Культура и мышление: Всесторонний анализ труда М. Коула и С. Скрибнер в контексте кросс-культурной психологии

На протяжении десятилетий учёные пытались разгадать сложную загадку человеческого познания. Однако, как отмечали Майкл Коул и Сильвия Скрибнер, традиционные подходы зачастую игнорировали одну из самых мощных формирующих сил – культуру. Их монументальный труд «Культура и мышление» не просто обозначил актуальность проблемы взаимосвязи культурного контекста и когнитивных процессов, но и предложил революционный взгляд на эту проблему, бросив вызов устоявшимся парадигмам и заложив фундамент для нового направления исследований. Эта книга стала водоразделом, после которого стало невозможно говорить о мышлении вне его культурных координат. И что из этого следует? Она предоставила убедительные доказательства того, что когнитивные процессы не являются универсальными и неизменными, а формируются и проявляются в тесной связи с культурными практиками.

Цель настоящего эссе – провести глубокий и всесторонний анализ ключевых концепций, теоретических положений и эмпирических данных, представленных Коулом и Скрибнер. Мы не просто коснёмся основных аспектов их работы, но и погрузимся в детали их методологических инноваций, специфику кросс-культурных исследований в Либерии, а также оценим вклад авторов в развитие культурно-исторической психологии. Особое внимание будет уделено критическому осмыслению их идей и дальнейшему развитию концепций, в том числе через призму «когнитивного гексагона» и дискуссий вокруг «Психологии грамотности». Структура эссе призвана не только обеспечить полноту охвата темы, но и заполнить «слепые зоны», часто упускаемые в поверхностных обзорах, предлагая студентам и исследователям углублённый аналитический материал.

Теоретические и методологические основы подхода Коула и Скрибнер

Прежде чем приступить к раскрытию сложной взаимосвязи между культурой и мышлением, Майкл Коул и Сильвия Скрибнер провели тщательную ревизию устоявшихся подходов к изучению познавательной деятельности. Их работа начинается с мощной критики традиционных методов, которые, по их мнению, не только не способны предоставить адекватные данные, но и искажают саму природу человеческого познания, отрывая его от живой ткани культурной практики.

Критика стандартизированных тестов в кросс-культурных исследованиях

В середине XX века, когда кросс-культурные исследования только набирали обороты, существовало широкое убеждение в универсальности психологических тестов, разработанных преимущественно в западных странах. Исследователи нередко применяли эти тесты к представителям «отсталых культур» с целью сравнения их когнитивных способностей. Однако Коул и Скрибнер подвергли эту практику решительной и обоснованной критике.

Они утверждали, что тесты, измеряющие такие аспекты, как трёхмерное восприятие изображений, абстрактное мышление, перцептивный анализ или понимание сохранения вещества, имплицитно предполагают наличие некой универсальной психологической сущности, которая может быть измерена ограниченным набором действий. Однако на практике такие тесты оказывались полностью оторванными от реальной жизни испытуемых. Например, вопросы о классификации предметов по абстрактным признакам или решение геометрических задач могли не иметь никакого смысла для человека, чья повседневная деятельность строится на совершенно иных принципах и требует иных когнитивных навыков. Авторы подчёркивали, что подобные методики скорее отражают знания и навыки американского или западноевропейского школьника, демонстрируя их полную научную несостоятельность и неспособность получить достоверные данные о когнитивных процессах у представителей других культур. Результаты таких тестов, по сути, лишь подтверждали культурную предвзятость самих исследователей, а не выявляли реальные когнитивные различия или дефициты, что является критически важным нюансом для любого, кто занимается межкультурными исследованиями.

От «способностей» к «функциональным системам»: новый взгляд на предмет исследования

В ответ на ограниченность традиционного подхода, Коул и Скрибнер предложили радикально изменить сам предмет психологического исследования. Вместо того чтобы фокусироваться на неизменных «свойствах» или «способностях» испытуемых — таких как «интеллект» или «абстрактное мышление» как фиксированные сущности, — они призвали изучать «процесс» и «операцию».

