От социальных структур к мирам смыслов: методологический переход в современной исторической науке

К концу 1960-х годов в исторической науке возникло глубокое осознание: «история оказалась без людей». Это был не просто кризис жанра, а экзистенциальный вызов методологии, которая, стремясь к объективности и макроструктурному анализу, рисковала потерять из виду самого человека. Именно этот момент стал поворотным, положив начало грандиозному переосмыслению подходов к прошлому, известному как «культурный поворот». Он ознаменовал собой переход от социально-экономической к культурологической, или «ментальной», парадигме, радикально изменив объект, предмет и методы исторического исследования. В настоящем эссе мы углубимся в предпосылки этого сдвига, рассмотрим ключевые концепции и фигуры, проанализируем трансформацию исследовательских практик и оценим сильные и слабые стороны культурологической методологии, а также её влияние на наше понимание исторической памяти и сознания.

Исторические и интеллектуальные предпосылки «ментального поворота»

Переход от социально-экономической к культурологической парадигме в исторической науке не был одномоментным актом, но стал результатом сложного взаимодействия исторических процессов и интеллектуальных течений, сформировавшихся на протяжении десятилетий. «Культурный поворот», охвативший историографию на рубеже XX и XXI веков, представлял собой не только смену фокуса, но и глубокую методологическую ревизию, вдохновленную культурной антропологией и теоретическим литературоведением. Эти дисциплины значительно расширили сферу интересов интеллектуальной истории, включив в неё проблематику культуры, сознания, мифов, символов и языков, через которые люди осмысливают свою жизнь, что, в свою очередь, обогатило понимание динамики исторических процессов и их культурной обусловленности.

Кризис «истории без людей» и Школа «Анналов»

Одним из наиболее острых стимулов для «ментального поворота» стало критическое осмысление наследия второго поколения Школы «Анналов». Хотя «Анналы», основанные Люсьеном Февром и Марком Блоком, изначально выступали за расширение исторического исследования за рамки политической истории, их представители второго поколения, особенно Фернан Бродель, в своих грандиозных трудах минимизировали роль человеческого фактора.

Фернан Бродель, в своей монументальной работе «Средиземное море и средиземноморский мир в эпоху Филиппа II» (1949), сфокусировался на изучении географических, демографических, агротехнических, производственных и потребительских условий материальной жизни, которые он объединял под общим названием «структуры повседневности». Он также анализировал экономические структуры, связанные со сферой обмена – рынки, ярмарки, биржи, кредиты, торговля и промышленность – а также социальные структуры, формирующиеся на их основе. Все эти аспекты Бродель рассматривал как «время большой длительности» (longue durée) – медленно изменяющиеся во времени системы устойчивых отношений, которые, по его мнению, определяли ход истории на глубочайшем уровне, делая индивидуальные действия и события лишь рябью на поверхности огромного океана.

Однако, именно эта «история большой длительности», несмотря на её фундаментальность и новаторство, вызвала в 1970–1980-е годы острую критику. Историки, ища способы вернуть человека в центр повествования, стали указывать на то, что подход Броделя приводил к созданию «истории без людей». В острых дискуссиях того периода звучал призыв к гуманизации исторической науки, к созданию такой истории, которая отражала бы опыт людей, долгое время скрытых от исследовательского интереса, — опыт «забытых простых людей», их чувств, верований и повседневной жизни. Этот запрос на «человеческое измерение» в истории стал мощным катализатором для развития культурологических и антропологических подходов, поскольку без понимания этих аспектов невозможно постичь истинные мотивы и последствия исторических событий.

Ранние предвестники культурологического подхода

Интерес к ментальным установкам и культурным конструкциям различных эпох не возник внезапно в конце XX века. Его истоки прослеживаются в тенденциях развития западного гуманитарного знания конца XIX – начала XX века, где уже намечался отход от сугубо политической или экономической истории.

Одним из первых и наиболее ярких предвестников стал швейцарский историк культуры Якоб Буркхардт (1818–1897). В своём основополагающем труде «Культура Возрождения в Италии» (1860) он совершил революцию, сместив фокус с политических событий и биографий великих правителей на изучение «духовной культуры» целой эпохи. Буркхардт исследовал развитие индивидуальной личности, «стили жизни» и ментальные черты, присущие обществу Возрождения, выделяя индивидуализм как доминирующую характеристику. Его подход показал, что история может быть не только о деяниях, но и о мыслях, чувствах и ценностях.

В Германии Карл Лампрехт (1856–1915) стал основателем так называемой психологической исторической школы. Он стремился понять историю не только через внешние события, но и через призму национально-исторической психологии, через развитие духовной культуры народа. Лампрехт полагал, что коллективная психология играет ключевую роль в формировании исторических процессов, что стало важным шагом к изучению коллективных ментальностей.

Параллельно в социологии французский учёный Эмиль Дюркгейм (1858–1917) разработал концепцию «коллективных представлений» (représentations collectives). Дюркгейм определял их как коллективные чувства и идеи, которые обеспечивают единство и сплоченность социальной группы и выражаются в моральных максимах, юридических кодексах и религиозных верованиях. Он рассматривал эти представления как автономную социальную реальность, отличную от индивидуального сознания, что создало теоретическую базу для изучения надындивидуальных, но не чисто материальных, а смысловых феноменов.

Вклад этих мыслителей подготовил почву для последующего «ментального поворота», показав возможность и продуктивность исследования не только «того, что произошло», но и «того, как это было осмыслено, пережито и представлено».

