Концепт «Пошлость» в русской классике: Сравнительный эстетико-поэтический анализ творчества Н.В. Гоголя и А.П. Чехова

Введение: От этики к эстетике – актуальность исследования концепта «Пошлость»

В истории русской литературы XIX век занимает особое место как эпоха великих духовных поисков и беспощадного самоанализа национального характера, центральное место в котором, безусловно, принадлежит концепту «пошлость». Данный феномен, балансирующий на стыке этики, социологии и эстетики, выступает не просто как моральный порок, но как фундаментальная угроза культурному и духовному развитию нации.

Раскрытие пошлости — центральная задача русской литературы XIX века, требующая глубокого теоретического осмысления. Курсовая работа, посвященная сравнительному анализу художественного воплощения этого концепта в творчестве Николая Васильевича Гоголя и Антона Павловича Чехова, обладает высокой научной новизной. Гоголь и Чехов, отделенные друг от друга полувеком литературной эволюции, предложили два принципиально разных, но равно глубоких подхода к исследованию этого явления. Если Гоголь демонстрировал укорененную, предметную пошлость через призму гротеска и гиперболы, то Чехов обнажил ее незаметную, экзистенциальную сущность, используя лаконичную деталь и «грустный юмор». Таким образом, их творчество позволяет нам проследить полный цикл развития концепта — от его макросоциального воплощения до микропсихологического.

Целью настоящего исследования является переход от поверхностного тематического сопоставления к глубокому эстетико-поэтическому анализу инструментария, которым пользовались писатели для разоблачения «пошлого человека» и самого феномена пошлости. Структура работы последовательно раскрывает генеалогию концепта, анализирует поэтику каждого мастера и завершается синтезом, определяющим место обоих классиков в современном литературоведческом дискурсе.

Философско-эстетическая генеалогия концепта «Пошлость»: Эволюция смысла

Понятие «пошлость» является одним из самых специфичных и труднопереводимых концептов русского языка и культуры. Его изучение требует погружения в лингвокультурную эволюцию, поскольку только так можно понять, почему русские классики XIX века увидели в нем нечто большее, чем просто вульгарность или банальность.

Ключевой тезис: «Пошлость» — специфический русский концепт, который приобрел негативную коннотацию лишь в XVIII–XIX веках, перейдя от «обыденности» к «бездуховности».

Лингвокультурная специфика: «Пошлость», «Vulgarity», «Philister»

Лингвистически слово «пошлый» происходит от древнерусского «пошлый» (от глагола «пойти»), которое до XVII века означало «исстари ведущийся, старинный, исконный», то есть имело нейтральный или даже положительный оттенок — «традиционный». Негативная коннотация начала формироваться, когда традиционность стала синонимом отсталости, а затем — низкой пробы и дурновкусия.

Для понимания философско-эстетического содержания пошлости необходимо сравнить ее с европейскими аналогами, что позволяет выделить ее уникальные черты:

Концепт	Язык	Основное значение	Связь с «Пошлостью»
Vulgarity	Английский	Грубость, непристойность, невоспитанность.	Близок к внешней, моральной стороне пошлости, но упускает ее духовный, метафизический аспект.
Banality	Английский/Фр.	Избитость, тривиальность, отсутствие оригинальности.	Относится к содержанию (идеи, фразы), но не к тотальному способу бытия.
Philister	Немецкий	Ограниченный, самодовольный обыватель, враждебный искусству и высоким идеям.	Наиболее близок к гоголевской пошлости. Олицетворяет косность мышления и духовную слепоту.
Spiessbürger	Немецкий	Мещанин, ограниченный горожанин.	Подчеркивает социальную и бытовую ограниченность, которая формирует пошлость.

В абстрактном философском смысле пошлость определяется как подделка под истину, добро и красоту, а также их подмена. Пошлый человек живет в мире мнимостей, где внешнее благообразие скрывает внутреннюю пустоту и отсутствие подлинных духовных ориентиров. Эта фальшь становится характерной чертой массового сознания мещанства и филистерства.

«Пошлость» в системе эстетических категорий: Безобразное, Банальность, Цинизм

В эстетическом дискурсе пошлость занимает особое место. Она не тождественна безобразному, хотя и тесно с ним связана.

