Япония, страна восходящего солнца, веками пленяла умы исследователей своей уникальной культурой, неразрывно связанной с природой. В этом сложном «лабиринте символов» выдающийся российский востоковед А.Н. Мещеряков выступает не просто как аналитик, но как подлинный «путеводитель», раскрывающий глубинные слои японского мировоззрения. Его работы представляют собой бесценный источник для понимания того, как природные объекты — от величественной Фудзи до мимолетной сакуры — трансформируются в мощные культурные коды, формирующие самоидентификацию нации.
Актуальность обращения к трудам Мещерякова обусловлена не только их академической ценностью, но и способностью пролить свет на вечные вопросы о взаимодействии человека и природы, о формировании национальной идентичности через символику, ведь именно эти аспекты продолжают оставаться ключевыми для понимания современной Японии. Данное исследование ставит целью систематизировать и углубить представления о природных символах Японии, их иерархии и значении, основываясь на фундаментальных работах А.Н. Мещерякова. Мы проанализируем его методологический подход, детально рассмотрим ключевые природные символы, изучим их динамику и укорененность в религиозно-философских системах, а также их функции в повседневной жизни японского общества. Структура работы последовательно проведет нас от теоретических основ к конкретным примерам, демонстрируя, как природа становится зеркалом души народа.
Теоретические основы и методология А.Н. Мещерякова в изучении символов
Понятие символа в контексте японской культуры
Для А.Н. Мещерякова японская культура предстает как многослойная система, где понятие символа выходит за рамки простого знака или аллегории. В его понимании, символ – это нечто значительно более глубокое, чем общенаучное определение, которое зачастую сводит его к условному обозначению. Мещеряков видит Японию как гигантский «лабиринт символов», где буквально всё – от природных объектов до человеческих деяний – пронизано многомерным смыслом. Он охватывает в своих трудах широкий спектр символов, включая не только вещи, животных и растения, но и людей, которые сами по себе могут нести глубокий символический смысл.
Прекрасным примером такого подхода является его сравнительный анализ институтов верховной власти в книге «Японский император и русский царь». Здесь Мещеряков исследует не только церемонии интронизации, регалии и обоснование легитимности монархов, но и то, как сами фигуры императора и царя функционируют как живые символы, воплощающие в себе идеи государственности, сакральности и исторической преемственности своих народов. Это демонстрирует, что для Мещерякова символ — это не статичная единица, а динамический элемент, активно участвующий в формировании и трансляции культурных значений, отражающий картину мира традиционной Японии. Его цель — показать эту картину, используя «словарь», которым пользовались сами создатели и носители этой культуры, что позволяет избежать привнесения чуждых западных концепций.
Методологические подходы А.Н. Мещерякова
Методология А.Н. Мещерякова, будучи глубоко научной, в то же время отличается тонким культурологическим чутьем, которое позволяет ему проникать в самую суть японского мировоззрения. Он не просто собирает факты, но стремится понять, как эти факты были осмыслены и пережиты самими японцами. Его исследовательский инструментарий включает тщательный анализ исторических текстов, которые являются не просто летописями событий, но и хранилищами символических смыслов. В этом контексте особое значение имеют такие памятники, как «Нихон сёки» и «Кодзики» — основополагающие тексты японской историографии и мифологии, где заложены корни многих природных символов.
Помимо исторических хроник, Мещеряков активно обращается к литературным произведениям, которые зачастую служат своеобразным зеркалом коллективного сознания. Одним из ярчайших примеров является сборник «Манъёсю» — древнейшая антология японской поэзии. В ней, как отмечает Мещеряков, можно найти ранние литературные упоминания о сакральной природе горы Фудзи. Так, поэт Ямабэ-но Акахито описывал Фудзи как «ками сабитэ иру», что буквально означает «действует как божество», подчеркивая её божественную сущность и глубокое почитание.
