В истории России XIX века фигура императора Александра II занимает одно из центральных мест, прочно ассоциируясь с эпохой Великих реформ, изменивших облик страны. Его правление стало переломным моментом, когда многовековые устои начали уступать место новым порядкам. Однако, несмотря на кажущуюся очевидность его роли, личность самого императора и мотивы его действий до сих пор остаются предметом острых дискуссий и различных интерпретаций в исторической науке.
Изучение фигуры Александра II в историографии подобно рассматриванию алмаза под разными углами: каждый поворот открывает новые грани, оттенки и глубину. В данной работе мы погрузимся в этот многогранный мир через призму двух выдающихся, но совершенно разных по своему подходу исследователей – Георгия Ивановича Чулкова и Ларисы Георгиевны Захаровой. Чулков, яркий представитель Серебряного века, предлагает нам историко-психологический очерк, где император предстаёт сложной, противоречивой натурой, во многом ведомой внутренними переживаниями и «фатальной диалектикой» истории. Захарова, напротив, как ведущий академический историк, специализирующаяся на XIX веке, анализирует Александра II как государственного деятеля, чьи решения были обусловлены жесткими политическими реалиями, прагматизмом и необходимостью сохранения самодержавия в условиях кризиса.
Цель нашей курсовой работы — не просто сравнить два взгляда, но выявить принципиальные различия в их историографических подходах и методологиях, проследить, как эти различия формируют столь несхожие образы императора-реформатора, и в конечном итоге, на основе этого сопоставления, создать максимально комплексный и многогранный образ Александра II, учитывающий как психологическую глубину, так и политическую прагматику его правления.
Для достижения этой цели мы последовательно рассмотрим: сначала психологический портрет Александра II, созданный Г.И. Чулковым, затем академический анализ его личности и деятельности, предложенный Л.Г. Захаровой, после чего проведем детальный сравнительный анализ их историографических подходов и интерпретаций ключевых событий. В завершение мы попытаемся синтезировать полученные данные, чтобы преодолеть односторонность каждого из подходов и представить Александра II во всей его исторической сложности.
Личность Александра II в Психологическом Портрете Г.И. Чулкова
Георгий Иванович Чулков, будучи не столько историком в академическом смысле, сколько публицистом и тонким психологом эпохи Серебряного века, предлагает читателю уникальный взгляд на российских императоров. Его подход к Александру II – это не летопись событий, а скорее попытка проникнуть во внутренний мир самодержца, понять его через призму душевных переживаний и психологических особенностей. Таким образом, Чулков смещает акцент с внешней канвы событий на глубинные, подспудные процессы, формирующие личность монарха и, как следствие, его правление.
Методология и контекст работы Г.И. Чулкова
Очерк Чулкова «Императоры. Психологические портреты» написан в жанре, который сам автор определяет как «историко-психологический очерк». Этот жанр позволял ему отойти от строгой хронологии и фактологии, присущей академической истории, и сосредоточиться на внутренних движущих силах, мотивах, которые, по его мнению, определяли действия императоров. Чулков стремится дать глубокое психологическое обоснование мыслям и поступкам, разгадать загадку личности, а не просто описать её проявления. Его работы отражают общие тенденции начала XX века, когда интеллигенция, пережившая бурные социальные и политические потрясения, искала новые смыслы и объяснения исторического процесса, обращаясь к психологии, философии и метафизике.
В этом контексте Чулков рассматривает личность Александра II, пытаясь понять не только, что он делал, но и почему он это делал, какие внутренние конфликты и черты характера влияли на его царствование. Для Чулкова история — это не только цепь событий, но и театр душевных драм, где монархи выступают как главные актеры, чьи личные качества неотделимы от исторических свершений.
Психологические особенности и личностные черты
В своём портрете Александра II Чулков уделяет значительное внимание внешности и манерам императора, видя в них отражение его внутреннего мира. Он описывает Александра II как «превосходно воспитанного» человека с грациозными движениями, отмечая «доброту» в выражении его глаз. Это создаёт первоначальный образ мягкого, приятного человека, «прекраснейшего образца государя» в обыденной жизни. Однако, углубляясь в психологию, Чулков вводит черту, которая на первый взгляд кажется диссонансом с этим образом – он характеризует Александра II как «плаксу». Эта деталь, вероятно, основанная на воспоминаниях современников, призвана подчеркнуть чувствительность, эмоциональность, возможно, даже некоторую слабость или склонность к сантиментам, которая могла влиять на его решения или, по крайней мере, на его внутренние переживания во время принятия этих решений.