Этот переход означал смещение акцента с измерения статических характеристик на динамическое исследование того, как познавательные процессы функционируют в конкретных ситуациях и задачах. В этом они нашли мощную опору в культурно-исторической психологии Л.С. Выготского и А.Р. Лурии, заимствовав у них эвристическую единицу анализа — «функциональные системы». Эти системы рассматриваются не как жёстко запрограммированные механизмы, а как гибкая и изменчивая организация познавательных процессов, которая формируется в процессе деятельности и направлена на достижение определённой цели.

Например, вместо того чтобы спрашивать, «насколько умён» человек, Коул и Скрибнер задавались вопросом: «Как человек использует свои когнитивные ресурсы для решения конкретной задачи в определённом культурном контексте?». Такой подход позволяет увидеть, что одни и те же базовые когнитивные операции могут быть организованы совершенно по-разному в зависимости от культурных практик, в которых они актуализируются. Это меняло представление о познании как о фиксированном наборе навыков на понимание его как активного, адаптивного процесса, встроенного в культурную деятельность.

Синтез методов: полевая антропология и экспериментальная психология

Если традиционные тесты оказались неэффективными, то какие методы могут дать подлинно научные данные? Коул и Скрибнер предложили мощное методологическое решение: синтез экспериментальных методов психологии с методами полевой социальной и культурной антропологии, такими как наблюдение.

Подлинно научное психологическое исследование, по их мнению, начинается с детального ознакомления с условиями жизни изучаемых народов, с формами их реальной практики. Это означает погружение в культурную среду, понимание повседневных задач, социальных норм, систем коммуникации и образовательных практик. Только после такого глубокого этнографического изучения можно формулировать экспериментальные задачи, которые приобретали бы для испытуемых определённый смысл и были бы релевантны их культурному опыту.

Примером такого синтеза может служить организация эксперимента по классификации предметов, где вместо произвольного набора карточек использовались бы объекты, знакомые испытуемым из их повседневной жизни (например, сельскохозяйственные инструменты, виды растений или животных). Задачи должны быть представлены в форме, соответствующей культурным сценариям. Например, если в одной культуре принято обсуждать проблемы в форме притч, то и экспериментальные задачи могут быть встроены в аналогичную повествовательную структуру.

Такой подход позволяет преодолеть искусственность лабораторных условий и получить данные, которые не просто показывают «что люди умеют», но и «как они это умеют» в своей естественной среде. Коул и Скрибнер считают, что эти два метода – строгий психологический эксперимент и гибкое антропологическое наблюдение, – которые часто рассматриваются как противоположные, на самом деле дополняют и обогащают друг друга, позволяя построить более полную и достоверную картину взаимосвязи культуры и мышления.

Культурный контекст и формирование когнитивных процессов

Книга «Культура и мышление» является фундаментальным трудом, который сфокусирован на деконструкции кажущейся универсальности когнитивных процессов. Авторы методично исследуют, как особенности культурной среды формируют и направляют развитие таких базовых аспектов познания, как память, мышление и восприятие. При этом они уделяют пристальное внимание вопросу о том, как отделить влияние формального образования от других, более широких культурных различий, что является одной из сложнейших задач в кросс-культурной психологии.

Культура и восприятие: глубина, иллюзии и избирательность

Восприятие – это первый фильтр, через который мы познаём мир, и, как демонстрируют Коул и Скрибнер, даже этот базовый процесс глубоко пронизан культурными особенностями. Их работа анализирует, как культура влияет на восприятие глубины на картинках, зрительные иллюзии и избирательность внимания, используя множество эмпирических примеров.

Один из ярких кейсов – это восприятие глубины на картинках. Коул и Скрибнер описывают ряд эмпирических исследований, которые предполагают, что способность воспринимать двухмерное изображение как трёхмерный объект не является врождённой универсалией. Напротив, она требует развития соответствующих перцептивных навыков, которые приобретаются в процессе обучения и взаимодействия с культурно-специфическими артефактами.

