речь, часто с использованием неполных предложений, инверсий, обращений, вводных слов и междометий. Предложения могут быть короткими, рублеными, отражая импульсивность и эмоциональность героев.

Таким образом, язык прозы Шукшина – это не просто сумма лексических и грамматических правил; это живое воплощение народного духа, инструмент глубокого психологического анализа и средство выражения уникальной авторской философии. Он придает его рассказам ту неповторимую искренность, ту пронзительную правду, которая делает их актуальными и по сей день.

Мотивы и проблематика

Рассказы Василия Шукшина — это своеобразный лабиринт человеческих судеб, где каждый поворот открывает новую грань вечных вопросов бытия. За кажущейся простотой его сюжетов скрываются глубокие нравственные и философские мотивы, которые переплетаются, создавая плотную ткань проблематики, остающейся актуальной и сегодня.

«Житийность» и поиски правды

Одной из наиболее глубоких и своеобразных проблем в рассказах Шукшина является проблема «житийности». Этот термин, заимствованный из древнерусской литературы, где «жития святых» описывали путь праведника, в творчестве Шукшина приобретает секуляризованный, но не менее значимый характер. Его герои, особенно «чудики», воспринимаются как «секуляризованные житийные персонажи, рудименты древнерусских святых» — по-своему одухотворенные личности, живущие неосознанным стремлением к праведности, к истине.

Поиск правды в рассказах Шукшина — это не интеллектуальное упражнение, а жизненно важная необходимость, которая не дается герою легко. Истина обнаруживается не в рассуждениях, а в «поступках, взламывающих судьбу». Эти поступки часто иррациональны, они выходят за рамки обыденной логики и вызывают непонимание у окружающих, но именно они свидетельствуют о подлинной нравственной силе героя.

• Василий Князев («Чудик»): Его наивное, но искреннее желание сделать добро, его попытки раскрасить коляску или отправить себе телеграмму – это не просто «чудачества», а проявления глубокого внутреннего стремления к гармонии и человечности. Его «поступки» взламывают привычный уклад жизни, вызывают конфликт, но в этом конфликте обнажается его «житийная» праведность.
• Андрей Ерин («Микроскоп»): Его жертвенность ради покупки микроскопа, ради мечты избавить человечество от болезней – это акт, который ломает его собственную судьбу (он терпит побои от жены, становится посмешищем), но в нем проявляется истинное, глубокое стремление к великой цели, характерное для «житийных» героев.

Герои Шукшина, особенно «чудики», часто находятся в состоянии жестокого внутреннего разлада. Они задаются вопросами о смысле жизни и бытия, о том, как оставаться человеком в мире, где царят лицемерие и равнодушие. Этот внутренний разлад является двигателем их «житийного» поиска.

Конфликт города и деревни, вечные темы

В рассказах Шукшина часто сталкиваются город и деревня, городские и деревенские жители. Этот конфликт не всегда является прямым противостоянием, но он порождает непонимание, культурные и нравственные столкновения. Герои-деревенщики, попавшие в городскую среду, чувствуют себя неуютно, их искренность и простодушие наталкиваются на городскую прагматичность и цинизм. В то же время, городские жители, приезжающие в деревню, часто демонстрируют высокомерие и непонимание народной жизни. Однако Шукшин не противопоставляет эти миры категорично, так как люди с душой и люди с холодным рассудком живут и там, и там. Ключевой является конфронтация жизненных идеалов, опирающихся на душу или на холодный рассудок.

Мотив жизни-смерти в произведениях Шукшина актуализирует идею нравственной силы народа, его единства и сопереживания чужому горю. Жизнь и смерть в его произведениях не противопоставляются, а уравновешивают мировой порядок, подчеркивая цикличность бытия и вечную связь человека с природой и предками.