Ключевой аспект методологии Мещерякова — это изучение восприятия природной среды обитания японцами и их самоидентификации через эту среду. Он утверждает, что японцы склонны описывать то, что видят, что может свидетельствовать о специфике их мышления, менее склонного к яркому абстрактному, и более ориентированного на конкретику и эмпирику. При этом Мещеряков проницательно замечает, что «нет никакой абстрактной Японии на все времена». Это означает, что даже самые, казалось бы, «незыблемые вещи» и символы, такие как образ горы Фудзи, постоянно менялись в восприятии японцев на протяжении различных исторических промежутков, а это, в свою очередь, заставляет нас пересмотреть наше собственное понимание культурной стабильности. Его подход динамичен, он позволяет проследить эволюцию значений, а не застывшую «истину», тем самым демонстрируя живую связь между природой, культурой и историей.
Ключевые природные символы Японии: Детальный анализ значений по Мещерякову
Гора Фудзи: От обители божеств до символа мирового значения
Гора Фудзи, венчающая японский архипелаг своей совершенной конусообразной формой, бесспорно является одним из главных символов страны. Однако её значение, как тонко подмечает А.Н. Мещеряков, никогда не было статичным, а постоянно эволюционировало на протяжении веков, несмотря на неизменность её физического облика. В японской культуре Фудзи предстает как многогранный алмаз, каждая грань которого отражает новые смыслы и интерпретации.
Изначально Фудзи воспринималась как мощный канал, связующий Землю и Небо, а её вершина считалась обиталищем божеств и будд – сакральным «иным миром», который следовало почитать «снизу». Этот древний культ нашёл своё воплощение в синтоистском святилище Фудзисан Хонгу Сэнгэн Тайся, предположительно основанном в XVII веке и посвящённом божеству ками Фудзи. Со временем, помимо своей сакральной роли, Фудзи стала каноном Красоты, Чистоты и Гармонии, а также символом мощи и совершенства форм, вдохновляя поколения художников, поэтов и мыслителей.
Историческая динамика восприятия Фудзи особенно ярко проявилась в XIX веке. Если в древности восхождения на священные горы были уделом отшельников и монахов, то к 1820-м годам они вошли в моду среди широких слоев населения. Этот всплеск интереса вдохновил таких великих художников, как Кацусика Хокусай, на создание знаменитых «36 видов Фудзи», которые донесли образ горы до всего мира. Кульминацией этого признания стало включение Фудзи в список объектов Всемирного наследия ЮНЕСКО в 2013 году, но уже не как сугубо природного, а как культурного объекта, что подчёркивает её многослойность и значимость.
Символика Фудзи глубоко укоренена в языке и философии. Различные прочтения иероглифов, обозначающих Фудзи, раскрывают дополнительные смысловые пласты:
- 不盡 (фудзин) — бесконечность, несравненность;
- 福慈 (фудзи) — счастье, милость;
- 不死 (фуси) — бессмертие, особенно в даосской традиции, где горы воспринимались как обители бессмертных мудрецов;
- 豊慈 (хо:дзи) — «богатая состраданием»;
- 不二 (фуни) — недвойственность, в буддийской традиции, обозначающая единство противоположностей.
Эта лингвистическая полисемия лишь подтверждает, насколько многомерен и глубок образ Фудзи в коллективном сознании японцев, превосходящий простое географическое обозначение. Понимание этих нюансов позволяет глубже оценить богатство японской культуры и её способность интегрировать множество значений в один образ.
Сакура и Хризантема: Национальное и государственное
Если Фудзи олицетворяет вечность и неизменность, то сакура (цветущая вишня) и хризантема (кику) представляют собой две стороны одного национального символического единства, демонстрируя функциональную иерархию, о которой пишет Мещеряков.
Сакура, несомненно, является широко известным и почитаемым цветочным символом Японии, пронизывающим её культуру от древних поэтических сборников до современных аниме. Её мимолётное, но ослепительное цветение ассоциируется с быстротечностью, хрупкостью и красотой человеческой жизни – «моно-но аварэ» – печалью по поводу быстротечности всего прекрасного. Для крестьян цветение сакуры было не только эстетическим наслаждением, но и жизненно важным знаком, знаменующим начало нового сельскохозяйственного года и цикла работ, а также считалось обиталищем душ предков, гарантирующих урожай. Для аристократии же ханами (любование цветами) стало изысканным ритуалом, отражающим их утончённость и философию.