Так, эксперименты В. Хадсона с неграмотными африканцами показали поразительные результаты: в то время как европейские дошкольники уже к концу начальной школы уверенно интерпретировали изображения как трёхмерные, дети рабочих банту чаще воспринимали их как двухмерные объекты. Это указывало на то, что способность «видеть» глубину на плоской поверхности не является автоматической.

Дополнительные исследования А. Манди-Кастла выявили отсутствие в семьях ганских детей такой деятельности, как рисование и рассматривание картинок, что объясняло их трудности с интерпретацией изображений. Если ребёнок не сталкивается с графическими конвенциями своей культуры, он не развивает соответствующий перцептивный «язык».

Дж. Дереговский продемонстрировал, что способность воспринимать признаки глубины на картинках зависит не от общего уровня интеллекта, а от специфики перцептивной задачи и культурного опыта. Например, люди, привыкшие к охоте, могли лучше распознавать силуэты животных, но испытывали трудности с интерпретацией архитектурных перспектив. Эти примеры убедительно доказывают, что восприятие – это не пассивное отражение реальности, а активный, культурно обусловленный процесс интерпретации.

Помимо восприятия глубины, Коул и Скрибнер рассматривают зрительные иллюзии (например, иллюзию Мюллера-Лайера), где культурный фон также может влиять на степень их проявления. Они также изучают проблемы избирательности восприятия и внимания (перцептивный/когнитивный стиль), показывая, как культурные установки могут определять предпочтение цвета, формы, числа или величины при группировке объектов. Например, в некоторых культурах, ориентированных на практическую деятельность, люди могут предпочитать группировать объекты по функциональному признаку, тогда как в западной культуре акцент может быть сделан на абстрактных категориях (например, по форме или цвету).

Культура и понятийные процессы: классификация и обобщение

Переходя от восприятия к более сложным когнитивным процессам, Коул и Скрибнер уделяют значительное внимание культуре и понятийным процессам, таким как основы классификации, классификация и повторная классификация, обобщение правил классификации и влияние содержания на классификацию.

В традиционных психологических исследованиях классификация часто рассматривалась как универсальный когнитивный навык, основанный на абстрактных признаках. Однако исследования Коула и Скрибнер показали, что культурные практики определяют, какие признаки будут считаться релевантными для классификации. Например, члены племени, занимающиеся сельским хозяйством, могут классифицировать растения не по ботаническим признакам, а по их полезности, сезону созревания или способу обработки.

Маловероятно, что существуют межкультурные различия в отдельных основных познавательных процессах, таких как абстракция, умозаключение или категоризация; различия проявляются скорее в их организации и проявлении в конкретных культурных практиках.

То есть, человек из любой культуры способен к абстракции, но он будет абстрагироваться от тех признаков, которые важны в его повседневной деятельности и культурно значимы.

Например, в одном эксперименте испытуемым предлагали сгруппировать различные предметы. Европейские студенты могли использовать множество абстрактных категорий (например, «все, что круглое», «все, что сделано из дерева»). Люди из неграмотных обществ, ориентированных на практическую деятельность, чаще группировали предметы по функциональному назначению («мотыга и зерно», «чайник и чашка»), демонстрируя «ситуационное» или «комплексное» мышление, которое не является менее сложным, но организовано иначе. Способность к повторной классификации (перегруппировке объектов по новому признаку) также зависела от культурного опыта и привычки к метакогнитивным операциям, которые часто развиваются в условиях формального образования.

Таким образом, Коул и Скрибнер убедительно показывают, что культура не просто добавляет «контент» к универсальным когнитивным структурам, но активно участвует в формировании самих этих структур и их организации.