Влияние постмодерна и постструктурализма

«Культурный поворот» конца XX века неразрывно связан с более широкими трансформациями в интеллектуальном ландшафте, в частности, с приходом эпохи постмодерна и развитием постструктурализма. Эти течения оказали глубокое влияние на гуманитарные науки, предложив новые способы осмысления реальности, знания и истории.

Эпоха постмодерна, возникшая как отражение особенностей духовной жизни западного общества второй половины XX века, характеризовалась фундаментальным недоверием к «большим нарративам» (grand narratives) — универсальным, всеобъемлющим объяснениям истории и общества, таким как прогресс, освобождение или разум. Вместо них постмодерн акцентировал внимание на культурных различиях, плюрализме, фрагментарности и локальных историях. Фокус сместился на культуру как на сферу производства символов, смыслов и идентичностей, а не просто как на отражение экономических или политических структур. В этом контексте историки стали искать «малые истории», голоса маргинализированных групп и альтернативные интерпретации прошлого, что идеально совпадало с задачами «ментального поворота».

Постструктурализм, возникший в начале 1970-х годов как реакция на структурализм, пошёл ещё дальше в критике традиционных подходов. Если структурализм стремился выявить глубинные, универсальные структуры, лежащие в основе социальных и культурных явлений, то постструктурализм критиковал саму идею стабильных структур, смещая акценты на всё нестабильное, случайное, иррациональное и фрагментарное. Такие мыслители, как Мишель Фуко и Жак Деррида, подчеркивали причинную и социально конститутивную роль культурных процессов и систем сигнификации (знаковых систем). Они показали, что «реальность» всегда опосредована языком и дискурсом, а «исторические факты» не являются нейтральными, но конструируются в определённых культурных и властных контекстах. Это привело к переосмыслению роли историка не просто как сборщика фактов, но как интерпретатора, анализирующего способы, которыми прошлое конструировалось и воспринималось. Возрастающая роль культуры в развитых обществах, соответствующая эпохе постмодерна, вкупе с изменением научного подхода, сделавшим культуру, смысл, познание, эмоции и символы центральными объектами методологических и теоретических исследований, создала плодотворную почву для расцвета культурологической методологии в исторической науке.

Основные понятия и методологические различия: Социальная история vs. История ментальностей

Для понимания сущности «ментального поворота» необходимо чётко разграничить его основные понятия и методологические различия с предшествующей социально-ориентированной историографией. Эти два подхода, хотя и имеют точки соприкосновения, отличаются в своих объектах, предметах и методологических приоритетах.

Социальная история: фокус на структурах и «социальном вопросе»

Социальная история, в своём узком смысле, представляет собой исследование общественного строя, его классового или сословного состава, взаимных отношений между различными социальными классами, а также их экономического и политического положения. Она традиционно сосредоточена на макроуровне анализа, изучая социальные институты, группы и массовые движения.

Возникновение социальной истории в середине XIX века было прямым ответом на глубокие социальные изменения, вызванные промышленной революцией. Этот период характеризовался беспрецедентной урбанизацией, массовой бедностью, резким социальным расслоением, ростом рабочего движения и усилением классовых противоречий. Все эти явления сформировали так называемый «социальный вопрос» — комплекс проблем, связанных с положением трудящихся масс, бедностью и неравенством. Именно эти вызовы подтолкнули к научному осмыслению общества и его проблем, требуя изучения социальных структур, условий труда и жизни, а также борьбы за социальную справедливость. Социальная история стремилась дать объективное, часто статистически подтверждённое, описание этих процессов, видя в них движущие силы исторического развития.

Однако, со временем, и сама социальная история претерпела эволюцию. Современная социальная история, помимо традиционных аспектов, также исследует конкретные социальные явления, такие как детство, досуг, семья, болезни. Она реконструирует прошлое малых сообществ и, что особенно важно для нашего анализа, начинает изучать психологическую мотивацию и менталитет, тем самым смыкаясь с культурологическими подходами.

Культурная история и история ментальностей: в поисках смыслов и коллективных представлений

Если социальная история преимущественно обращалась к видимым структурам общества, то культурная история и история ментальностей углубляются в менее осязаемые, но не менее значимые измерения человеческого существования.

Культурная история — это направление современной исторической науки, предметом которого является история социокультурных форм, процессов и коммуникаций, культурных значений, коллективных представлений и символов, а также различных стилей мышления. В её рамках изучаются явления и процессы, связанные с развитием и взаимодействием аспектов человеческой деятельности, относящихся к культуре во всём её многообразии — от высокой философии до повседневных практик. Культурная история стремится понять, как люди осмысливали мир, какие значения они придавали событиям, предметам и отношениям.

История ментальностей, будучи одной из ветвей культурной истории, представляет собой отрасль исторической науки, изучающую ментальности различных эпох. Ментальность здесь понимается как не выраженное явно общественное сознание, неосознанные коллективные представления и чувства, массовая психология. Это тот общий мыслительный инструментарий, который формирует картину мира и влияет на поведение людей, но при этом часто остаётся на уровне привычек, предрассудков, интуитивных реакций, а не рациональных убеждений. Ментальность представляет собой совокупность коллективного и индивидуального опыта, который определяет, как люди воспринимают себя, других и окружающий мир.

Ключевое отличие истории ментальностей от традиционной историографии заключается в её фокусе: она исследует не войны, великих людей и политические события, которые были объектом большинства европейских историографий с древних времен, а именно мышление в культурах и социальных группах прошлого. Это позволяет проникнуть в глубинные пласты человеческого опыта, понять, почему люди действовали так, а не иначе, исходя из своих не всегда осознанных представлений.