Пошлость рассматривается как явление, которое может быть хуже категории безобразного. Безобразное (например, в романтизме или натурализме) может быть источником эстетического переживания или выступать как символ трагической дисгармонии. Пошлость же символизирует безвкусицу и дурновкусие, которые приводят к духовному опустошению и цинизму.

Великий русско-американский писатель Владимир Набоков в своем знаменитом эссе «Пошляки и пошлость» дал одно из самых точных эстетических определений. Он отождествлял пошлость с фальшью. По его мнению, пошлость — это не только вульгарный вкус, но и мнимо значительная, мнимо красивая или мнимо глубокомысленная литература или быт. Набоков переводит пошлость в плоскость конкретных, ощутимых деталей. К примерам «густой пошлости» он относил:

• Типичные элементы мещанского декора: «цветочки на обоях».
• Поверхностные, сентиментальные образы: открытки с «ангелочками или амурчиками».
• Коммерческую рекламу, изображающую семью в «экстазе» от покупки нового бытового предмета, что подменяет подлинное счастье материальным удовлетворением.

Таким образом, пошлость — это эстетическая категория, определяющаяся отсутствием подлинности, заменой сущности видимостью, а духовных ценностей — материальными или банальными.

Художественный инструментарий Н.В. Гоголя: Гротеск и предметная пошлость

Николай Васильевич Гоголь стал первым русским писателем, который осознанно и систематически сделал концепт «пошлость» краеугольным камнем своего творчества, придав ему то негативное значение, которое мы знаем до сих пор: бездуховность и грубая телесность существования обывателя.

Ключевой тезис: Гоголь, как «мастер пошлости», придал концепту новое, негативное значение, используя гротеск и гиперболу для эстетизации и разоблачения бездуховности обывателя.

Поэтика гротеска и гиперболы в «Мертвых душах»

Гоголевское изображение пошлости не оставляет читателю шансов на равнодушие. Его метод — это метод преувеличения, который превращает обывателя в демонический или инфернальный тип.

В «Выбранных местах из переписки с друзьями» Гоголь сам формулирует свой писательский дар, который он воспринимает как миссию: «уметь очертить в такой силе пошлость пошлого человека, чтобы вся та мелочь, которая ускользает от глаз, мелькнула бы крупно в глаза всем». Это не просто цитата; это самоопределение Гоголя как художника, который использует гротеск для масштабирования невидимого зла.

Гротеск в «Мертвых душах» выполняет функцию эстетизации, то есть придания художественной формы тому, что в реальности казалось бы слишком скучным и низменным.

Помещик	Эстетический инструмент	Художественное воплощение пошлости
Собакевич	Гипербола, зооморфизм	Крайняя материальность, сходство с медведем, предметный мир, не тронутый духовностью. Его пошлость — это грубая, животная укорененность в материальном.
Плюшкин	Гротеск, деградация	Пошлость, доведенная до абсурда и распада, превращение человеческого образа в «прореху на человечестве». Его скупость — это метафизическая смерть души.
Коробочка	Метафора, статичность	Ограниченность сознания, «дубинноголовость», пошлость в виде косности, которую невозможно пробить никаким новым знанием.

Гоголевская пошлость амбивалентна. Дискурс пошлости тесно соприкасается с дискурсом возвышенного (лирические отступления о Руси, о дороге), которое затем неизбежно переходит в гротеск, подчеркивая трагическое падение русской действительности. Не это ли самый страшный приговор, вынесенный писателем отечественному обществу?

Укорененный, предметный характер пошлости

Гоголевская пошлость носит укорененный, предметный характер. Это означает, что она проявляется через овеществление, через детали быта и физиологические черты героев. В гоголевском мире душа героев растворилась в вещах, которые их окружают.

Например, в образе Чичикова — центрального «мастера пошлости» — его стремление к приобретению «мертвых душ» символизирует крайнюю степень опошления, где даже смерть становится товаром, объектом купли-продажи. Его пошлость — это деловитость, лишенная морального ядра, стремление к мнимому благополучию.

В «Шинели» пошлость проявляется как унизительная служебная рутина, как предметная ограниченность мира Акакия Акакиевича, для которого шинель становится единственным смыслом существования. Потеря этой вещи, единственного островка «возвышенного» в его пошлом мире, приводит к его гибели.