Эмпирические исследования в Либерии: практическая реализация подхода Коула и Скрибнер

Одной из самых сильных сторон книги «Культура и мышление» является не только её теоретическая глубина, но и мощная эмпирическая база. Коул и Скрибнер не ограничились критикой существующих подходов, но предложили и реализовали собственные масштабные кросс-культурные исследования, которые стали яркой иллюстрацией их методологических принципов. Эти исследования, проведённые в Либерии, позволили им собрать уникальные данные и обосновать свои выводы о всеобъемлющем влиянии культуры на когнитивные процессы.

Первая серия исследований: племя кпелле и особенности памяти

Первая серия кросс-культурных исследований, которые впоследствии легли в основу книги «Культура и мышление», началась в Либерии в 1963 году. Именно тогда Майкл Коул с коллегами отправился в центральную Либерию, чтобы изучить особенности памяти у фермеров-рисоводов племени кпелле. Этот период стал для него настоящим откровением.

Изначально, пытаясь применить традиционные психологические тесты, Коул столкнулся с теми же трудностями, которые он впоследствии так блестяще описал в своей книге: результаты были обескураживающими и не поддавались адекватной интерпретации в рамках западных категорий. Люди племени кпелле, демонстрируя поразительную эффективность в своей повседневной деятельности (например, в сельском хозяйстве, где требовалась сложная навигация, запоминание огромного количества деталей о растениях и животных), показывали низкие результаты в лабораторных тестах на запоминание списков слов. Это противоречие побудило Коула искать новые методологические и теоретические рамки.

В 1966 году, после этих сложностей с интерпретацией, Коул предпринял вторую попытку теснее познакомиться с культурно-исторической школой, а в 1970 году он вернулся к крестьянам-рисоводам кпелле для проведения второго, более целенаправленного исследования. На этот раз его целью была верификация данных и методов среднеазиатской экспедиции А.Р. Лурии, который ещё в 1930-е годы демонстрировал обусловленность мышления социально-культурными практиками. Коул и его команда использовали задачи, которые были более релевантны для кпелле, например, запоминание предметов, связанных с их повседневной жизнью, или задач, представленных в форме историй. Эти исследования подтвердили, что когнитивные способности не являются универсально фиксированными, но проявляются и организуются в соответствии с культурно-деятельностным контекстом. Какой важный нюанс здесь упускается? То, что кажущиеся «низкие» результаты в традиционных тестах не означают отсутствия способностей, а лишь указывают на их иное проявление, обусловленное культурной значимостью и релевантностью.

Вторая серия исследований: народ ваи и психология грамотности

Поистине новаторской стала вторая серия исследований, осуществлённая Коулом и Скрибнер с 1973 по 1978 год. Эти исследования, позднее обобщённые в книге «Психология грамотности» (Scribner & Cole, 1981), были направлены на изучение одного из самых интригующих вопросов: влияния грамотности на когнитивное развитие.

Ключевым для этой серии исследований стал выбор народа ваи в Либерии. Этот народ обладал уникальной особенностью: собственной системой слогового письма, которая, что особенно важно, усваивалась не в рамках формальной школьной системы, а дома, в повседневной жизни. Этот факт позволил Коулу и Скрибнер изучать влияние грамотности «в чистом виде», минимизируя интерференцию других факторов, связанных со школьным образованием (например, усвоение научных знаний, привычка к абстрактным рассуждениям, дисциплина).

Было проведено обширное сравнительное исследование мышления и памяти среди пяти различных групп населения ваи, что позволило выявить тонкие нюансы влияния различных форм грамотности:

1. Неграмотные: люди, не владеющие никаким видом письма.
2. Владеющие письмом ваи: люди, усвоившие слоговое письмо ваи дома.
3. Владеющие арабской письменностью: люди, получившие религиозное образование и владеющие арабским письмом.
4. Владеющие обеими этими системами письма: билингвы в плане письменности.
5. Владеющие английской письменностью: люди, получившие формальное школьное образование на английском языке.