Ключевой аспект психологического портрета Чулкова раскрывается через цитату Анны Федоровны Аксаковой, близко знавшей императора: она говорила, что Александр II был «как личность ниже своих дел» (l’empereur defunt etait inferieur a ses oeuvres). Чулков подхватывает эту мысль, детализируя её: сам Александр II, по его мнению, иногда чувствовал себя «ниже своих дел». Это ощущение внутренней неполноценности по отношению к масштабу возложенных на него исторических задач становится центральной осью чулковского портрета. Аксакова же, по Чулкову, объясняла это тем, что народ ценит героев не за их деяния, а за их внутреннюю сущность. Таким образом, Чулков создаёт образ императора, который, возможно, инициировал величайшие преобразования, но сам не до конца соответствовал их величию, не обладал той внутренней мощью или харизмой, которая сделала бы его «народным героем» в глазах потомков. И что из этого следует? Подобное психологическое состояние, по мнению Чулкова, лишало императора подлинного ореола величия в глазах современников и потомков, делая его фигуру более трагичной, чем героической.
Александр II и «фатальная диалектика» истории
Центральной философской идеей, пронизывающей чулковское видение правления Александра II, является концепция «фатальной диалектики» исторического процесса. Для Чулкова Великие реформы не были результатом личной гениальности или дальновидности императора, а скорее неизбежным проявлением объективных исторических сил, которые подталкивали Россию к преобразованиям. Император в этой схеме выступает скорее как инструмент этих сил, чем как их полноправный творец. Чулков прямо заявляет, что проведение реформ не было личной заслугой Александра II, а проявлением этой «фатальной диалектики».
Более того, Чулков предполагает, что император «едва ли понимал, какие «неведомые силы» вырвались в результате «из темной неволи» и чем это ему грозит». Эта глубокая мысль указывает на ограниченность исторического видения монарха, на его неспособность в полной мере осознать долгосрочные последствия запущенных им процессов. Он мог быть инициатором изменений, но не их полным хозяином. Отсюда и вывод Чулкова, что Александр II, несмотря на свои беспрецедентные преобразования, не стал «народным героем». В его понимании, герой – это тот, кто не только совершает великие дела, но и полностью их осмысливает, контролирует и обладает внутренней харизмой, способной вдохновлять массы. Александр II, по Чулкову, такой фигурой не являлся, оставаясь, возможно, лишь искренним, но ограниченным в своём понимании исторического процесса человеком.
Александр II в Академическом Анализе Л.Г. Захаровой
Лариса Георгиевна Захарова, выдающийся российский историк, доктор исторических наук и профессор МГУ, представляет собой совершенно иной подход к изучению фигуры Александра II. Её работы, такие как раздел об Александре II в коллективной монографии «Российские самодержцы. 1801-1917» и фундаментальная монография «Александр II и отмена крепостного права в России», основаны на скрупулезном академическом анализе архивных источников и глубоком понимании государственных механизмов.
Методология и историографический контекст работ Л.Г. Захаровой
В отличие от Чулкова, Захарова придерживается строго монографического подхода, характерного для академической исторической науки. Её фокус направлен на детальное изучение разработки правительственных программ, роли государственной власти, институциональных изменений и принятия политических решений. Она не стремится к психологическим обобщениям, а концентрируется на конкретных шагах императора, его окружения и государственных институтов.
Ключевым элементом её методологии является «ситуативный анализ мотивов и инструментария принятия его решений». Это означает, что Захарова рассматривает каждое действие Александра II не как проявление неких внутренних, глубинных психологических черт, а как ответ на конкретную историческую ситуацию, как результат взаимодействия различных факторов – внешнеполитических, внутриполитических, социальных и экономических. Она стремится воссоздать систему политических приоритетов императора, понять, какие цели он преследовал и какими средствами их достигал.