«Культурный поворот» в целом, и история ментальностей в частности, характеризуется решительным сдвигом от позитивистской эпистемологии в сторону смысла. Позитивистская эпистемология в историографии второй половины XIX века, представленная такими фигурами, как Леопольд фон Ранке, характеризовалась убеждением в том, что исторические источники достоверно отражают реальность. Она стремилась к объективному описанию «чистых фактов», линейной временной последовательности исторического процесса и вере в прогресс, а также использовала строгие методы для установления «частных фактов», стремясь к максимально беспристрастной реконструкции прошлого. Однако, «культурный поворот» поставил под сомнение эту «наивную» веру в объективность, подчеркнув, что исторические факты всегда опосредованы интерпретацией, а прошлое всегда осмысливается через призму современных категорий и культурных установок. Таким образом, поиск смысла, а не только фактов, стал центральной задачей новой методологии.

Ключевые фигуры и научные школы «ментального поворота»

«Менталитеты» и «культура» не просто стали новыми объектами изучения; они потребовали новых подходов, новых интеллектуальных инструментов и, конечно же, новых мыслителей, которые смогли бы повести историческую науку по этому пути. Эти фигуры и школы не только сформулировали ключевые концепции, но и продемонстрировали их плодотворность на практике.

Школа «Анналов» и концепция ментальностей

История «ментального поворота» немыслима без Школы «Анналов», которая является одним из самых известных и влиятельных исторических направлений XX века. Основанная Люсьеном Февром и Марком Блоком, она оказала значительное влияние на развитие мировой историографии, по сути, заложив основы для многих последующих инноваций.

Представители первого поколения Школы «Анналов» — Марк Блок и Люсьен Февр — предложили новый концепт истории как социальной науки, неразрывно включенной в культурный контекст. Они активно боролись с господством событийной, политической истории, призывая к изучению «тотальной истории», охватывающей все аспекты человеческого бытия. Именно они ввели понятие «ментальности» в научный оборот, рассматривая его как нечто промежуточное между индивидуальной психологией и коллективными структурами. Блок, в частности, в своих работах («Короли-чудотворцы», «Феодальное общество»), исследовал глубоко укорененные верования, мифы и коллективные представления, которые определяли поведение людей в Средние века.

Как было отмечено ранее, второе поколение Школы «Анналов», представленное прежде всего Фернаном Броделем, сфокусировалось на изучении структур большой временной протяженности (longue durée). Его работы, такие как «Средиземное море и средиземноморский мир в эпоху Филиппа II», детально анализировали географические, демографические, экономические и социальные структуры, которые изменялись крайне медленно. Бродель считал, что понимание этих «структур повседневности» позволяет вырваться из «плена событий» и постичь фундаментальные, медленно изменяющиеся основы истории. Однако, именно эта установка на макроструктуры и «долгое время» привела к критике за «историю без людей» и стимулировала развитие третьего поколения.

Третье поколение Школы «Анналов» (Жак Ле Гофф, Жорж Дюби, Эммануэль Ле Руа Ладюри, Мишель Вовель, Роже Шартье) активно развивало историю ментальностей и историческую антропологию, пытаясь вернуть человека в историческое повествование.

Жак Ле Гофф (1924–2014) стал одной из центральных фигур этого поколения. В отличие от Броделя, он интересовался не столько медленно изменяющимися структурами, сколько изменчивыми, непродолжительными процессами и культурными аспектами Средневековья, концентрируясь на ментальностях, а не на политических явлениях. В своих работах, таких как «Цивилизация средневекового Запада» (1964), «О другом Средневековье: время, труд и культура на Западе» (1977) и «Средневековый мир воображаемого» (1985), Ле Гофф исследовал специфику средневекового мировоззрения, уделяя внимание категории времени как орудию социального господства. Он также показал динамику м��нтальных структур в Средневековье, например, в книге «Возникновение чистилища» (1981), где проследил, как богословская концепция чистилища сформировалась и эволюционировала, став частью коллективных представлений о загробной жизни. Однако, Ле Гофф выступал против превращения истории в мир воображения, в котором растворяются иные реальности, настаивая на необходимости сопоставления представлений с другими реальностями, чтобы избежать излишней субъективности.

Мишель Фуко: власть, знание и дискурс

Французский философ и историк Мишель Фуко (1926–1984) стал одной из самых влиятельных фигур в гуманитарных науках XX века, чьё творчество оказало огромное влияние на «ментальный поворот». Однако его подход отличался от классической истории ментальностей. Фуко, скорее, заменил изучение истории ментальностей исследованием условий их формирования, то есть тех исторических структур, дискурсивных практик и властных отношений, которые делают возможным определённый образ мышления, определённое знание и определённый способ восприятия мира.

В своей знаковой работе «История безумия в классическую эпоху» (1961) Фуко анализировал не просто то, как воспринимали безумие, а как феномен безумия конструировался в европейской культуре XVII–XIX веков. Он выявлял социальный, моральный и ассоциативный контекст становления психиатрии как дисциплины, показывая, как «безумие» из формы «иного знания» превратилось в объект медицинского контроля и исключения.

В «Археологии знания» (1969) Фуко разработал свой знаменитый метод археологии, который заключался в изучении структур знания (эпистем) и социальных институтов. Он фокусировался на условиях производства знания, на том, какие правила и ограничения определяют, что может быть сказано, воспринято как истина или ложь в определённую историческую эпоху.