Исследования включали широкий спектр экспериментов:

• Классификация: испытуемым предлагалось сгруппировать различные предметы. Здесь изучались предпочитаемые принципы классификации (функциональные, таксономические, ситуативные) и способность к гибкой переклассификации.
• Решение силлогистических задач: эти задачи традиционно используются для изучения дедуктивного мышления. Например, «Все люди смертны. Сократ — человек. Смертен ли Сократ?».
• Запоминание предметов: исследовали через эксперименты со свободным воспроизведением. Изучались стратегии запоминания, объём памяти и способность к категоризации при воспроизведении.
• Наивный реализм по Пиаже: применялись задачи, подобные тем, что использовал Ж. Пиаже для изучения когнитивного развития у детей, но адаптированные для взрослых. Например, задачи на сохранение объёма, вещества, количества.

Одной из наиболее значимых находок этой серии исследований стало подтверждение гипотезы о том, что грамотность, даже усвоенная вне школы, оказывает специфическое влияние на когнитивные процессы, особенно на метакогнитивные навыки, такие как способность рассуждать об абстрактных категориях или использовать мнемонические стратегии. Однако, эти изменения были гораздо более тонкими и контекстно-зависимыми, чем предполагалось ранее. Это подчеркнуло, что грамотность – это не просто технический навык, а культурная практика, которая формирует специфические способы мышления и взаимодействия с информацией.

Таким образом, исследования в Либерии стали не просто иллюстрацией, но и эмпирическим фундаментом для теоретических положений Коула и Скрибнер, убедительно демонстрируя, как культурные практики, в том числе грамотность, активно участвуют в формировании человеческого мышления.

Вклад книги «Культура и мышление» в развитие культурно-исторической психологии

«Культура и мышление» Майкла Коула и Сильвии Скрибнер не просто стала важной работой в кросс-культурной психологии; она явилась ключевым звеном в глобальном диалоге и переосмыслении культурно-исторического подхода. Авторы не только продолжили, но и существенно развили идеи, заложенные советскими психологами, став при этом центральными фигурами американского течения культурно-исторической психологии.

Майкл Коул как интегратор и популяризатор идей Выготского и Лурии

Майкл Коул (родился 13 апреля 1938 года) – фигура поистине легендарная в мировой психологии. Он является ведущим американским психологом, специализирующимся на изучении психического развития и обучения в условиях различных культур. Его академические достижения отмечены членством в Национальной Академии Наук и Искусств, Национальной Академии Образования, множестве международных научных обществ, а также статусом профессора коммуникации и психологии Калифорнийского университета в Сан-Диего и иностранного члена Российской академии образования. В 1996 году его книга «Культурно-историческая психология: наука будущего» получила премию издательства Гарвардского университета, что лишь подтверждает его влияние.

Однако, его вклад выходит за рамки личных исследований. Коул сыграл монументальную роль в интеграции идей Л.С. Выготского и А.Р. Лурии в англоязычное научное сообщество. В начале 1970-х годов он активно участвовал в переводе и редактировании трудов этих великих советских психологов. Он был главным редактором журнала «Soviet Psychology» (позднее переименованного в «Journal of Russian & East European Psychology») с 1969 года на протяжении более 30 лет, что давало ему уникальную возможность знакомить западных коллег с достижениями советской науки. Коул редактировал издание на английском языке многих работ Л.С. Выготского и автобиографии А.Р. Лурии, что не только сделало эти труды доступными, но и побудило его самого глубже изучать источники, на которые они ссылались. Без его усилий и преданности, влияние культурно-исторической школы на западную психологию было бы значительно менее ощутимым.

Распространение идей в отечественной науке

Примечательно, что диалог между советской и американской психологией был двусторонним. Книга «Культура и мышление. Психологический очерк» была издана в Москве в 1977 году в переводе П. Тульвисте, под редакцией и с предисловием самого А.Р. Лурии. Это стало важным шагом для распространения идей Коула и Скрибнер в отечественной науке. Для советских учёных, многие из которых были прямыми учениками или последователями Выготского и Лурии, работа Коула и Скрибнер стала подтверждением жизнеспособности и эвристической силы культурно-исторического подхода в новых эмпирических условиях. Редакция Лурии придала книге дополнительный авторитет и способствовала её быстрому признанию.