Современники, по оценке самого Гоголя, были напуганы его разоблачением: «Русского человека испугала его ничтожность более, чем все его пороки и недостатки». Гоголь показал, что пошлость — это не только внешняя вульгарность, но и тотальное отсутствие содержания, ничтожество, эстетически оформленное в гротеск.

Специфика А.П. Чехова: «Футлярность» и экзистенциальная деградация

Если Гоголь был архитектором статичных, монументальных типов пошлости, то Антон Павлович Чехов стал летописцем ее динамики — процесса духовного разложения и опошления, происходящего медленно и незаметно, но с неизбежной фатальностью.

Ключевой тезис: Чехов трансформирует пошлость, показывая не статичный тип, а процесс духовной деградации (опошления) интеллигента в условиях обывательщины и кризиса идеалов.

«Ионыч» и хроника духовного опошления личности

Чехов боролся с пошлостью русской жизни, которая выражалась в обывательщине, равнодушии и бездуховности, особенно в среде провинциальной интеллигенции.

Рассказ «Ионыч» является каноническим примером хроники духовного опошления. Доктор Старцев приезжает в город земским врачом, полным надежд, активности и жажды служения. Однако, под влиянием атмосферы пошлости, воплощенной в семье Туркиных и их бесконечных, но пустых «талантах», Старцев претерпевает деградацию.

Эволюция Старцева — это постепенное опошление, которое Чехов фиксирует через внешние и внутренние детали:

1. Начало: Влюбленность в Котика (Екатерину Ивановну), стремление к высокому, активность.
2. Середина (Четыре года спустя): Старцев «пополнел, тяжело дышит», ему лень идти пешком, он предпочитает тройку с бубенчиками. Он уже не ищет высокого, а находит удовлетворение в банальном: «потребность в развлечении, в игре в винт».
3. Конец (Ионыч): Доктор Старцев окончательно превращается в «Ионыча» — скупого, циничного человека, который собирает деньги и больше не испытывает никаких духовных порывов.

Чехов показывает, что пошлость не приходит извне как демоническое начало (как у Гоголя), а вырастает изнутри — из лени, равнодушия, и добровольного отказа от идеалов. Его пошлость — экзистенциальная, она касается самого способа существования личности, утратившей смысл. Какова же практическая выгода от такого анализа? Она состоит в том, что Чехов предоставляет читателю зеркало, в котором каждый может увидеть собственные незаметные шаги к духовному опустошению.

Поэтика детали: Образ «Человека в футляре» и «Грустный юмор»

Для воплощения экзистенциальной пошлости Чехов активно использует поэтику детали и художественный прием переноса свойств человека на его вещи.

Образ Беликова («Человек в футляре») — это вершина чеховского анализа косности и мракобесия. Беликов, который постоянно окружен «чехлами» (зонтик в чехле, часы в чехле, перочинный нож в чехольчике), символизирует «футлярного человека». Футлярность — это стремление отгородиться от жизни, спрятаться от любых перемен, жить по принципу: «Как бы чего не вышло?». Его пошлость — это страх перед жизнью, который он навязывает окружающим, сдерживая общественную активность.

Прием «футлярности» прослеживается и в других рассказах: в «Крыжовнике» Николай Иванович, мечтая о своей усадьбе, покупает себе «футлярное» счастье, ограниченное забором, и наслаждается кислым, но своим крыжовником.

На позднем этапе творчества Чехова юмор преобразуется в «грустный (или скорбный) юмор» — это «смех сквозь слезы». Комическое и сатирическое на поверхности маскируют глубокую грусть и трагизм. Этот юмор выполняет функцию разоблачения вещных репрезентаций и стремления героя освободиться от них. В отличие от гоголевского смеха, который часто бывает обличительным и карающим, чеховский смех — печальный, сочувствующий, констатирующий неизбежность опошления в условиях русской действительности.

Сравнительный синтез: Различия в поэтике и природе пошлости

Сравнительный анализ пошлости у Гоголя и Чехова позволяет увидеть, как менялось восприятие этого концепта в русской литературе XIX века, и выявить его двойственную природу.

Ключевой тезис: Ключевое различие между Гоголем и Чеховым заключается в поэтическом инструментарии и соответственно, в природе изображаемой пошлости (предметная vs. экзистенциальная).