Ещё одним ярким примером его подхода стала книга «Надзирать и наказывать: Рождение тюрьмы» (1975). Здесь Фуко исследовал эволюцию пенитенциарной системы, показывая, как от публичных пыток и казней общество перешло к тюремному заключению и дисциплинарным практикам. Он анализировал тюрьму не только как место наказания, но и как инструмент социального контроля и дисциплинарной власти, которая распространяется также на школы, больницы и другие социальные институты, формируя определённые типы субъектов и ментальностей.

Подход Фуко заключался не в реконструкции «как мыслили люди», а в анализе «как мыслили люди в рамках определённых дискурсивных и властных отношений», что дало мощный импульс для развития критической истории и интеллектуальной истории.

Клиффорд Гирц и интерпретативная антропология

Американский антрополог и социолог Клиффорд Гирц (1926–2006) оказал определяющее влияние на развитие культурной антропологии США и, как следствие, на культурологическую историографию. Он является основателем символическо-интерпретативной антропологии, которая предложила революционный взгляд на культуру.

Гирц разработал интерпретативную теорию культуры, в основу которой положено «насыщенное описание культуры» (thick description). Согласно его подходу, культура рассматривается не как некий набор фиксированных правил или материальных артефактов, а как сложный семиотический текст, или «паутина смыслов», которую человек сам сплёл. Человеческое поведение, таким образом, является разновидностью письма, требующего не объяснения в причинно-следственных связях, а глубокой интерпретации.

Гирц утверждал, что человеку необходимы дополнительные небиологические контрольные механизмы для организации собственного поведения, и таким механизмом является культура. Он полагал, что культура — это система символов, через которую люди выражают, передают и увековечивают знания и отношения к жизни. Задача антрополога (и историка, перенимающего этот подход) — не просто фиксировать факты, а проникать в глубину культурных значений, понимать символические практики и их контекст. Например, изучая петушиные бои на Бали, Гирц не просто описывал их как спортивное событие, но интерпретировал их как сложный культурный текст, отражающий социальные иерархии, ценности и эмоциональный мир балийского общества. Его методология «насыщенного описания» стала одним из ключевых инструментов для историков, стремящихся реконструировать ментальные миры прошлого.

Расширение горизонтов: новые объекты, предметы и методы исторического исследования

«Культурный поворот» не просто изменил теоретические установки, но и произвел настоящую революцию в самой практике исторического исследования. Он расширил границы того, что считается «историей», трансформировал её предметное поле и обогатил методологический арсенал, заимствуя и адаптируя подходы из смежных дисциплин.

От «истории-повествования» к «истории-проблеме»

Одним из фундаментальных сдвигов, инициированных «новой исторической наукой», в частности, Школой «Анналов», стало движение от «истории-повествования» к «истории-проблеме». Классическая историография, часто сосредоточенная на хронологическом изложении событий и деяний великих личностей (королей, полководцев, политиков), воспринималась как своего рода нарратив, где задача историка — рассказать историю.

«Новая историческая наука» же, напротив, поместила в центр исследований не деятельность великих людей, а общество в целом, пытаясь вскрыть глубинные структуры, закономерности и ментальные установки, которые определяли жизнь в ту или иную эпоху. Задача историка стала заключаться не столько в простом описании «что случилось», сколько в постановке и решении проблем: «почему это произошло», «как это было возможно», «какие представления лежали в основе тех или иных действий». Этот подход требовал более сложного аналитического аппарата, а также отказа от линейного, однонаправленного взгляда на историю. Например, изучая причины социальных протестов, историк теперь рассматривает не только экономические факторы, но и коллективные представления о справедливости, власти и долге, которые мотивировали участников.

Новые тематические поля и междисциплинарность

Одним из наиболее очевидных последствий культурологического подхода стало беспрецедентное расширение поля исторического исследования. Если ранее история была преимущественно политической, военной или экономической, то теперь в сферу интересов историков вошли темы, которые долгое время считались нетрадиционными или даже неисторическими.

В круг объектов изучения были включены:

• Детство: история детства, его социального конструирования, воспитания, игр и представлений о детях в разные эпохи.
• Брак и семья: эволюция семейных отношений, брачных обычаев, представлений о любви и родстве.
• Женщина: гендерная история, роль женщин в обществе, их повседневный опыт, борьба за права.
• Старость, болезнь, смерть: история восприятия этих универсальных человеческих состояний, ритуалы, связанные со смертью, медицинские практики и верования.
• Соотношение народной и ученой культур: взаимодействие и конфликты между элитарной и массовой культурой, фольклором, суевериями.
• История культурной практики: изучение повседневных ритуалов, жестов, манер, питания, одежды как способов выражения культурных смыслов.
• Символы и символические обряды: анализ значения символов в жизни общества, ритуалов перехода, праздников.
• Низшие социальные категории и маргинальные группы: изучение жизни крестьян, рабочих, нищих, преступников, а также других групп, чьи голоса были ранее «заглушены» в официальной истории.

Это расширение стало возможным благодаря активной междисциплинарности. Историческая наука перестала быть замкнутой в своих традиционных рамках, активно привлекая данные и методологии из социологии, этнографии, географии, археологии, истории техники и, особенно, лингвистики. Эти взаимодействия позволили обогатить инструментарий историка и взглянуть на прошлое под совершенно новым углом.

Методологические инновации и «повороты»

«Культурный поворот» не только изменил «что» изучать, но и «как» это изучать, породив целый ряд методологических инноваций и новых «поворотов».