Контекстно-деятельностный подход и социальная ситуация развития

Коул не просто перевёл и популяризировал идеи Выготского и Лурии; он активно использовал, дорабатывал и развивал их основные понятия, идеи и методы, считая их эффективными и работоспособными. Он показал, как контекстно-деятельностный подход, который так чувствителен к конкретным условиям, в которых протекает познавательная деятельность, органично соединяется с концепцией Л.С. Выготского, в частности, с его понятием «социальной ситуации развития».

Согласно Выготскому, социальная ситуация развития — это уникальное, специфическое для каждого возраста сочетание отношений между ребёнком и окружающей его действительностью, определяющее динамику психического развития на данном этапе. Коул расширил это понимание, применив его к кросс-культурным исследованиям. Он утверждал, что культурный контекст формирует уникальные «социальные ситуации развития» для каждого сообщества, которые определяют, какие когнитивные функции будут развиваться, как они будут организованы и в каких формах проявятся.

Например, в культуре, где преобладает устная традиция, мнемонические стратегии будут развиваться иначе, чем в письменной культуре. В обществе, ориентированном на коллективный труд, будут формироваться иные навыки кооперации и распределения когнитивных функций, чем в индивидуалистическом. Коул показал, что культурные сценарии, артефакты и социальные взаимодействия выступают как медиаторы, опосредующие развитие познавательных процессов, тем самым подтверждая центральную идею культурно-исторической психологии о социокультурной обусловленности психики.

Таким образом, «Культура и мышление» не только интегрировала идеи советских учёных в западную психологию, но и обогатила их новой эмпирической базой и углублённым методологическим осмыслением, укрепив позиции культурно-исторической психологии как одного из наиболее перспективных направлений в изучении человеческого познания.

Критический анализ и дальнейшее развитие концепций Коула и Скрибнер

Книга М. Коула и С. Скрибнер «Культура и мышление» стала знаковым событием, но, как и любой глубокий научный труд, она породила новые вопросы и дискуссии, а также послужила отправной точкой для дальнейшего развития идей. Критический взгляд на методологические трудности изучения мышления, а также последующие концепции самого Коула и полемика вокруг его работ, позволяют глубже понять как сильные стороны его подхода, так и его ограничения.

Проблема наблюдения и интерпретации когнитивных процессов

Одной из фундаментальных трудностей в психологии, о которой прекрасно осведомлены Коул и Скрибнер, является проблема наблюдения и интерпретации когнитивных процессов. Мы, как исследователи, не имеем возможности непосредственно наблюдать, что «происходит» в голове другого человека. Мы можем лишь фиксировать его реакции на предъявляемые стимулы, анализировать поведенческие проявления и на их основе делать заключения об особенностях когнитивных процессов. Этот опосредованный характер познания психического всегда накладывает ограничения на выводы.

Авторы очень тонко указывают, что на основе экспериментальных результатов можно судить лишь о том, что именно испытуемые могут делать, но не о том, чего они не могут. Всегда существует вероятность того, что исследователям просто не удалось создать такие условия эксперимента, в которых испытуемые проявили бы существующие у них способности. Например, человек может обладать выдающимися навыками классификации в контексте своей повседневной деятельности (например, различая сотни видов растений или животных), но не сможет продемонстрировать их в непривычной лабораторной задаче с незнакомыми предметами. Это подчёркивает не только методологическую, но и этическую ответственность исследователя, обязывая его к максимальной чуткости и культурной компетентности. Подобное положение дел требует постоянной рефлексии над используемыми инструментами и осознания их культурной обусловленности.

Концепция «когнитивного гексагона» и междисциплинарные вызовы

С течением времени, осознавая всю сложность и многомерность изучаемой проблемы, Майкл Коул продолжил развивать свои идеи, что позже кристаллизовалось в концепции «когнитивного гексагона». Эта идея, сформулированная им в 2003 году, представляет собой амбициозную попытку интеграции различных дисциплин для всестороннего изучения познания.