В противоположность сакуре, хризантема занимает статус официального государственного символа Японии. Её изображение, шестнадцатилепестковая золотая хризантема, украшает государственный герб, а Императорский трон носит название Хризантемового трона. Привезенная из Китая вместе с буддизмом, хризантема быстро приобрела сакральный статус благодаря своему «солнечному происхождению», ассоциируясь с жизненной силой, долголетием и даже целебными свойствами. Этот цветок стал эмблемой Императорского дома, символизируя его вечность и божественное покровительство. Таким образом, сакура олицетворяет народную душу, её скоротечную, но яркую красоту, в то время как хризантема символизирует незыблемость и величие государственности, что является фундаментальным различием их ролей в национальной культуре.
Сосна, Журавль, Черепаха, Олень и Тутовый шелкопряд: Глубина зоо- и фитосимволики
Помимо грандиозных символов, в работах Мещерякова раскрывается богатейший мир менее очевидных, но не менее значимых природных образов, демонстрирующих глубину зоо- и фитосимволики.
Сосна (мацу) – это воплощение постоянства и долголетия, символ, который особенно ценен в стране, где природа может быть непредсказуемой. Пейзаж с сосной, вросшей в скалу, становится мощным метафорическим образом силы и мужества человека, способного противостоять невзгодам и сохранять стойкость духа. Её вечнозеленая хвоя, переживающая зимние холода, делает её идеальным символом несокрушимости.
Журавль (цуру) в восточной культуре почитается как один из самых благородных и долгоживущих созданий. Он ассоциируется с бессмертием, процветанием, счастьем, семейным благополучием, мудростью и справедливостью. Часто изображаемый рядом с сосной, журавль усиливает символику долголетия и счастья, становясь неотъемлемой частью праздничных и торжественных событий.
Черепаха (камэ), ещё один символ долгожительства, олицетворяет мудрость и стабильность. В японских поверьях она также связана с зарождением письменности, что придаёт ей дополнительный интеллектуальный и культурный вес. Её прочный панцирь и неспешность ассоциируются с незыблемостью и глубоким знанием.
Олень (сика) предстаёт в японской культуре как символ плодородия, но его образ особенно ярко проявляется в поэзии, где он часто ассоциируется с осенью. Стон одинокого оленя, призывающего подругу, стал постоянным образом поздней осени в японской поэзии, особенно в классических сборниках, таких как «Хякунин иссю». Этот образ, часто ассоциируемый с кустарником хаги (леспедеца), наполнен меланхолией, нежностью и глубокой связью с природными циклами.
Наконец, тутовый шелкопряд (кайко) – это символ не просто природного явления, а всей экономической и культурной состоятельности Японии. Производство шёлка, начавшееся около 300 года н.э., всегда высоко ценилось, а сам шёлк был не только одеждой, но и дипломатическим подарком, предметом торговли, символом статуса и знаком уважения. Высокое качество японского шёлка, характеризующееся идеальной гладкостью, прочностью и блеском, обусловлено многовековыми традициями и трудоёмкостью процесса – для получения 1 килограмма чистого шёлка необходимо переработать около 6000 коконов. Важность шелководства была закреплена даже законодательно: в 605 году император Сётоку-Тайси издал «Кэмпо», освобождавший народ от казённых работ на время полевых и шелководных работ, что способствовало развитию этой ключевой отрасли. Таким образом, тутовый шелкопряд символизирует мастерство, трудолюбие и процветание, демонстрируя прямую связь между природными ресурсами и национальным благосостоянием.