1. Сериальные и демографические источники: Наряду с традиционными нарративными источниками (летописи, хроники), историки стали активно использовать сериальные и демографические источники. К ним относятся, например, материалы ревизий (переписей населения), церковно-приходские книги (метрические записи о рождениях, браках и смертях), а также налоговые, военные и генеалогические документы. Эти источники, при всей их кажущейся сухости, позволяют изучать динамику численности, состав и плотность населения, а также миграционные процессы, реконструируя тем самым глубинные социальные и демографические структуры, недоступные для изучения по традиционным источникам.
2. Метод «прочтения за кадром»: Этот метод направлен на обнаружение не только того, о чем источники повествуют явно, но и того, о чем они умалчивают, что считается само собой разумеющимся или цензурируется. Изучая умолчания, пробелы, косвенные упоминания, историки пытаются реконструировать скрытые пласты ментальности, неосознанные установки и табу.
3. Антропологический подход и микроистория: Антропологический подход сместил акцент на самого человека и его непосредственный опыт в историческом процессе, что привело к исследованиям на микроуровне и персонификации истории. Наиболее ярким проявлением этого стала микроистория, которая сформировалась в Италии в конце 1970-х годов. Она фокусируется на изучении небольших исторических сюжетов, таких как жизнь одного человека (например, Карло Гинзбург и его работа «Сыр и черви: Вселенная мельника из XVI века» (1976), где через историю обычного мельника исследуется народная культура и религиозные верования целой эпохи), одной деревни или локального сообщества. Цель микроистории — через детальное изучение малого лучше понять более широкие исторические процессы, выявить специфику повседневной жизни, мировоззрения и ментальности «простых людей», а также исследовать маргинальные группы, чьи голоса редко доходили до нас через традиционные источники.
4. «История повседневности» (нем. Alltagsgeschichte): Введены новые категории исследования, такие как «история повседневности», которая изучает условия жизни, труда, отдыха, быта, питания, а также факторы, влияющие на сознание и нормы поведения большинства населения. Культура повседневности существует в контексте конкретной культурно-исторической эпохи и воспринимается людьми как единый мир само собой разумеющихся привычек, объединяемых понятием здравого смысла. Это позволяет понять, как общие культурные и социальные процессы преломлялись в жизни обычных людей.
5. «Визуальный поворот»: В последние десятилетия XX века произошёл «визуальный поворот» в гуманитарных науках, который вывел визуальный образ из «тюрьмы языка», сделав его предметом всестороннего исследования. Этот поворот значительно расширил источниковую базу и изменил подходы к «видимой» истории. В качестве визуальных источников стали активно использоваться орнаменты, миниатюры, иконопись, зарисовки с натуры, портреты, жанровые сценки, документальные фотографии, кино- и видеоматериалы, а также карты, схемы и чертежи. Изучение этих источников позволяет историкам реконструировать визуальные культуры прошлого, понять, как люди воспринимали мир глазами, какие образы формировали их ментальность, и как эти образы использовались для конструирования власти, идентичности и памяти.

В целом, «культурный поворот» трансформировал историческую науку из дисциплины, сосредоточенной на «фактах» и «событиях», в сложную область, которая активно исследует «смыслы», «представления» и «опыт», используя при этом все доступные интеллектуальные и методологические ресурсы.

Сильные и слабые стороны культурологической методологии: критический взгляд

Как и любой значимый методологический сдвиг, «ментальный поворот» принёс с собой не только новые возможности, но и определённые вызовы и ограничения. Объективный анализ требует рассмотрения как его сильных сторон, так и областей, подвергающихся критике.

Достижения и гуманизация исторической науки

1. Гуманизация исторической науки: Одним из наиболее значимых достижений культурологического подхода стала его способность вернуть человека в центр внимания исследователей. После периода доминирования макроструктурных анализов, где индивид часто растворялся в безликих процессах, история ментальностей и культурная история вновь сделали акцент на человеческом опыте, эмоциях, верованиях и представлениях. Это позволило создать более живую и объемную картину прошлого, которая резонирует с современным читателем.
2. Расширение поля исторического исследования: Культурологический подход значительно расширил традиционное поле истории, включив в него новые объекты и тематики, ранее считавшиеся маргинальными или недостойными академического внимания. Как уже было сказано, это исследования детства, семьи, повседневности, маргинальных групп, народной культуры. Этот инклюзивный подход обогатил наше понимание прошлого и позволил дать голос тем, кто был исключен из «больших нарративов».
3. Развитие междисциплинарных подходов: Культурологическая методология активно способствовала развитию междисциплинарности, интегрируя в исторический анализ методы и концепции из социологии, антропологии, литературоведения, психологии и других гуманитарных наук. Это позволило историкам выйти за рамки узкодисциплинарных ограничений и создать более комплексные объяснения исторических явлений.
4. Изучение неосознанных аспектов коллективного опыта: Методология истории ментальностей позволила изучать неявные, неосознанные аспекты коллективного и индивидуального опыта, а также массовую психологию. Эти глубинные пласты сознания, часто выражающиеся в символах, ритуалах и повседневных практиках, являются ключевыми для понимания культурных кодов и мотивов поведения людей в прошлом.
5. Выявление «непреходящих, постоянных и типичных» элементов культуры: Культурологический подход способствует выявлению тех элементов культуры, которые, несмотря на временные изменения, сохраняют свою значимость и определяют долговременные тенденции в развитии общества. Это позволяет понять не только уникальность каждой эпохи, но и её связь с более широкими культурными паттернами.

Критика и методологические вызовы

Несмотря на все достижения, культурологическая методология подвергается и серьёзной критике, выявляющей её слабые стороны и методологические трудности.