Захарова также активно исследует взаимодействие различных акторов в процессе реформ: либеральной бюрократии (таких как братья Милютины, Я.И. Ростовцев, П.А. Валуев, великий князь Константин Николаевич и великая княгиня Елена Павловна), консервативных помещиков и общественности. Она подчеркивает, что Крымская война обнажила глубокую отсталость России, а отмена крепостного права в европейских странах (например, в Австрии в 1848 году) создавала сильное внешнее и внутреннее давление. Её подход позволяет увидеть Александра II не как одинокого «героя» или «инструмент» истории, а как центральную фигуру сложного политического процесса, вынужденную маневрировать между различными силами и интересами.
Личность императора: Реформатор по необходимости, а не по убеждению
Один из центральных тезисов Захаровой относительно личности Александра II состоит в том, что «по своему мировоззрению, характеру, темпераменту не был реформатором. Он стал им в силу обстоятельств». Это кардинально отличается от романтического образа «царя-освободителя» и, с другой стороны, от «плаксы» Чулкова. Захарова видит в нём человека, не придерживавшегося жёстко определённой системы взглядов, но обладающего ценным качеством для монарха: способностью всесторонне видеть политическую ситуацию, трезво её оценивать и, что особенно важно, принимать нетрадиционные, смелые решения.
Примером такой прагматичной решимости Захарова называет его действия после поражения в Крымской войне. Вступив на престол 19 февраля 1855 года в условиях тяжелейшего кризиса, Александр II, по её мнению, после личного ознакомления с реальной ситуацией, принял непопулярное, но жизненно важное решение о необходимости мирных переговоров. Подписание Парижского мирного договора 18 (30) марта 1856 года, несмотря на неблагоприятные для России условия (нейтрализация Черного моря, отказ от права защиты православного населения Турции), было необходимым шагом для выхода страны из международной изоляции и предотвращения дальнейших потерь. Это был не акт реформаторского порыва, а прагматичный шаг, продиктованный государственными интересами. Какой важный нюанс здесь упускается? Этот шаг демонстрирует не только прагматизм, но и редкую для самодержца готовность к принятию непопулярных решений во имя стратегических интересов государства, что подчеркивает его роль как дальновидного, хоть и вынужденного, политика.
Мировоззрение Александра II как монарха и человека, по Захаровой, характеризовалось убеждением в необходимости руководствоваться практической мудростью, чтобы «примирить историю — этот незыблемый завет прошедшего — с прогрессом, законом настоящего и будущего». Эта фраза прекрасно иллюстрирует его роль как «реформатора поневоле», стремящегося к балансу между традициями и неизбежными изменениями, а не к радикальным преобразованиям ради самих преобразований.
Личная роль Александра II в Великих реформах
В отличие от Чулкова, Захарова категорически подчёркивает личную и решающую роль Александра II на всех этапах создания законодательства по отмене крепостного права. Она детально прослеживает его инициативу по созданию Секретного комитета по крестьянскому делу в январе 1857 года, его активное председательство в нём, а также его знаменитую речь в Государственном совете 28 января 1861 года, где он требовал завершения работы над реформой до начала полевых работ. Это не просто административные действия, а проявление его политической воли.
Император, по Захаровой, признал, что конечной целью реформы должно быть обеспечение крестьян землёй – сначала в пользование за повинность, затем в собственность за выкуп – при сохранении дворянского землевладения. Это показывает его стратегическое видение и стремление найти компромисс между интересами различных сословий. Захарова приходит к выводу, что Александр II был вынужденно, «оказавшись перед фактом жёсткого поражения в войне и всеобщего недовольства в стране, взял за основу либеральную программу», но «не будучи сам либералом по убеждениям, в конечном счёте подчинил проведённые преобразования интересам сохранения самодержавия, ошибочно отождествляя их с интересами России». Таким образом, его реформаторская деятельность была продиктована не идеологическими мотивами, а императивом сохранения государственности.
Реакция на крестьянские волнения
Одним из наиболее ярких свидетельств прагматизма и вынужденности реформ у Александра II является его отношение к крестьянским волнениям. Захарова приводит знаменитую фразу императора, произнесённую перед московским дворянством 30 марта 1856 года:
«лучше освободить сверху, чем ждать, пока свергнут снизу».
Эта цитата не только раскрывает его опасения перед социальным взрывом, но и подчёркивает его способность трезво оценивать риски.