Море в японской культуре: Амбивалентность восприятия
Море, окружающее архипелаг Японии со всех сторон, является неотъемлемой частью её географии и культуры, но его восприятие, как показывает Мещеряков, было далеко не однозначным, а скорее амбивалентным.
С одной стороны, море всегда было источником жизненно важных пищевых ресурсов и «мостом» к материковым культурам – Китаю и Корее, откуда приходили новые идеи, технологии и религии. Оно давало жизнь и возможности.
С другой стороны, море воспринималось как отталкивающий и пугающий природный объект, источник стихийных бедствий – цунами и тайфунов, несущих разрушение. Непредсказуемость морской стихии порождала благоговейный страх и осторожность. В древности, однако, море также считалось мощной защитной силой, оберегающей уникальность Японии благодаря покровительству синтоистских божеств. Эта «защитная» функция, как полагают, освобождала страну от необходимости обширной внешней торговли и способствовала формированию её изоляционистской политики.
Эволюция отношения к морю также показательна. Долгое время горы были предпочтительным местом для загородных резиденций и уединения, в то время как побережья считались менее престижными. Только под влиянием европейских рекреационно-медицинских стандартов в более поздние периоды стали развиваться морские курорты и виллы на побережье. Параллельно с этим менялось и гастрономическое восприятие: увеличилось потребление сырой рыбы, которая сегодня является визитной карточкой японской кухни, но в древности не была столь повсеместной. Это демонстрирует, как даже такие фундаментальные природные объекты, как море, могут менять свои культурные коннотации под воздействием исторических и внешних факторов, ставя под вопрос неизменность традиций.
Иерархия и динамика природных символов в работах Мещерякова
Функциональная иерархия символов
Японская культура, как показывает А.Н. Мещеряков, представляет собой богатейшую символическую систему, где каждый элемент занимает определённое место и играет свою роль. «Книга японских символов» Мещерякова структурирована таким образом, чтобы отразить это разнообразие, охватывая категории «растения», «насекомые», «птицы», «животные», «рыбы» и многие другие. В этой обширной системе существует чёткая, хотя и не всегда формализованная, функциональная иерархия символов, отражающая их значимость в различных сферах общественной жизни.
Наиболее ярким примером является различие между хризантемой и сакурой. Хризантема занимает высшее положение в этой иерархии, будучи официальным государственным символом Японии, тесно связанным с Императорским домом и властью. Её символика укоренена в традициях, связанных с императорским двором и государственной стабильностью. Сакура же, при всей своей всенародной любви и узнаваемости, является скорее широко любимым национальным символом, воплощающим эстетические идеалы, чувство быстротечности жизни и народный дух. Она не несёт столь формализованной государственной нагрузки, как хризантема, но глубоко проникает в повседневную культуру и самосознание каждого японца.
Примечателен исторический эпизод второй половины XIX века, в период становления мощной имперской Японии, когда велись дебаты о выборе наиболее подходящего державного символа. Тогда сосна предлагалась в качестве альтернативы или дополнения к сакуре, поскольку её символика постоянства и долголетия казалась более уместной для формирующейся империи, стремящейся к стабильности и вечности, чем мимолётная красота вишнёвого цвета. Этот факт подтверждает, что иерархия символов не является застывшей, а может подвергаться переосмыслению в зависимости от меняющихся исторических и политических контекстов, что делает процесс изучения символики ещё более увлекательным.
Изменчивость восприятия символов
Одним из ключевых тезисов А.Н. Мещерякова, пронизывающим его работы, является идея о динамичности и нестатичности восприятия даже самых, казалось бы, «незыблемых» природных объектов. «Нет никакой абстрактной Японии на все времена», — утверждает он, подчёркивая, что культурные смыслы и интерпретации символов постоянно меняются под влиянием исторических, социальных и религиозных изменений.