Писатель затрагивает вечные темы и проблемы, которые остаются актуальными для любого времени и любого общества:

• Смысл жизни и человеческое предназначение: Герои Шукшина постоянно ищут ответы на эти вопросы, их терзания и поиски делают их близкими каждому читателю.
• Нравственный выбор: Перед его персонажами часто встает дилемма между добром и злом, истиной и ложью, совестью и выгодой.
• Одиночество и поиск взаимопонимания: Многие герои Шукшина страдают от одиночества, от невозможности быть понятыми окружающими. Их «чудачества» – это часто отчаянные попытки наладить связь с миром.
• Конфликт между духовными ценностями и материальным благополучием: Это одна из центральных тем «деревенской прозы» в целом и Шукшина в частности. Его герои часто пренебрегают материальными благами ради сохранения своей души, своих идеалов.
• Проблема человеческого достоинства и борьбы за свою человечность: В условиях, когда человек подвергается давлению со стороны общества, власти или обстоятельств, Шукшин показывает, как важно сохранить внутреннее достоинство, не утратить себя.

Таким образом, мотивы и проблематика рассказов Шукшина выходят за рамки конкретного времени, обращаясь к универсальным вопросам человеческого существования. Его произведения – это глубокие размышления о том, что значит быть человеком, о силе духа и хрупкости души, о вечном поиске правды в мире, полном противоречий.

Заключение

Всесторонний литературоведческий анализ художественно-эстетического своеобразия рассказов В.М. Шукшина позволяет утверждать, что его творчество является одним из наиболее ярких и самобытных явлений русской прозы XX века. Исследование показало, что Шукшин не просто запечатлел эпоху, но и создал уникальный художественный мир, где каждый элемент – от социально-культурного контекста до мельчайшей языковой детали – работает на раскрытие глубокой философской концепции человека и бытия. Разве не удивительно, как мастерски Шукшин способен погрузить читателя в эту «малую вселенную», заставляя его переживать и размышлять вместе с героями?

Мы выяснили, что творчество Шукшина неразрывно связано с социально-культурным контекстом 1960-70-х годов. Заняв особое место в «деревенской прозе», он сумел критически осмыслить колхозный опыт и обратиться к традиционным нравственным ценностям, при этом избегая идеализации и демонстрируя тонкие связи с «городской прозой». Эпоха «застоя», с ее углублением индивидуализма, скрытой критикой идеологии и ростом скепсиса, нашла свое отражение в сложных, «запутанных» характерах его героев, стремящихся сохранить свою человечность в условиях нарастающего конформизма.

Жанровое и художественное своеобразие рассказов Шукшина кроется в их философской глубине и уникальной диалогичности. Малая форма рассказа стала идеальным сосудом для экзистенциальных вопросов о смысле жизни и борьбе за человечность. Диалог, будь то прямой обмен репликами или внутренний монолог-полемика, является ключевым инструментом поиска истины, которая всегда ускользает, но формируется в процессе столкновения разных позиций. Психологизм Шукшина проявляется в создании объемных, внутренне напряженных образов, а чеховские традиции в работе с художественной деталью, как, например, символика полыни, наделяют текст многослойными смыслами. Возвращение к стилевым тенденциям 1920-х годов, «сжатость» письма и активное использование «чужого слова» (цитатный диалог в «Миль пардон, мадам!») подчеркивают новаторство его стиля.

Нравственно-эстетические критерии Шукшина базируются на антропоцентричности его художественного мира и стремлении к этической одухотворенности. Он с любовью раскрывает качества русского национального характера – честность, доброту, трудолюбие, совестливость, мудрость, – утверждая, что нравственность есть Правда, а совесть – «Божья частица». Мотив жизни-смерти актуализирует идею нравственной силы народа, его единства и сопереживания чужому горю, в то время как проблема «житийности» показывает героев как «секуляризованных житийных персонажей», чьи «поступки, взламывающие судьбу» являются проявлением их неутолимой жажды правды и праведности, несмотря на внутренний разлад.

Феномен «чудиков» стал центральным в творчестве Шукшина. Эти наивные, непосредственные и странные герои олицетворяют мечты и надежды народа, их протест против серости и утраты духовности. Типология «чудиков» (несостоявшиеся ученые, философы, врали) демонстрирует разнообразие русского характера и его сопротивление стереотипам. Важно отметить эволюцию этого образа – от наивной, светлой души к тоскующему мечтателю и, наконец, к «уходящему» человеку, что отражает как личные переживания автора, так и меняющиеся настроения общества.