«Когнитивный гексагон» подразумевает инкорпорирование методов и знаний из шести ключевых областей:

1. Философия: для осмысления фундаментальных вопросов познания, сознания, эпистемологии.
2. Лингвистика: для анализа роли языка в формировании мыслительных процессов.
3. Нейропсихология: для изучения мозговых основ когнитивных функций.
4. Психология: для исследования поведенческих проявлений и когнитивных моделей.
5. Антропология: для понимания культурного контекста и его влияния на познание.
6. Наука об искусственном интеллекте: для моделирования когнитивных процессов и проверки гипотез.

Цель такого междисциплинарного подхода – создать более полную и объёмную картину человеческого познания, преодолевая ограниченность узкоспециализированных исследований. Однако Коул прекрасно осознавал, что организация такого масштабного исследования сопряжена со значительными трудностями, прежде всего финансовыми, а также организационными и методологическими. Объединение столь разных эпистемологических традиций и языков требует огромных усилий и значительных ресурсов.

Дискуссии вокруг «Психологии грамотности» и «динамической смысловой системы»

Особое место в развитии идей Коула и Скрибнер занимают дискуссии, развернувшиеся вокруг их второй знаковой книги — «Психология грамотности» (Scribner & Cole, 1981). Эта работа, основанная на либерийских исследованиях народа ваи, стала предметом интенсивной полемики, особенно в контексте сравнения с результатами среднеазиатской экспедиции А.Р. Лурии начала 1930-х годов.

В полемике с «Психологией грамотности» проверялась и уточнялась концепция симпрактического общества, то есть общества, где знания и навыки не отделены от непосредственной практической деятельности. Лурия в Средней Азии показал, что формальное школьное образование радикально меняет структуру мышления, переводя его на более абстрактный, теоретический уровень. Исследования Коула и Скрибнер среди народа ваи, усваивавшего грамотность вне школьного контекста, продемонстрировали более тонкие и специфические изменения, что вызвало вопросы о том, насколько сопоставимы эти два исследования и какова природа влияния грамотности на когнитивные процессы в различных культурно-исторических условиях.

В рамках этой дискуссии было предложено использовать конструкт Л.С. Выготского «динамическая смысловая система» для более полной интерпретации данных «Психологии грамотности» в рамках культурно-исторической теории. «Динамическая смысловая система» подчёркивает, что смысл и значение слов и понятий не являются фиксированными, но динамически изменяются в зависимости от контекста и цели деятельности. Применение этого конструкта позволило бы более глубоко понять, как грамотность, встроенная в специфические культурные практики, не просто добавляет новые знания, но и перестраивает всю систему смыслов и отношений к миру, формируя новые «функциональные системы» мышления.

Таким образом, «Культура и мышление», а затем и «Психология грамотности», не поставили точку в исследованиях, а, наоборот, открыли новые горизонты для критического осмысления, дальнейшего развития и междисциплинарной интеграции в области изучения сложной и многогранной взаимосвязи культуры и человеческого познания.

Заключение: Актуальность и перспективы исследований культуры и мышления

Труд Майкла Коула и Сильвии Скрибнер «Культура и мышление» не просто является вехой в истории психологии; это живой, пульсирующий источник идей, который продолжает питать современные исследования и дискуссии. Их книга, опубликованная почти полвека назад, остаётся непреходяще ценной и актуальной для всех, кто стремится понять сложную, многогранную взаимосвязь между культурным контекстом и человеческим познанием.