1. Проблема субъективного подхода и методологические трудности: Одной из главных проблем является риск излишней субъективности в интерпретации исторического материала. Среди методологических трудностей выделяется риск превращения истории в «мир воображения», в котором растворяются иные реальности. Если историк полностью погружается в ментальный мир прошлого, не имея критической дистанции, он рискует потерять связь с эмпирической реальностью. Поэтому, как справедливо отмечал Жак Ле Гофф, от историка требуется постоянное сопоставление представлений с другими реальностями — экономическими, социальными, политическими. Только так можно избежать превращения истории в чистую фантазию.
2. Размытость и неопределенность понятия «ментальности»: Само понятие ментальности, несмотря на его широкое использование, часто остаётся довольно размытым и неопределённым. Отсутствие строгого, общепринятого определения затрудняет его операционализацию и систематический анализ, что может приводить к произвольным интерпретациям. Критики указывают на то, что это понятие может стать слишком всеобъемлющим, теряя свою аналитическую остроту.
3. Риск игнорирования материальных и структурных факторов: Хотя культурологический подход стремится преодолеть редукционизм, фокусируясь на культуре, существует обратный риск — игнорирование или недооценка материальных, экономических и политических факторов, которые продолжают играть важную роль в формировании ментальностей и социальных практик. Чрезмерное увлечение символами и смыслами может привести к потере связи с «материальной базой» истории.
4. «Враждебное» отношение со стороны традиционных дисциплин: Нечеткость определения социальной истории, а также культурологического подхода в целом, может способствовать распространению «социально-исторических взглядов» на дисциплины, которые относятся к ней враждебно. Это «враждебное» отношение со стороны некоторых традиционных исторических школ или социальных наук может быть обусловлено критикой культурологического подхода за излишний субъективизм, недостаток эмпирической строгости и четкости категориального аппарата. Более позитивистские или количественные методы исследования часто противопоставляются «мягким» культурным интерпретациям, что создает напряжение и методологические споры в академическом сообществе.

Таким образом, «ментальный поворот», будучи мощным импульсом к развитию исторической науки, требует от исследователя постоянной бдительности, методологической рефлексии и готовности к диалогу с различными подходами, чтобы избежать крайностей и использовать все его преимущества максимально эффективно.

Влияние «ментального поворота» на понимание исторической памяти и сознания

«Менталитет», с его акцентом на коллективные представления, чувства и неосознанные установки, естественным образом стал мощным инструментом познания в изучении исторической памяти и исторического сознания. Культурологический подход не только включил эти феномены в систему объяснения исторических явлений, но и сделал их самостоятельными, междисциплинарными объектами исследования.

Историческая память и историческое сознание как объекты исследования

Историческое сознание можно определить как совокупность представлений общества и его социальных групп о своем прошлом и прошлом человечества. Это не просто сумма фактов, но сложная система интерпретаций, оценок, мифов и символов, которая формирует самосознание общества и определяет его отношение к настоящему и будущему. На теоретическом уровне историческое сознание, носителем которого является историческая наука, помогает осмысливать исторический процесс в динамике и хронологической взаимосвязи времён. Оно обеспечивает преемственность и смысл, позволяя обществу ориентироваться в потоке событий.

Историческая память, в свою очередь, — это система социокультурных методов и институтов, которые контролируют и преобразуют социальное знание о прошлом для передачи новым поколениям. Историческая память формируется на основе событий, значимых для общества, и включает не только факты, но и эмоциональные, культурные и символические аспекты. Это активный процесс конструирования прошлого в настоящем, который осуществляется через мемориалы, праздники, ритуалы, учебники истории, произведения искусства и медиа.

В контексте «ментального поворота» и историческое сознание, и историческая память стали самостоятельными объектами междисциплинарных исследований. В этих исследованиях, помимо историков, активно участвуют философы, социологи, политологи, культурологи, литературоведы и психологи. Такой подход позволяет изучать не только «что помнят», но и «как помнят», «почему помнят именно это», «какие смыслы вкладываются в воспоминания» и «как эти смыслы используются в настоящем».

Роль субъективного в историческом познании

Одним из ключевых следствий «ментального поворота» стало признание критической важности субъективного в историческом познании. Традиционная историография долгое время стремилась к максимальной объективности, рассматривая субъективные оценки и воспоминания как потенциальный источник искажений. Однако культурологический подход показал, что интерпретации событий участниками являются не просто «искажениями», но сами по себе представляют собой ценные «факты истории».

Это особенно ярко проявляется в устной истории. Здесь интерпретации событий участниками и очевидцами являются ключевыми «фактами», поскольку они позволяют реконструировать исторические сюжеты на основе личных воспоминаний и свидетельств. Устная история даёт представление о повседневной жизни, ментальности «простых людей», их чувствах, страхах, надеждах, которые часто не находят отражения в официальных документах или других традиционных источниках. При этом историки устной истории осознают «двойную природу» устного источника, который формируется в диалоге рассказчика и интервьюера, а также учитывают нестабильность, ситуативность устного рассказа и влияние времени на воспоминания. Субъективные воспоминания, эмоционально окрашенные, зачастую неполные и неточные, не перестают быть частью исторического сознания на обыденном уровне, отражая, как индивиды и группы воспринимали и переживали события. Разве не важен этот личный, человеческий взгляд на прошлое, который позволяет нам глубже понять мотивы и последствия тех или иных исторических решений?

Таким образом, «ментальный поворот» открыл двери для изучения богатого мира субъективных представлений, эмоций и коллективных воспоминаний, сделав их легитимным и необходимым элементом исторического исследования. Он позволил историкам выйти за рамки сухого перечисления фактов и приблизиться к пониманию того, как люди прошлого осмысливали своё существование.