Лингвостилистическое своеобразие рассказов Шукшина – это отдельная глава в истории русской прозы. Мастерское сосуществование различных речевых пластов: диалектизмов, просторечий (особенно говора села Сростки), жаргонов и фольклорных элементов – не является экзотикой, а выступает как «единственно верное, правдивое слово», составляющее «плоть и кровь персонажа». Функциональное значение этих языковых средств проявляется на всех уровнях – фонетическом, лексическом, морфологическом, синтаксическом – создавая колоритность образа, диалогизируя речь и глубоко раскрывая замысел произведений.

В.М. Шукшин, через свои рассказы, оставил бесценное наследие, которое продолжает вдохновлять и заставлять задуматься о вечном. Его вклад в русскую литературу неоценим, а его актуальность для современного литературоведения лишь возрастает, поскольку он затрагивал вопросы, которые остаются краеугольными для понимания человека и общества.

Перспективы дальнейших исследований творчества В.М. Шукшина многообразны. Можно углубить сравнительный анализ с представителями «городской прозы», детально исследовать интертекстуальные связи его рассказов с русской и мировой литературой, провести более масштабный корпус лингвостилистических исследований с применением современных цифровых методов, а также рассмотреть влияние его кинематографического опыта на нарративные структуры его прозы. Шукшин – это не просто писатель, это явление, требующее постоянного изучения и переосмысления.