Захарова подкрепляет этот тезис статистическими данными: число крестьянских волнений возросло с 348 в 1845-1854 годах до 474 в 1855-1860 годах. А в 1861 году, после обнародования Манифеста об отмене крепостного права, количество выступлений достигло 1176, включая крупные и жестоко подавленные выступления в Бездне и Кандеевке. Эти цифры убедительно показывают, что опасения императора были далеко не беспочвенными и что отмена крепостного права была не столько данью либеральным идеалам, сколько ответом на назревший социальный кризис. Таким образом, Захарова рисует образ Александра II как дальновидного, но осторожного монарха, который, осознавая надвигающуюся катастрофу, взял на себя ответственность за крайне непопулярные в консервативных кругах, но необходимые для страны преобразования.
Сравнительный Анализ Историографических Подходов и Интерпретаций
Сопоставление работ Г.И. Чулкова и Л.Г. Захаровой позволяет увидеть не просто два разных взгляда на Александра II, но и два принципиально отличных подхода к историческому исследованию. Эти различия проникают во все аспекты их анализа – от методологии до интерпретации ключевых событий и самой личности императора.
Контраст методологий: Психологизм против Государственного Анализа
Главное и наиболее фундаментальное различие между Чулковым и Захаровой лежит в их методологиях.
- Г.И. Чулков использует жанр «историко-психологического очерка». Его интересуют глубинные, внутренние мотивы, психологические комплексы и эмоциональные реакции правителей. Он стремится проникнуть во внутренний мир Александра II, понять его личные черты – «доброту» в глазах, «плаксивость», ощущение себя «ниже своих дел». Для него история – это в значительной степени результат взаимодействия индивидуальных характеров с объективными «фатальными» силами. Он, как публицист Серебряного века, склонен к художественно-психологическим обобщениям, метафоричности и философским рассуждениям о роли личности в истории.
- Л.Г. Захарова, как профессиональный историк-академист, применяет монографический, политико-ориентированный подход. Её исследования основаны на скрупулёзном анализе архивных документов, правительственных программ, законодательных актов. Она фокусируется на «ситуативном анализе мотивов и инструментария принятия решений» императором, рассматривая его действия как ответы на конкретные политические, экономические и социальные вызовы. Захарова исследует взаимодействие государственной власти с различными социальными группами, либеральной бюрократией и общественностью. Её методология направлена на воссоздание системы политических приоритетов и механизмов управления.
Таблица 1: Сравнительный анализ методологических подходов
| Критерий | Г.И. Чулков (Историко-психологический очерк) | Л.Г. Захарова (Академическая монография) |
|---|---|---|
| Жанр/Подход | Историко-психологический очерк, публицистика | Монографический, академический, политико-институциональный |
| Фокус анализа | Внутренний мир, психология, личностные черты императора | Государственные механизмы, политика, решения, реформы |
| Методология | Психологическое обоснование, «фатальная диалектика» | Ситуативный анализ, работа с источниками, институциональный анализ |
| Цель | Понять «почему» император действовал так, а не иначе (сквозь призму психологии) | Реконструировать процесс принятия решений и их последствия в контексте государственной политики |
| Исторический контекст | Серебряный век, философские обобщения о личности в истории | Академическая наука, историография XIX века, конкретика |
Интерпретация личности императора: «Ниже своих дел» против Прагматичного Лидера
Различия в методологиях неизбежно приводят к диаметрально противоположным интерпретациям личности Александра II.
- У Чулкова император предстаёт как фигура, возможно, инициировавшая великие преобразования, но психологически не соответствующая их масштабу. «Плакса», человек «ниже своих дел», он, по Чулкову, не был истинным героем, а лишь орудием исторических сил. Чулков подчёркивает его эмоциональность и, возможно, некоторую мягкость характера, которая могла проявляться в его правлении.
- Захарова, напротив, рисует образ прагматичного, трезвомыслящего лидера, который стал реформатором не по призванию, а по необходимости. Она акцентирует его способность к объективной оценке ситуации, принятию сложных и непопулярных решений (например, о Парижском мире). Для Захаровой Александр II – это государственный деятель, вынужденный лавировать между интересами различных групп и принимать решения, направленные на сохранение самодержавия и стабильности страны в кризисный период. Он был не «героем», а скорее кризисным менеджером.
Оценка Великих реформ: «Фатальная диалектика» против Личной Инициативы
Разные взгляды на личность императора проецируются и на интерпретацию Великих реформ.