Наиболее ярким примером этой динамики является образ горы Фудзи. Несмотря на её физическую неизменность, её символическое наполнение претерпевало значительные трансформации. В древности Фудзи почиталась как священное обиталище божеств, место, куда восходили лишь немногие избранные. С течением времени, под влиянием различных религиозных учений, её образ приобретал новые смыслы – от даосского символа бессмертия до буддийской недвойственности. В период становления национального государства, особенно в XIX-XX веках, Фудзи стала мощным символом японской нации, воплощая её силу и уникальность, порой даже приобретая милитаристские коннотации. В современном мире, после признания ЮНЕСКО в 2013 году, Фудзи трансформировалась в мирный символ мирового значения, объект культурного наследия всего человечества.
Эта изменчивость восприятия не является исключением, а скорее правилом для многих природных символов в Японии. Она демонстрирует, что символы — это не просто статичные знаки, а живые сущности, активно взаимодействующие с культурным контекстом и переосмысляемые каждым поколением. Исследование этой динамики позволяет глубже понять механизмы формирования и эволюции культурной идентичности японского народа.
Религиозно-философские основы формирования символики по А.Н. Мещерякову
Синтоизм: Одухотворение природы
В основе уникальной системы природных символов Японии, как отмечает А.Н. Мещеряков, лежит синтоизм – исконная религия, глубоко укоренённая в анимистических верованиях. Синтоизм учит обожествлению и почитанию всей природы: живой и неживой. В его мировоззрении нет жёсткого деления на одушевлённое и неодушевлённое; считается, что всё в природе – горы, реки, деревья, камни, животные, а также природные явления, такие как ветер и дождь – одушевлено и наделено святостью, являясь обиталищем бесчисленного множества ками, божеств или духов.
Эта концепция «ками», присутствующих повсюду, приводит к глубокому благоговению перед природой и её элементами. Культ Солнечной Богини Аматэрасу Омиками, прародительницы императорского дома, является центральным в синтоизме. Её верховное положение делает солнце ключевым элементом государственной символики, что отражено, например, в национальном флаге с восходящим солнцем. Таким образом, синтоизм формирует основу для того, что любой природный объект может быть наделён сакральным смыслом и стать символом, глубоко почитаемым в культуре, что и объясняет особую связь японцев с окружающим их миром.
Буддизм и синкретизм
Приход буддизма на Японские острова в VI-VII веках не привёл к вытеснению синтоизма, а, напротив, мирно сосуществовал с ним, породив уникальный для Японии религиозный синкретизм. Этот феномен, когда две религии сливаются, взаимообогащая друг друга, является предметом глубокого анализа в трудах Мещерякова, в частности, в его книге «Древняя Япония: буддизм и синтоизм (проблема синкретизма)». Он детально исследует, как в VI-VIII веках происходило взаимовлияние этих двух учений, проявлявшееся как на уровне летописания, так и в народных верованиях.
Мещеряков отмечает, что синтоизм под влиянием буддизма утратил свою первоначальную «чистоту», ассимилировав многие буддийские концепции, обряды и даже образы. Принц Сётоку (574-622 гг.), выдающаяся фигура японской истории, образно описывал взаимодополняющий характер этих учений, говоря, что синтоизм — это ствол, буддизм — ветви, а конфуцианство — листья на этих ветвях. Эта метафора прекрасно иллюстрирует представление о том, что все три учения, несмотря на различия, образуют единое, живое целое, формирующее духовный и культурный ландшафт Японии. Буддизм привнёс свои символы (например, лотос, который в Японии ассоциируется с чистотой и просветлением, хотя и не является природным символом в строгом смысле) и философские идеи, которые обогатили и переосмыслили существующую синтоистскую символику.
Влияние конфуцианства и даосизма
Помимо синтоизма и буддизма, значительное влияние на формирование японской культуры и символики оказали также конфуцианство и даосизм, хотя их роль была иной.