Список использованной литературы

1. Агеносов, М. Литература народов России. М., 1995.
2. Аннинский, Л. Шукшинская жизнь // Литературное обозрение. 1974. №1.
3. Антипина, В. А. Повседневная жизнь советских писателей. М., 2005.
4. Апухтина, В. А. Проза Шукшина. М., 1981.
5. Астафьев, В. Не в жанре дело // Литературная Россия. 1980. 30 мая.
6. Берёзкина, Е.В. Мотив жизни-смерти в произведениях В. М. Шукшина // Вестник Бурятского госуниверситета. Сер. Филология. 2020. Вып 2. С. 35–40.
7. Борисенко, Т.В. Стилистическое своеобразие рассказов В.М. Шукшина. 2010. URL: https://открытыйурок.рф/articles/581566/ (дата обращения: 17.10.2025).
8. Ваняшева, М. Шукшинские лицедеи // Литературная учеба. 1979. №4.
9. Вертлиб, Е. А. В. Шукшин и русское духовное возрождение. М., 1990.
10. Вертлиб, Е. А. Статьи и воспоминания о В. Шукшине. М., 1989.
11. Волоскина, О.Л. Диалектная лексика в рассказах В. М. Шукшина // Молодой ученый. 2019. № 48 (286). С. 485-487.
12. Волоцкий, М., Швырев, Ю. Думу свою донести людям // Искусство кино. 1981. №7.
13. Воробьева, И. А. Словарь диалектизмов в произведениях В. М. Шукшина / И. А. Воробьева ; отв. ред. Л. И. Шелепова. Барнаул : Изд-во АГУ, 2002.
14. Глушаков, П.С. А БЫЛ ЛИ НЕВСКИЙ? ИДЕОЛОГИЯ И ПОЭТИКА РАССКАЗА В.М. ШУКШИНА // Вестник ТГПУ. 2011. № 10 (112).
15. Глушаков, П.С. Об одной семантической особенности прозы Василия Шукшина // Мир русского слова. 2011.
16. Глушаков, П. С. Три рассказа Василия Шукшина: поэтика и структура // Знамя. 2021. № 1.
17. Горн, В. Характеры Василия Шукшина. Барнаул, 1981.
18. Громов, Е. Поэтика доброты // О Шукшине. Экран и жизнь. М., 1979.
19. Гусев, В. Именно жизнь, а не что другое… // Литературное обозрение. 1974. №1.
20. Гусев, В. Память и стиль. М., 1981.
21. Емельянов, Л. И. Василий Шукшин: очерк творчества. М., 1983.
22. Жанрово-стилевые проблемы русской литературы XX века. Тверь, 1994.
23. Жикина, Л. П. Новеллистика В. Шукшина в литературном процессе 60-70-х годов. М., 2000.
24. Жолудева, С.Н., Власов, А.В. ЭВОЛЮЦИЯ ОБРАЗА «ЧУДИКА» В ТВОРЧЕСТВЕ В. М. ШУКШИНА // Вестник ТГПУ. 2017.
25. Залыгин, С. П., Трифонов, Шукшин и мы // Новый мир. 1991. №11.
26. Золотусский, И. Час выбора. М., 1976.
27. Зубова, О.В. Лингвостилистический анализ рассказа В. Шукшина «Срезал» на занятиях по русскому языку как иностранному // Педагогический журнал. 2022. Т. 12. № 3А. С. 728-735. DOI: 10.34670/AR.2022.73.32.056.
28. Ибрагимова, Д.Т. Чеховские традиции в творчестве Василия Шукшина // SCI-ARTICLE.RU. 2023.
29. Ита Хименс, Х. А. Герой и композиция в романе В. Шукшина. М., 2000.
30. Казак, В. Лексикон русской литературы XX века. М., 1996.
31. Калачикова, Т.С. Тема чудачества в рассказах В.М.Шукшина // Педагогическое мастерство. 2023. URL: https://xn--80aabf8bd6c.xn--p1ai/publikatsii/statya_kalachikova_t_s_tema_chudachestva_v_rasskazah_v_m_shukshina (дата обращения: 17.10.2025).
32. Калинин, Е. Книги ведут в жизнь // Комсомольская правда. 1980. 22 июня.
33. Капралов, Г. Уроки Шукшина // Правда. 1979. 23 июля.
34. Ковтун, Н.В. «Чужое слово» и цитатный диалог в художественном мире В.М. Шукшина (специфика интертекстуальности в малой прозе). URL: https://www.sfu-kras.ru/downloads/23117/Kovtun_Chuzhoe_slovo_i_tsitatny_dialog_v_hudozhestvennom_mire_V.M.Shukshina.pdf (дата обращения: 17.10.2025).
35. Козлова, С. М. Поэтика рассказов В. М. Шукшина. Барнаул, 1993.
36. Коняшкин, А. М., Коняшкин, А. А. Стилистические ресурсы разговорной речи в рассказах В.М. Шукшина // Современные проблемы науки и образования. 2014. № 6.
37. Коробов, В. Василий Шукшин. М., 1984.
38. Крамов, И. В зеркале рассказа. М., 1979.
39. Леонтьев, Э. П. Проблема автора и читателя в прозе и публицистике Шукшина: автореф. дис. Улан-Удэ, 2004.
40. Леонтьев, Э.П. Лингвокультурный типаж «Чудик» и его воплощение в рассказах В. М. Шукшина // Вестник Томского государственного педагогического университета. 2016.