- Чулков рассматривает реформы как проявление «фатальной диалектики» исторического процесса. Он признаёт их значимость – «событие значительное», «начало конца» абсолютизма, – но при этом уменьшает личную заслугу Александра II, считая, что масштаб преобразований превосходил его личные качества. Император, по Чулкову, «едва ли понимал», какие силы он высвобождает. Таким образом, реформы – это не столько его воля, сколько историческая неизбежность, которая просто реализовалась через его правление.
- Захарова же убеждена в решающей личной роли Александра II. Она подчёркивает его инициативу в создании Секретного комитета, его председательство, речь в Государственном совете 1861 года. Для неё реформы – это результат сознательных, хотя и вынужденных действий императора и государственной власти «сверху». Она акцентирует внимание на том, что Александр II был вынужден принять «либеральную программу», но подчинил её интересам сохранения самодержавия. Это не «фатальная диалектика», а сложный, управляемый процесс, где воля монарха играла ключевую роль.
Различия в освещении ключевых событий и решений
Различные подходы авторов ярко проявляются в том, как они освещают конкретные исторические события и решения.
Например, в трактовке Парижского мирного договора 1856 года:
- Захарова акцентирует прагматизм и самостоятельность Александра II в принятии решения о мирных переговорах после Крымской войны. Для неё это было проявлением его способности трезво оценивать политическую ситуацию и принимать непопулярные, но необходимые шаги для вывода страны из международной изоляции.
- Чулков же, если и упоминает этот эпизод, то делает это, вероятно, сквозь призму психологических особенностей императора, возможно, связывая его с «плаксивостью» или ощущением тяжести ответственности, без акцента на его политической воле или стратегическом расчёте.
Аналогично, в вопросе отмены крепостного права:
- Захарова детально показывает личную инициативу императора, его активное участие в работе над реформой, его речь перед московским дворянством о необходимости освобождения «сверху». Она учитывает влияние не только императора, но и «просвещённых бюрократов», общественности и европейского опыта.
- Чулков, напротив, склонен рассматривать крестьянскую эмансипацию как проявление «фатальной диалектики», неизбежный исторический процесс, который «в корне разрушил сословную Россию», но был лишь опосредованно связан с личными качествами императора, который, по его мнению, не до конца осознавал его последствия. Он меньше внимания уделяет конкретным механизмам и политической борьбе, сосредотачиваясь на общефилософских выводах.
Таким образом, если Захарова анализирует Александра II как действующего политического субъекта в сложной системе государственных и общественных отношений, то Чулков видит в нём скорее объект воздействия исторических сил и собственных психологических особенностей, через которого эти силы проявляются. В конечном итоге, эти две перспективы не исключают, а дополняют друг друга, позволяя нам постичь всю сложность и многогранность исторической роли Александра II.
Синтез Образа Александра II: Многогранность Исторического Портрета
Сравнительный анализ работ Г.И. Чулкова и Л.Г. Захаровой наглядно демонстрирует, как разные историографические подходы формируют принципиально отличные, но в то же время взаимодополняющие образы одной и той же исторической фигуры. Синтез этих взглядов позволяет нам создать более объёмный и глубокий портрет Александра II, преодолевая односторонность каждого из них.
Преодоление односторонности: Дополняющие аспекты
На первый взгляд, Чулков и Захарова кажутся антиподами: один ищет психологические корни, другой – политические причины. Однако именно в этом контрасте кроется возможность для углублённого понимания.
- Психологическая глубина Чулкова позволяет нам увидеть Александра II не как бездушный механизм государственного управления, а как живого человека со своими эмоциями, сомнениями и внутренней борьбой. Образ «плаксы», «доброго» человека, который «ниже своих дел», добавляет человечности в восприятие монарха. Эти черты могли влиять на его стиль руководства, на его способность к эмпатии или, наоборот, к промедлению в принятии решений. Понимание его внутреннего состояния помогает объяснить, почему такой человек, не будучи «реформатором по натуре», всё же инициировал беспрецедентные преобразования. Возможно, именно его чувствительность и эмоциональность позволили ему острее воспринять кризисное положение страны и осознать необходимость перемен.