Коул и Скрибнер мастерски продемонстрировали научную несостоятельность подходов, оторванных от реальной культурной практики, и убедительно аргументировали необходимость глубокого синтеза экспериментальных психологических методов с полевой антропологией. Их переход от изучения статичных «способностей» к динамическим «функциональным системам» Выготского и Лурии радикально изменил взгляд на предмет психологии, сместив фокус на процессы и операции, встроенные в конкретную деятельность. Эмпирические исследования в Либерии, особенно новаторская работа с народом ваи по изучению влияния грамотности «в чистом виде», стали классическими примерами того, как можно преодолевать культурную предвзятость и получать достоверные данные, раскрывающие, как именно культурная среда формирует восприятие, память и мышление.

Вклад Майкла Коула как медиатора и интегратора идей Выготского и Лурии в западную науку невозможно переоценить. Его усилия по переводу и популяризации этих трудов, а также развитие контекстно-деятельностного подхода и концепции «социальной ситуации развития» обогатили мировую психологию и заложили основы для американской культурно-исторической школы.

Сегодня, в эпоху глобализации и межкультурного взаимодействия, идеи Коула и Скрибнер актуальны как никогда. Их работа побуждает нас критически переосмысливать универсальность когнитивных моделей, разработанных преимущественно в западных культурах, и признавать разнообразие способов мышления, обусловленных уникальными культурными практиками. Концепция «когнитивного гексагона» Коула предвосхищает современные тенденции к междисциплинарности, призывая к интеграции философии, лингвистики, нейропсихологии, искусственного интеллекта и антропологии для создания более целостной картины человеческого разума. Дискуссии вокруг «Психологии грамотности» и понятия «динамической смысловой системы» продолжают стимулировать исследования влияния различных видов грамотности и социальных практик на когнитивное развитие.

Дальнейшие направления исследований в области кросс-культурной когнитивистики должны продолжать развивать методологические принципы, заложенные Коулом и Скрибнер. Это включает в себя разработку новых, культурно-чувствительных методов оценки познавательных процессов, изучение влияния цифровых технологий и глобальных медиа на мышление в различных культурных контекстах, а также более глубокий анализ механизмов формирования когнитивных стилей и стратегий в условиях мультикультурализма. Понимание того, как культура формирует наше мышление, является ключом к построению более эффективных образовательных систем, разработке культурно-адекватных интервенций и, в конечном итоге, к более глубокому пониманию человеческой природы во всём её многообразии. «Культура и мышление» остаётся не просто академическим текстом, а путеводной звездой для будущих поколений исследователей.

Список использованной литературы

1. Коул М., Скрибнер С. Культура и мышление. Психологический очерк. М.: Прогресс, 1977.
2. Эванс Д. Эмоции. М.: Астрель, 2008.
3. Дискуссионные вопросы кросс-культурных исследований влияния грамотности на когнитивное развитие и концепция симпрактического общества. Портал психологических изданий PsyJournals.ru. URL: https://psyjournals.ru/kip/2007/n4/Ponomarev.shtml (дата обращения: 26.10.2025).
4. Майкл Коул как медиатор и интегратор культурно-исторической психологии. URL: https://psyjournals.ru/kip/2018/n4/110940.shtml (дата обращения: 26.10.2025).
5. Культурно-историческая психология Л.С. Выготского: трудная работа понимания. URL: https://cyberleninka.ru/article/n/kulturno-istoricheskaya-psihologiya-l-s-vygotskogo-trudnaya-rabota-ponimaniya (дата обращения: 26.10.2025).
6. Л. С. Выготский и современная культурно-историческая психология. CORE. URL: https://core.ac.uk/download/pdf/196585994.pdf (дата обращения: 26.10.2025).
7. Культурно-историческая психология. Википедия. URL: https://ru.wikipedia.org/wiki/Культурно-историческая_психология (дата обращения: 26.10.2025).
8. Статья: Культурно-историческая теория Л.С. Выготского. Психологос. URL: https://www.psychologos.ru/articles/view/kulturno-istoricheskaya-teoriya-l.s.-vygotskogo (дата обращения: 26.10.2025).
9. Вопрос 39: Кросс-культурные исследования мышления м. Коула и а.Р Лурия. URL: https://studfile.net/preview/7998634/page/37/ (дата обращения: 26.10.2025).