Поэтические антиномии: Гротеск vs. Нейтральная малая форма и деталь

Различия в художественном методе являются основополагающими для различий в изображаемой пошлости. Гоголь и Чехов используют контрастные приемы:

Критерий сравнения	Н.В. Гоголь	А.П. Чехов
Природа пошлости	Предметная, укорененная, статичная (тип).	Экзистенциальная, незаметная, динамическая (процесс деградации).
Художественный метод	Гротеск, гипербола, фантасмагория.	Деталь, малая форма, кольцевая композиция, «грустный юмор».
Эстетическая функция	Эстетизация и демонизация пошлости (превращение ее в зло).	Разоблачение обыденности и банальности, констатация кризиса духа.
Стилевая доминанта	«Смех сквозь слезы» с акцентом на смехе (сатира, обличительность).	«Смех сквозь слезы» с акцентом на слезах (грусть, печаль, элегичность).
Масштаб	Эпический (поэма «Мертвые души» как портрет всей Руси).	Новеллистический, камерный (портрет отдельного человека или маленького общества).

Поэтика Гоголя (гипербола, гротеск) превращает пошлость в демоническое, часто связываемое с мотивом «беса» или «черта», который руководит действиями героев (Чичикова, по мнению критиков). Чехов, напротив, использует нейтральную малую форму и деталь, чтобы показать пошлость как медленное, неизбежное, губительное опошление, не нуждающееся в инфернальном вмешательстве. Чеховская пошлость страшна своей обыденностью.

Контекстуальное измерение: Пошлость «пошлого человека» против пошлости, «таящейся во всяком человеке»

Для углубления сравнительного анализа необходимо привлечь концепцию пошлости в творчестве Л.Н. Толстого, современника Чехова, который также критиковал фальшь и «наносное» в обществе.

Гоголь обличает укорененную, статичную пошлость — пошлость, которая уже стала сущностью «пошлого человека» (Коробочка, Собакевич). Его герои — это типы, которые уже не могут измениться.

Чехов и Толстой, напротив, выявляют психологическую, наносную, универсальную природу пошлости, которая таится не только в обывателе, но и «во всяком человеке». Л.Н. Толстой через беспощадный психологический анализ фокусируется на фальши в развитии личности, в ее социальном поведении (например, в светском обществе в «Анне Карениной»).

Писатель	Природа пошлости	Объект обличения
Гоголь	Эстетизированное зло, демонический гротеск.	Социальный тип, который уже стал пошлым.
Чехов	Экзистенциальная скука, отказ от идеалов.	Процесс деградации, опасность опошления, стоящая перед интеллигентом.
Толстой	Фальшь, наносное, психологическая неправда.	Универсальная склонность к пошлости, присущая человеку в обществе.

Таким образом, Гоголь ставит диагноз обществу XIX века, а Чехов и Толстой — диагноз душе человека, который может опошлиться в любой момент. Если Гоголь показал нам, как выглядит укорененный, предметный характер пошлости, то Чехов продемонстрировал, насколько легко и незаметно мы сами становимся ее носителями.

Заключение: Место проблемы пошлости в современном литературоведческом дискурсе

Сравнительный анализ показал, что Н.В. Гоголь и А.П. Чехов являются ключевыми фигурами в эстетическом осмыслении концепта «пошлость». Гоголь создал монументальные образы предметной пошлости, используя язык гротеска и гиперболы, тем самым эстетизируя «ничтожество» и делая его видимым. Чехов, с помощью лаконичной детали и «грустного юмора», зафиксировал процесс экзистенциального опошления личности, предупреждая о фатальных последствиях равнодушия и обывательщины.

Ключевой тезис: Работы Гоголя и Чехова продолжают служить основой для интерпретации феномена пошлости в XXI веке, в том числе в контексте цифровой культуры и массового сознания.

Проблема пошлости, исследованная Гоголем и Чеховым, остается «вечным, бессмертным, экзистенциальным феноменом». Современное литературоведение, опираясь на труды классиков критики и эстетики (Набокова, Манна, Бахтина), продолжает интерпретировать их произведения. Сегодня этот концепт приобретает новые измерения в контексте цифровой культуры и массового сознания, где фальшь, банальность (по Набокову) и подмена ценностей (по Гоголю) проявляются в виде поверхностного потребления информации, имитации культурного опыта и торжества медийного «Philister».