- Академическая строгость Захаровой компенсирует склонность Чулкова к философским обобщениям. Она предоставляет нам чёткую картину политических механизмов, реальных обстоятельств, борьбы интересов и конкретных шагов, которые привели к реформам. Её анализ объясняет, как и почему Александр II действовал именно так, а не иначе в конкретных ситуациях – будь то Парижский мир или отмена крепостного права. Акцент на его прагматизме, способности к трезвой оценке ситуации и принятию нетрадиционных решений показывает его как эффективного, хоть и вынужденного, политического деятеля.
Таким образом, психологический портрет Чулкова объясняет потенциальные внутренние мотивы или ограничения Александра II как личности, тогда как анализ Захаровой раскрывает внешние обстоятельства и политические императивы, которые диктовали его действия. Взаимодействие этих двух плоскостей – внутренней психологии и внешней политики – создаёт по-настоящему объёмный образ. Александр II предстает перед нами как человек, возможно, эмоциональный и порой сомневающийся, но при этом обладающий сильной политической волей и прагматичным умом, способным реагировать на вызовы времени и принимать решения, жизненно важные для сохранения империи, даже если они шли вразрез с его личными убеждениями.
Влияние историографических подходов на восприятие реформ
Выбор методологии историком напрямую формирует наше понимание причин, хода и последствий Великих реформ.
Если мы смотрим на реформы через призму Чулкова, то видим их как часть «фатальной диалектики», некий неизбежный исторический процесс, который использовал императора как инструмент. В этом случае, заслуга Александра II в основном сводится к тому, что он не препятствовал этим процессам, а возможно, и интуитивно улавливал их необходимость, хотя и не до конца понимал их масштаб. Реформы воспринимаются как более или менее автономные от личной воли монарха.
Подход Захаровой, напротив, подчёркивает активную и инициативную роль самодержавия. Реформы предстают как результат целенаправленной деятельности государственной власти, лично Александра II, его окружения и просвещённой бюрократии, столкнувшихся с неразрешимым кризисом. В этом случае, император – не просто инструмент, а ключевой актор, который сумел, пусть и под давлением обстоятельств, инициировать и провести сложнейшие преобразования.
Синтезируя эти подходы, мы можем заключить, что Великие реформы Александра II были обусловлены мощными объективными историческими предпосылками (социально-экономический кризис, поражение в Крымской войне, рост крестьянских волнений, давление общественности и европейского мнения). В то же время, их реализация стала возможной благодаря уникальному стечению личностных качеств императора (прагматизм, способность к трезвой оценке, политическая воля, готовность к компромиссам), а также эффективной работе государственного аппарата и группы «просвещённых бюрократов». Таким образом, реформы были не просто «фатальной диалектикой», а сложным взаимодействием объективных факторов и субъективной воли, где личность Александра II, со всеми её противоречиями, сыграла решающую роль. Разве не удивительно, что именно такой многогранный подход позволяет нам по-настоящему оценить масштаб и значимость этих исторических преобразований?
Заключение
Изучение фигуры Александра II через призму двух столь разных историографических портретов, созданных Г.И. Чулковым и Л.Г. Захаровой, позволяет не только углубить наше понимание эпохи Великих реформ, но и проиллюстрировать многообразие подходов к историческому исследованию. Разнообразие этих подходов не только обогащает наше знание, но и демонстрирует, насколько многогранными могут быть исторические фигуры и процессы, требуя комплексного анализа.
Георгий Чулков, с его тяготением к исторической психологии, предлагает нам образ императора, чья личность, возможно, и была «ниже своих дел», но при этом была способна к эмоциональному отклику на исторические вызовы. Его Александр II – это человек, втянутый в «фатальную диалектику» истории, не до конца осознающий масштаб запущенных им преобразований, что лишает его статуса «народного героя», но придаёт ему человеческую глубину.
Лариса Захарова, напротив, как академический историк, создаёт образ прагматичного, вынужденного реформатора, чьи действия были продиктованы необходимостью сохранения самодержавия в условиях глубокого кризиса. Она подчёркивает его личную инициативу в ключевых реформах, его способность к трезвой оценке ситуации и принятию сложных решений, рассматривая его как центрального актора в сложном политическом процессе.
Ключевые различия в их методологиях – психологический очерк Чулкова против монографического государственного анализа Захаровой – приводят к контрастным интерпретациям личности императора и его роли в Великих реформах. Если Чулков акцентирует «фатальную диалектику» и ограниченность личного вклада, то Захарова подчёркивает личную инициативу и прагматичное лидерство «сверху».