Конфуцианство, завезённое из Кореи около 285 года н.э., изначально оказало влияние на образованные слои общества, способствуя распространению образования и становясь обязательным признаком аристократического воспитания к VI веку. Его принципы, такие как необходимость соблюдения иерархии (государь-сановник, отец-сын) и стремление к гармонии в обществе, нашли отражение в таких документах, как «Конституция семнадцати статей» принца Сётоку (604 год), начинающаяся с призыва ценить гармонию. Важно отметить, что конфуцианство формировало представление, что «всё то, что обладает какими-то чрезмерными характеристиками, это не очень хорошо», прививая умеренность и баланс. В период Токугава (1600–1688 гг.) неоконфуцианство стало официальной государственной идеологией, используемой сёгунами для укрепления власти, и повлияло на формирование японской деловой этики, призывая к балансу между прибылью и моральными ценностями. Хотя конфуцианство не напрямую порождало природные символы, оно сформировало этический и социальный контекст, в котором эти символы функционировали, влияя на их интерпретацию и место в иерархии ценностей.
Даосские идеи, пришедшие из Китая, также оказали влияние, особенно на восприятие определённых природных объектов. Так, даосские представления о горах как обителях бессмертных мудрецов повлияли на раннее восприятие горы Фудзи, придавая ей дополнительный мистический и эзотерический смысл. Эти идеи добавили ещё один слой к многогранной символике Фудзи, обогащая её значениями долголетия, духовного совершенства и связи с потусторонним миром.
Таким образом, японская система природных символов – это сложный результат взаимодействия различных религиозно-философских течений, каждое из которых внесло свой вклад в её формирование и интерпретацию, создавая уникальный культурный ландшафт.
Функции природных символов в повседневной жизни и традициях
Традиционные практики
Природные символы в Японии не остаются абстрактными концепциями, а глубоко интегрированы в повседневную жизнь и традиционные практики, выполняя как эстетические, так и социально-культурные функции.
Одной из самых известных и древних традиций является любование цветением сакуры, или ханами. Эта практика до сих пор пользуется огромной популярностью, собирая миллионы людей под цветущими вишнями. Ханами ассоциируется не только с умиротворением и эстетическим наслаждением, но и с древними верованиями в обеспечение процветания и урожая, поскольку цветение сакуры знаменовало начало нового сельскохозяйственного цикла. Однако история показывает, что символы могут быть переосмыслены: в определённые исторические периоды сакура также служила символом национализма и милитаризма, олицетворяя готовность самурая отдать жизнь за родину – так же быстро и красиво, как опадают лепестки вишни.
Японские сады – ещё один яркий пример интеграции природных символов в повседневность. Изначально формировавшиеся под влиянием китайских геомантических представлений, они имели утилитарную функцию: защита хозяина дома от вредных влияний окружающей среды и злых духов. Однако со временем их значение эволюционировало, и сады приобрели глубокое эстетическое и философское значение. Они воспринимаются как храмы на открытом воздухе для почитания духов природы, а также как места для медитации, позволяющие человеку ощутить свою причастность к Вселенной. Сады, с их тщательно продуманными композициями из камней, воды, растений и мхов, являются миниатюрными моделями космоса, где каждый элемент несёт символическую нагрузку, способствуя гармонии и духовному росту.
Культурное восприятие и этика
Отношение японского народа к природе характеризуется глубоким почтением и бережным отношением, что А.Н. Мещеряков подчёркивает как одну из ключевых особенностей японской культуры. Это отношение глубоко укоренено в синтоистском мировоззрении, которое учит благоговению и нежности ко всему живому, прививается с детства и исключает жестокость по отношению к животным или растениям.
Тонкое восприятие природы отражено и в культурных практиках, и в самом языке. Например, цветочный календарь использовался в эпоху Хэйан не только для выбора орнамента сезонного кимоно, но и для создания традиционных игральных карт «Хана-фуда», где каждый месяц ассоциировался с определённым цветком или растением. Это показывает, как природа служила основой для эстетических кодексов и развлечений.
Современные концепции, такие как «синрин-йоку» (лесные купания), появившиеся в 1980-х годах, и философия «моттаинай» (сожаление о растрате, бережное отношение к вещам) являются продолжением этой древней традиции глубокого уважения к природе и стремления к гармонии с ней. «Синрин-йоку» – это не просто прогулка по лесу, а целенаправленная практика погружения в лесную атмосферу для улучшения физического и ментального здоровья. «Моттаинай» же отражает принцип безотходного производства и потребления, где каждый ресурс ценится и используется максимально эффективно.