Творчество Гоголя и Чехова, таким образом, предоставляет филологической науке необходимый инструментарий для анализа любых форм пошлости — как укорененной в быте, так и незаметно проникающей в самую суть человеческого существования.

Список использованной литературы

1. Анненский, И. Ф. Мечтатели и избранник // Анненский И. Ф. Книги отражений. Москва : Наука, 1979. С. 126.
2. Бойм, С. Общие места: Мифология повседневной жизни. Москва : Логос, 2002.
3. Вежбицкая, А. Русские культурные скрипты и их отражение в языке // Русский язык в научном освещении. 2002. №2 (4).
4. Виноградов, В. В. История слов. Москва : Слово, 1994.
5. До последнего предела чрезмерности (Пошлость и смерть в изображении Гоголя и Флобера) // Ерофеев В. В лабиринте проклятых вопросов. Москва : Советский писатель, 1990.
6. Житенев, А.А. Пошлость в системе эстетических представлений Серебрянного века // Вестник ВГУ. Серия Гуманитарные науки. 2008. № 1.
7. Зеньковский, В.В. Русские мыслители и Европа. Москва : М-ПРЕСС, 1997.
8. Зорин, А. Л. Кормя двуглавого орла… Литература и государственная идеология в России в последней трети XVIII — первой трети XIX в. Москва, 2001.
9. Левонтина, И. Б. «Достоевский надрыв» // Wiener Schlawistischer Almanach. 1997. Sbd. 40. S. 192-202.
10. Левонтина, И.Б. Осторожно, пошлость! // Логический анализ языка. Языки эстетики: Концептуальные поля прекрасного и безобразного. Москва : Индрик, 2004. С. 231-250.
11. Манн, Ю.В. Русская литература XIX в.: Эпоха романтизма. Москва : Центриздат, 2001.
12. Мережковский, Д. С. О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы // Мережковский Д. С. Л. Толстой и Достоевский. Вечные спутники. Москва : Республика, 1994. С. 532.
13. Набоков, В.В. Лекции по русской литературе. Москва : Художественная литература, 1996.
14. Пумпянский, Л. В. Сентиментализм // История русской литературы. М.; Л., 1949. Т. 4. Ч. 2.
15. Фролова, О.Е. Вульгарный или пошлый // Русский язык в научном освещении. 2003. № 1 (5).
16. Черный, С. Передоновщина // Критика русского зарубежья: В 2 ч. Москва : Олимп, АСТ, 2002. Ч. 1. С. 171 — 172.
17. Черных, П. Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка. Москва : Наука, 1999.
18. Шестов, Л. Достоевский и Ницше // Шестов Л. Апофеоз беспочвенности. Москва : АСТ, 2000. С. 351.
19. Шкловский, В. Б. Искусство, как прием // Теория прозы. Москва : АСТ, 1995.
20. Художественное пространство в прозе Гоголя // Лотман Ю.М. В школе поэтического слова: Пушкин. Лермонтов. Гоголь. Москва : Просвещение, 1988. С. 251-292.
21. Поэма Н. В. Гоголя «Мертвые души» в немецкой рецепции. URL: https://tsu.ru/ (дата обращения: 24.10.2025).
22. «POSHLOST» И ЦИФРОВАЯ КУЛЬТУРА ПОСТЧЕЛОВЕЧЕСТВА. URL: https://cyberleninka.ru/ (дата обращения: 24.10.2025).
23. Проблема пошлости: взгляды Н. В. Гоголя и В. В. Набокова. URL: https://cyberleninka.ru/ (дата обращения: 24.10.2025).
24. «Мертвые души» в контексте европейской литературы. URL: https://voplit.ru/ (дата обращения: 24.10.2025).
25. В. В. Набоков о творчестве Н. В. Гоголя: «Феномен языка». URL: https://urfu.ru/ (дата обращения: 24.10.2025).
26. Художественное мастерство Чехова-новеллиста (А.А. Белкин). URL: https://a-chehov.ru/ (дата обращения: 24.10.2025).
27. Проблемы российского самосознания: — мировоззрение А. П. Чехова. URL: https://iphras.ru/ (дата обращения: 24.10.2025).
28. Русская интеллигенция в изображении А. П. Чехова. URL: https://studfile.net/ (дата обращения: 24.10.2025).