Однако именно синтез этих, казалось бы, противоречивых взглядов позволяет сформировать наиболее полный и многогранный образ Александра II. Он предстает перед нами не как однозначный герой или пассивный наблюдатель, а как сложная историческая личность: человек, возможно, эмоционально уязвимый и порой сомневающийся, но при этом обладающий достаточной политической волей, прагматизмом и способностью к решительным действиям, чтобы возглавить страну в один из самых критических моментов её истории. Он стал реформатором не по призванию, а по необходимости, и именно это сочетание личных качеств и внешних обстоятельств сделало его правление столь значимым.
Таким образом, цель данной работы – выявление различий в историографических подходах и создание комплексного образа императора – была достигнута. Сравнительный анализ работ Чулкова и Захаровой не только обогащает наше понимание личности и правления Александра II, но и демонстрирует фундаментальную важность историографического анализа для глубокого и непредвзятого изучения исторических личностей и событий.
Список использованной литературы
- Александр II. 1818-1881 // История государства Российского: Жизнеописания. ХIХ века. Вторая половина / Сост. М.А. Опалинская, С.Н. Синегубов, А.В. Шевцов. М.: Кн. палата, 1998. С. 8-23.
- Венчание с Россией: Переписка великого князя Александра Николаевича с императором Николаем I. 1837 год / Сост. Л.Г. Захарова, Л.И. Тютюнник. М.: Изд-во МГУ, 2000. 184 с.
- Долбилов М.Д. Александр II и отмена крепостного права / М.Д. Долбилов // Вопросы истории. 2006. № 10. С. 32-51.
- Захарова Л.Г. Александр II: Исторический портрет, 1818-1881] / Л.Г. Захарова // Вопросы истории. 2000. № 6/7. С. 58-79.
- Захарова Л.Г. Александр II // Российские самодержцы 1801 — 1917. М., 1993. С.159-214.
- Захарова Л.Г. Александр II // Романовы – исторические портреты. 1762 – 1917. М., 1997. 226 с.
- Захарова Л.Г. Александр II и отмена крепостного права в России. М.: РОССПЭН, 2011. 718 с.
- Коломиец А.Г. Бремя «Великих реформ»: финансы России в правление Александра II. // Финансы. 2000. №11. С. 62-68.
- Корнилов А.А. Курс истории России XIX века. М.: Высшая школа, 1999. 446 с.
- Ляшенко Л. Александр II, или История трех одиночеств / Л. Ляшенко. 2-е изд., доп. М.: Молодая гвардия, 2003. 359 с.
- Новицкая Т. Великие реформы Александра II: (От ликвидации тайной полиции до введения суда присяжных) / Т. Новицкая // Российская юстиция. 1998. № 4. С. 59-62.
- Палеолог М. Роман императора. Император Александр II и княгиня Юрьевская. Новосибирск, 1990. 97 с.
- Реформы Александра II: Законодательные акты реформ ХIХ века. Сборник. М.: Юридическая литература, 2005. 460 с.
- Российские самодержцы (1801-1917) : монография / А. Н. Боханов, Л. Г. Захарова, С. В. Мироненко [и др.]. Москва : Международные отношения, 1993.
- Семанов С. Александр II: История Царя — Освободителя, его отца и его сына / С. Семанов. М.: Алгоритм: Эксмо, 2003. 416 с.
- Толмачев Е.П. Александр II и его время. М.: Терра, 2003. 276 с.
- Триста лет царствования Дома Романовых. М.: Информ-Эко, 2001. 174 с.
- Труайя А. Александр II: Пер. с фр. / А. Труайя. М.: Эксмо, 2005. 288 с.
- Тумасов Б.Е. Покуда есть Россия. Цареубийцы. М.: АРМАДА, 2007. 599 с.
- Чулков Г.И. Императоры: Психологические портреты / Г.И. Чулков. М.: Искусство, 1995. 461 с.
- Яковлев А.И. Александр II и его эпоха. М.: Норма, 2002. 302 с.
- Яковлев С. Рыжики для императора: Как Александр II Архангельск посещал / С. Яковлев // Правда Севера. 2003. 22 мая. С. 17.