Наконец, японская культура отличается удивительной способностью различать множество оттенков цветов (до 240) и использовать богатое количество слов для обозначения сезонов (24) и видов дождя (120). Это свидетельствует о необычайно тонком восприятии и внимании к мельчайшим нюансам природных явлений, что, в свою очередь, обогащает символический язык и позволяет глубже переживать связь с окружающим миром. Все эти аспекты демонстрируют, что природные символы в Японии не являются лишь декоративными элементами, но фундаментальными категориями, формирующими мировоззрение, этику и повседневную жизнь, а их изучение открывает пути к более глубокому пониманию этой уникальной цивилизации.
Заключение
Исследование природных символов Японии через призму работ выдающегося востоковеда А.Н. Мещерякова позволило нам глубоко проникнуть в сложную и многогранную ткань японской культуры. Мы увидели, что Япония – это не просто набор символов, а живой «лабиринт», где каждый природный объект – от величественной горы Фудзи до мимолётной сакуры или скромного тутового шелкопряда – является ключом к пониманию национальной идентичности и мировоззрения.
Мещеряков выступает не просто как летописец, но как интерпретатор, который, используя «словарь» самих японцев, раскрывает динамику и многослойность значений. Его методология, основанная на тщательном анализе исторических и литературных источников, позволила проследить, как восприятие символов менялось с течением времени, опровергая идею о «неизменной Японии».
Мы детально рассмотрели ключевые природные символы:
- Гора Фудзи – от сакральной обители божеств до всемирно признанного культурного объекта, воплощающего красоту, мощь и философские концепции бесконечности и недвойственности.
- Сакура и хризантема – два столпа национальной символики, где сакура отражает быстротечность и эстетику, а хризантема – государственность и императорскую власть, демонстрируя функциональную иерархию.
- Сосна, журавль, черепаха, олень и тутовый шелкопряд – примеры богатства зоо- и фитосимволики, каждый из которых несёт глубокий смысл: долголетие, мудрость, плодородие или экономическое процветание.
- Море – амбивалентный символ, одновременно источник жизни и угроза, защитная сила и объект меняющегося культурного отношения.
Особое внимание было уделено религиозно-философским основам: синтоизму с его анимистическим обожествлением природы, буддизму и его синкретическому взаимодействию с синтоизмом, а также влиянию конфуцианства на формирование этики умеренности и даосизма на мистическое восприятие гор. Эти учения не просто сосуществовали, но переплелись, формируя уникальную символическую систему.
Наконец, мы исследовали функции природных символов в повседневной жизни, от традиций ханами и создания японских садов до культурных концепций «синрин-йоку» и «моттаинай», что демонстрирует глубокое почтение и бережное отношение к природе, укоренённое в самом сердце японской культуры. Таким образом, работы А.Н. Мещерякова предоставляют исчерпывающий и многогранный взгляд на природные символы Японии, подчёркивая их динамичность, многослойность и глубокую укоренённость в культурном, религиозном и философском ландшафте. Данное исследование не только систематизировало эти представления, но и продемонстрировало уникальный аналитический подход Мещерякова, который позволяет увидеть в природе не просто ландшафт, а живое зеркало души целого народа, что имеет огромное значение для понимания его самобытности.
Список использованной литературы
- Аверинцев, С. С. София-Логос. Словарь. – Киев, 2001. – С. 155-161.
- Алпатов, В. М. История и культура Японии. – Москва, 2001.
- Вандерберг, Х. История Японии. – Москва, 2002.
- Вардаман, Д. Япония от А до Я: Раскрытые тайны повседневной жизни. – Москва, 2004.
- Васильев, Л. С. История Востока: В 2 т. – Москва, 1994.
- Вещь в японской культуре. – Москва, 2003.