Перспективы и вызовы для современной исторической науки

«Культурный поворот» не был финальной точкой в развитии исторической методологии, а скорее открыл целую череду «поворотов», которые продолжают трансформировать исследовательский ландшафт. Современная историческая наука находится в постоянном движении, отвечая на вызовы глобализированного мира и новые интеллектуальные запросы.

Сосуществование «культурных поворотов»

Важно понимать, что «культурные повороты», такие как антропологический, пространственный и визуальный, не сменяют друг друга в строгой хронологической последовательности, подобно парадигмам, а скорее сосуществуют в междисциплинарном пространстве. Они взаимодействуют, обогащают друг друга, стимулируя развитие нового категориального аппарата и открытие новых тематических полей.

• «Пространственный поворот» в гуманитарных науках, например, обозначает сдвиг в сторону признания фундаментальной роли пространства, места и пространственности в формировании человеческого опыта, социальных отношений и культурных практик. Он акцентирует внимание на географических, архитектурных и символических измерениях истории, показывая, как пространство не просто является фоном для событий, но активно участвует в их формировании, влияет на ментальность и определяет социальные взаимодействия. Историки начинают исследовать «историю пространств», «географию ментальностей» или «культурные ландшафты».
• «Визуальный поворот», о котором мы уже говорили, продолжает развивать идею о том, что историческая наука должна быть все более «видимой» (как res gestae — то есть само прошлое, которое предстает в образах) и «видящей» (то есть использующей визуальные источники и анализирующей визуальные репрезентации). Это означает не только расширение источниковой базы за счет изображений, фотографий, кино- и видеоматериалов, но и изменение подходов к интерпретации, позволяющее понять, как визуальное формировало и отражало ментальности.

Эти «повороты» не отменяют друг друга, а, напротив, создают сложный, многомерный инструментарий для исторического познания, позволяя исследователям углубляться в различные аспекты человеческого опыта.

Глобализация, фрагментация и «новая культурная история»

В глобализированном и фрагментированном мировом сообществе, которое Клиффорд Гирц метко назвал «world in pieces» (мир в кусках/фрагментах), необходимо воспринимать культурные различия, которые этнограф замечает даже в собственной культуре, как продуктивную неизбежность. Эта концепция Гирца отражает глубокую культурную фрагментацию и разнообразие современного мира. Она подчеркивает, что культурные различия не только неизбежны, но и продуктивны для понимания человеческого опыта, требуя «насыщенного описания» конкретных культурных контекстов. Историкам предстоит работать с этой культурной мозаикой, избегая универсалистских объяснений и проявляя чувствительность к локальным особенностям и разнообразию ментальностей.

Дальнейшие вызовы включают переосмысление концепта «дикой природы» и обращение к целому спектру ранее не рассмотренных проблем истории окружающей среды в рамках «новой культурной истории». Это означает не просто изучение влияния человека на природу или наоборот, но анализ того, как природа осмысливалась, репрезентировалась в культуре, какие ментальные установки формировали отношение к ней, и как это отношение менялось с течением времени. Это открывает новые, междисциплинарные горизонты на стыке истории, экологии, культурологии и философии.

Таким образом, культурологические подходы продолжают развиваться, предлагая новые способы осмысления прошлого и настоящего. Они ставят перед исторической наукой задачу не просто собирать факты, но и интерпретировать смыслы, выявлять культурные коды и понимать человека во всём его многообразии и сложности.

Заключение

Переход современной исторической науки от социально-ориентированной методологии к культурологической, или «ментальной», представляет собой один из наиболее значительных интеллектуальных сдвигов XX и начала XXI века. Начиная с критики «истории без людей» и наследия второго поколения Школы «Анналов», этот «культурный поворот» был подготовлен работами таких предвестников, как Якоб Буркхардт, Карл Лампрехт и Эмиль Дюркгейм, а также получил мощный импульс от идей постмодерна и постструктурализма.

В результате этого перехода произошло фундаментальное переосмысление объекта, предмета и методов исторического исследования. Если социальная история традиционно фокусировалась на структурах и «социальном вопросе», то культурная история и история ментальностей устремились к поиску смыслов, коллективных представлений и массовой психологии, смещая акцент от позитивистской эпистемологии к интерпретации. Ключевые фигуры, такие как представители Школы «Анналов» (Марк Блок, Люсьен Февр, Жак Ле Гофф), Мишель Фуко и Клиффорд Гирц, не только сформулировали основные концепции, но и продемонстрировали их плодотворность, расширяя тематические поля истории до изучения повседневности, детства, семьи, маргинальных групп и вводя такие методологические инновации, как «микроистория», «прочтение за кадром», «визуальный» и «пространственный повороты».

Культурологическая методология, несомненно, привела к гуманизации исторической науки, вернув человека в центр внимания, и значительно расширила горизонты исследований, стимулируя междисциплинарный диалог. Однако она также столкнулась с критикой, связанной с риском субъективизма, размытостью понятия «ментальности» и необходимостью постоянного сопоставления представлений с эмпирической реальностью.

Тем не менее, влияние «ментального поворота» на понимание исторической памяти и сознания оказалось глубоким и необратимым. Эти феномены стали самостоятельными объектами междисциплинарных исследований, а субъективные интерпретации и воспоминания, особенно в устной истории, приобрели статус ценных исторических «фактов». Современная историческая наука продолжает развиваться в условиях сосуществования различных «культурных поворотов», признавая фрагментированность мира и необходимость переосмысления таких концепций, как «дикая природа» в рамках «новой культурной истории».