41. Лейдерман, Н. Л. С веком наравне. Русская литературная классика в советскую эпоху. СПб, 2005.
42. Лейдерман, Н. Л., Липовецкий. Современная русская литература. М., 2006.
43. Лусила, Байона Н. Русский советский рассказ 60-70-х годов. М., 1976.
44. Луннова, М.Г., Канакина, Г.И., Алешина, И.А. Разговорно-просторечные слова и выражения в рассказах В. Шукшина. URL: https://dep_rus_yaz.pnzgu.ru/files/dep_rus_yaz.pnzgu.ru/konf_2016/sbornik_po_itogam_konferentsii_lingvistika_i_metodika_v_sovremennom_obrazovatel_nom_prostranstve_2016.pdf#page=4 (дата обращения: 17.10.2025).
45. Макаров, А. Критика и писатель. М., 1974.
46. Малухин, В. Рассказ: кризис жанра // Литературная газета. 1983. 28 сентября.
47. Паниевский, П. В. Из выводов XX века. СПб, 2004.
48. Перхин, В. В. Русские литераторы в письмах. СПб, 2004.
49. Поэтика рассказов В.Шукшина. URL: https://cyberleninka.ru/article/n/poetika-rasskazov-v-shukshina (дата обращения: 17.10.2025).
50. Романова, Г. И. Русские писатели XX века. М., 2005.
51. Румянцева, О. Говорить правду и только правду // О Шукшине. Экран и жизнь. М., 1979.
52. Серикова, Л. В. Портрет персонажа в прозе Шукшина. Барнаул, 2004.
53. Сидоров, Е. Продолжение следует // Вопросы литературы. 1974. №6.
54. Соколова, Л.В. Духовно-нравственные искания писателей-традиционалистов второй половины XX века: В.Шукшин, В.Распутин, В.Белов, В.Астафьев: диссертация доктора филологических наук. М., 2005. URL: https://www.dissercat.com/content/dukhovno-nravstvennye-iskaniya-pisatelei-traditsionalistov-vtoroi-poloviny-xx-veka-v-shukshin (дата обращения: 17.10.2025).
55. Стрелкова, И. Нравственные победы и житейские отступления // Наш современник. 1977. №3.
56. Толченова, Н. Слово о Шукшине. М., 1982.
57. Торопчина, М.А. Проблема автора и читателя в прозе и публицистике В.М. Шукшина: диссертация кандидата филологических наук. М., 2005. URL: https://www.dissercat.com/content/problema-avtora-i-chitatelya-v-proze-i-publitsistike-v-m-shukshina (дата обращения: 17.10.2025).
58. Тупичекова, М. П. Проблема комичного в современной прозе 60-70-х годов: автореф. дис. 1987.
59. Тух, Б. Первая десятка современной русской литературы. М., 2002.
60. Федосеева-Шукшина, Л. Сердце Шукшина // Литературная Россия. 1980. 10 октября.
61. Чен, Е.В., Ибрагимова, Д. Нравственные проблемы в рассказах Василия Шукшина // SCI-ARTICLE.RU. 2023.
62. Черносвитов, Е. В. Пройти по краю: В. Шукшин. М., 1989.
63. Четырова, Л.Б., Сахаров, А.С. «Деревенская проза» в контексте столкновения традиционной русской культуры и советской модерности // Семиотические исследования. Semiotic studies. 2023. Т. 3, № 2. С. 99–106. DOI: http://doi.org/10.18287/2782-2966-2023-3-2-99-106.
64. Чудакова, М. О. Заметки о языке современной прозы (1972) / М. О. Чудакова // Творчество В. М. Шукшина в России и за рубежом. Сборник научных статей, посвященный 95-летию со дня рождения В. М. Шукшина. Барнаул, 2024. С. 218.
65. Широкова, Л.В. «ВОДКА С СОДОВОЙ»: ПОЭТИКА РАССКАЗА В.М. ШУКШИНА «ВЕРСИЯ» // Вестник ТГПУ. 2011. № 10 (112).
66. Шубин, Э. А. Современный русский рассказ. Л., 1974.
67. Шубин, Э.А. Современный русский рассказ: Вопросы поэтики жанра (1974) / Э.А. Шубин // Творчество В. М. Шукшина в России и за рубежом. Сборник научных статей, посвященный 95-летию со дня рождения В. М. Шукшина. Барнаул, 2024. С. 218.
68. Шукшин, В. М. Воздействие правдой // Вопросы самому себе. М., 1981.
69. Шукшин, В. М. Если бы знать // Вопросы самому себе. М., 1981.
70. Шукшин, В. М. Из рабочих записей // Вопросы самому себе. М., 1981.
71. Шукшин, В. М. Как я понимаю рассказ // Вопросы самому себе. М., 1981.
72. Шукшин, В. М. Нравственность есть Правда // Вопросы самому себе. М., 1981.
73. Шукшин, В. Самое дорогое открытие // Правда. 1974. 22 мая.
74. Шукшин, В. Судьбу выстраивает книга… // Комсомольская правда. 1973. 27 апреля.