- Виверз-Картер, М. Засушенные цветы: искусство аранжировки: [пер. с англ.]. – Москва, 1998.
- Гаджиева, Е. К. Страна Восходящего Солнца. – Ростов-на-Дону, 2004.
- Главева, Д. Г. Традиционная японская культура: специфика мировосприятия. – Москва, 2003.
- Гомбрих, Э. История искусства. – Москва, 1998.
- Горегляд, В. Н. Японская литература VIII–XVI вв. – Санкт-Петербург, 2001.
- Горегляд, В. Н. Японские средневековые дневники. – Санкт-Петербург, 1999.
- Григорьева, Т. П. Буддизм в Японии. – Москва, 1997.
- Григорьева, Т. П. Красотой Японии рожденный. – Москва, 1993.
- Завьялов, О. И. Токио и токийцы: будни, выходные, праздники. – Москва, 1990.
- Каневская, Н. А. Искусство Японии. – Москва, 1990.
- Кононенко, Б. И. Большой толковый словарь по культурологии. – Москва, 2003.
- Кравченко, А. И. Культурология: словарь. – Москва, 2000.
- Кульпин, Э. С. Восток // Человек и природа на Дальнем Востоке. – Москва, 1998.
- Мещеряков, А. Н. Герои, Творцы и хранители японской старины. – Москва, 1998.
- Мещеряков, А. Н. Гора Фудзи: между землей и небом. [Б.м.], [б.г.].
- Мещеряков, А. Н. Грачев М. История древней Японии. – Москва, 1989.
- Мещеряков, А. Н. Древняя Япония: буддизм и синтоизм (проблемы синкретизма). – Москва, 1987.
- Мещеряков, А. Н. Древняя Япония: культура и текст. – Москва, 1991.
- Мещеряков, А. Н. Книга японских символов. Книга японских обыкновений. – Москва: Наталис, 2003. – 556 с.
- Мир глазами японцев. // Виртуальная радость. – 2004. – № 4.
- Мифы народов мира: Энциклопедия: В 2 т. – Москва, 1994.
- Нагата, Х. История философской мысли Японии. – Москва, 1980.
- Овчинников, В. В. Ветка сакуры: Рассказ о том, что за люди японцы. – Москва, 1988.
- Пол Гендер. Культура / Под редакцией Элизабет Шоре и Каролин Хайдер. – Москва, 2000.
- Поликарпов, B. С. Лекции по культурологии. – Москва, 1997.
- Самохвалова, В. И. Традиционные японские искусства. – Москва, 1989.
- Советский энциклопедический словарь / Под редакций А. П. Прохорова. – Москва, 1985.
- Столяренко, Л. Д. Культурология: учеб. пособие для студ. высш. учеб. заведений. – Москва, 2004.
- Судзуки, Д., Кацуки, С. Дзэн-Буддизм. – Бишкек, 1993.
- Тресиддер, Дж. Словарь символов / Пер. с англ. С. Палько. – Москва, 2001. – 448 с.
- Успенский, М. В. – Изд-во Гос. Эрмитажа, 2004.
- Хоруженко, К. М. Культурология. Энциклопедический словарь. – Москва, 1997.
- Чхартешвили, Г. Мир по-японски. – Санкт-Петербург, 2000.
- Чхартешвили, Г. Повести в жанре дуйжицу. – Санкт-Петербург, 2000.
- Япония: язык и общество. – Москва, 2003.
- Японские пятистишия. Капля росы. – Москва, 1998.
- Японское искусство: сб. ст. / [отв. ред. Р. Б. Климов]. – Москва, 1959.
- Символизм японской культуры в трудах А. Н. Мещерякова. [Б.м.], [б.г.].
- Между водой соленой и пресной: осмысление моря в японской культуре. [Б.м.], [б.г.].
- Японская энциклопедия. Александр Мещеряков. Книга японских символов. [Б.м.], [б.г.].
- Гора Фудзи: путешествие во времени. – 2021.