Таким образом, «ментальный поворот» не просто изменил один из аспектов исторического исследования, но переформатировал его саму суть, предложив более многомерное, чувствительное к культурным нюансам и человеческому опыту понимание прошлого. Он заложил фундамент для динамичной и постоянно развивающейся историографии, которая продолжает искать новые способы осмысления сложного мира человека во времени.

Список использованной литературы

1. Американская русистика: Вехи историографии последних лет. Самара, 2000. 438 с.
2. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979. 329 с.
3. Болонев Ф.Ф. Календарные обычаи и обряды семейских. Улан-Удэ, 1975. 344 с.
4. Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV–XVIII вв.: В 3 т. Т.2. Игры обмена. М.: Прогресс, 1990. 649 с.
5. Герке К. Русская повседневность. История в девяти картинах прошлого от раннего средневековья до настоящего времени. Т.3. Советская современность и распад. М., 2005. 554 с.
6. Гинзбург К. «Ты нужен своей стране» // Одиссей. Человек в истории. М.: Наука, 2005. С.191–211.
7. Гирц К. Интерпретация культур. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2004.
8. Дильтей В. Воззрение на мир и исследование человека со времен Возрождения и Реформации / пер. с нем. М. И. Левина. М.—Иерусалим: Университетская книга, Мосты культуры / Гешарим, 2000. 299 с.
9. Дубин Б.В. Будни и праздники // Дубин Б.В. Интеллектуальные группы и символические формы: Очерки социологии современной культуры. М., 2004. С.232-243.
10. Дундович Е., Горн Ф. Итальянцы в сталинских лагерях. М., 2008. 331 с.
11. Елфимов А.Л. Описание культур и понимание людей // Художественная культура. 2013. № 2 (7). URL: http://artculture.sias.ru/upload/iblock/c38/c3809618a8047976e5b4b1263c9b78e3.pdf
12. Зверев О.В. Историческая школа «Анналов» о ментальности // Вестник Волгоградского государственного университета. Серия 4: История. Регионоведение. Международные отношения. 2006. № 11. С. 136-141.
13. Историческая память. URL: https://new.diplomatic.academic.ru/587/Историческая_память
14. Историческая память: Пособие по образованию в области прав человека с участием молодежи. URL: https://www.coe.int/ru/web/compass/historical-memory
15. Историческое сознание // Понятия и категории. URL: https://dic.academic.ru/dic.nsf/enc_culture/2836/ИСТОРИЧЕСКОЕ_СОЗНАНИЕ
16. История и кино // Отечественная история. 2003. № 6. С.3–108.
17. История и литература // Отечественная история. 2002. № 1. С. 3–195.
18. История ментальностей // Понятия и категории. URL: https://dic.academic.ru/dic.nsf/enc_culture/2837/ИСТОРИЯ_МЕНТАЛЬНОСТЕЙ
19. История ментальностей // Энциклопедия. Фонд знаний «Ломоносов». URL: http://lomonosov-fund.ru/enc/view?id=4860161
20. Кузьминых А.Л. Иностранные военнопленные и советские женщины // Отечественная история. 2008. № 2. С.114-120.
21. Культурная история // Понятия и категории. URL: https://dic.academic.ru/dic.nsf/enc_culture/400/КУЛЬТУРНАЯ_ИСТОРИЯ
22. Культурные повороты по следам «антропологического»: Новое литературное обозрение. URL: https://www.nlobooks.ru/magazines/novoe_literaturnoe_obozrenie/100_nlo_2_2009/article/2091/
23. Куприянов А.И. Праздничные общественные обряды и развлечения городского населения Западной Сибири в первой половине XIX в. // Традиционные обряды и искусство русских и коренных народов Сибири. Новосибирск: Наука, 1987. С.23–32.
24. Лапин Н.И. Проблема социокультурной трансформации // Вопросы философии. 2000. № 6. С. 5-26.
25. Лапин Н.И. Социокультурный подход и социетально-функциональные структуры // Социс. 2000. № 7. С. 3-19.
26. Липинская В.А. Народные традиции в современных календарных обрядах и праздниках русского населения Алтайского края // Русские: семейный и общественный быт. Москва: Наука, 1989. С.111–131.
27. Некрылова А.Ф. Русские народные городские праздники, увеселения и зрелища. Конец XVIII – начало XIX в. Л., 1988. 581 с.
28. Орлов О.Л. Российский праздник как историко-культурный феномен: автореф. дис. … д-ра культурологии. СПб., 2004. 55 с.
29. Петров А.В. «Культурный поворот» в американской историографии истории окружающей среды в 80-е годы XX – начале XXI века: причины и последствия // Вестник Московского университета. Серия 8. История. 2015. № 3. С. 100-111.
30. Рашковский Е.Б. На оси времен: Очерки по философии истории. М., 1999. 354 с.
31. Федотова В.Г. Мир культур против культуры мира // Свободная мысль. 2003. № 9. С.35–43.
32. Хейзинга Й. Человек играющий. СПб., 2007. 218 с.
33. Шенкао М.А. Изучение ментальностей во французской школе «Анналов» // Вестник Адыгейского государственного университета. Серия 1: Регионоведение: философия, история, социология, юриспруденция, политология, культурология. 2011. № 1.
34. Шишкина А.В. История культуры повседневности в культурологических и исторических исследованиях // Вестник Томского государственного университета. Культурология и искусствоведение. 2013. № 1 (9). С. 132-137.
35. Элиаде М. Священное и мирское. М., 1994. 365 с.