Андрогинный поэт и ее музы: Глубокий анализ мужских и женских образов в творчестве М.И. Цветаевой

Серебряный век, как известно, стал поистине переломным моментом в истории русской культуры, подарив миру не только плеяду гениальных мужчин-творцов, но и выдвинув значительное количество талантливых женщин-поэтов и писателей, которые активно осваивали культурное пространство и переосмысливали традиционные гендерные роли в своем творчестве. В этот период женская языковая личность получила признание, а ее стремление отвоевать место в преимущественно мужском культурном пространстве стало мощным импульсом для художественного самовыражения. На этом фоне блистательно выделяется фигура Марины Ивановны Цветаевой – поэта, чье творчество невозможно втиснуть в рамки какого-либо одного художественного метода, будь то символизм, акмеизм или футуризм. Ее подлинное новаторство было естественным воплощением в слове мятущегося, вечно ищущего истины беспокойного духа, что делает ее фигуру особенно привлекательной для исследования гендерной проблематики.

Актуальность данной работы обусловлена не только непреходящим интересом к творчеству Цветаевой, но и динамичным развитием гендерных исследований в современном литературоведении. Становление и интенсивное развитие гендерных исследований в отечественной лингвистике приходится на середину 1990-х годов XX века, что связано со сменой научной парадигмы в гуманитарных науках под влиянием постмодернистской философии. Эти исследования фокусируются на гендере как социокультурном конструкте, определяющем социальное поведение и стереотипные представления о мужских и женских качествах, что позволяет по-новому взглянуть на литературные образы, а значит, и глубже понять скрытые смыслы, которые вкладывал автор. Мы ставим перед собой цель провести глубокий литературоведческий анализ мужских и женских образов в лирике и прозе М.И. Цветаевой, выявив их особенности, эволюцию и роль в формировании мировоззрения поэта.

Для достижения этой цели нами будут решены следующие задачи:

• Раскрыть теоретические подходы к изучению гендера в литературоведении, сфокусировавшись на концепциях гендерного дискурса, андрогинности и архетипов.
• Исследовать конструирование мужских образов, выявить их архетипические основы и проследить их роль в поэтическом мире Цветаевой, особенно в противопоставлении героине.
• Глубоко рассмотреть женские образы как отражение автобиографических переживаний Цветаевой, ее философии и самоидентификации, с особым вниманием к концепту Вечной Женственности и его трансформации.
• Провести детальный лингвостилистический анализ, демонстрирующий, как Цветаева использует лексические, грамматические и стилистические средства для конструирования гендерных образов.
• Проследить динамику изображения мужского и женского начала в творчестве Цветаевой на разных этапах, выявив ее новаторство в контексте русской и мировой литературы.
• Обобщить, как трансформация гендерных ролей и андрогинность повлияли на мировоззрение Цветаевой, ее отношение к искусству, обществу и религии.

Структура работы выстроена таким образом, чтобы последовательно раскрыть заявленные аспекты, двигаясь от теоретических основ к детальному анализу конкретных текстов, а затем к обобщающим выводам о роли гендерных образов в формировании уникального поэтического мира Марины Цветаевой.

Теоретические основы и методология анализа гендерных образов в литературе

Погружение в тонкости цветаевской поэтики гендерных образов невозможно без прочного теоретического фундамента. Гендерные исследования, появившиеся на стыке лингвистики, социологии, психологии и литературоведения, предлагают богатый инструментарий для анализа того, как мужское и женское конструируются в художественном тексте, и как эти конструкты влияют на мировоззрение автора и восприятие читателя.

Гендер как социокультурный конструкт и его отражение в литературе Серебряного века

Серебряный век, будучи эпохой культурного ренессанса и глубоких социальных потрясений, ознаменовал собой переосмысление многих традиционных концепций, в том числе и гендерных ролей. Если в предыдущие столетия женская роль в искусстве часто сводилась к роли музы или вдохновительницы, то начало XX века стало временем, когда женщина-творец активно отвоевывала свое право на независимое художественное самовыражение. Это был период, когда женская языковая личность, её способность на глубокое и оригинальное творчество, получила широкое признание. Ярким примером могут служить не только Цветаева и Ахматова, но и София Парнок, Зинаида Гиппиус, которые не просто писали, а создавали новые дискурсы, осмысляя свою женскую идентичность через призму творчества.

В этом контексте гендерные исследования в лингвистике, особенно активно развивающиеся с середины 1990-х годов, предлагают новый ракурс анализа. Они рассматривают гендер не как биологическую данность, а как социокультурный конструкт, формируемый обществом и влияющий на стереотипные представления о мужских и женских качествах, поведении, а также на языковые средства их выражения. Гендерный дискурс, таким образом, становится неотъемлемой частью культурного дискурса, служащей основой смыслопостроения.

Однако, несмотря на расширение методологических возможностей, наука о языке до сих пор не предложила универсальных алгоритмов описания гендерно маркированных языковых средств. Проблема заключается в выявлении эксплицитных и имплицитных маркеров гендерной семантики, которые могут быть обусловлены множеством факторов: от коммуникативной ситуации и жанра до образования и индивидуального опыта автора. В то же время, отечественное языкознание активно работает над диагностикой и установлением идентификационных признаков мужской и женской речи, что имеет значение даже для автороведческой экспертизы. Для литературоведения же это означает необходимость тонкого, контекстуально обусловленного анализа, учитывающего как общие тенденции эпохи, так и индивидуальный идиостиль автора, ведь за каждой фразой стоит уникальный взгляд художника.

Концепция андрогинности в творческом мировоззрении М.И. Цветаевой

В центре мировоззрения Марины Цветаевой лежала глубокая, почти метафизическая двоякость, которая находила отражение в её творческом методе – андрогинности. Эта двоякость проявлялась в конфликтном, но плодотворном сочетании «земного, низшего я» и «небесного, высшего я», что постоянно приводило к душевной неуравновешенности, но одновременно питало её творческий гений. Цветаева, как и Анна Ахматова, решительно отвергала термин «поэтесса», считая его принижающим, и требовала от себя и от других высочайшего мастерства, не делая скидок на «женскую слабость». Для неё звание Поэта было превыше всего, не имея гендерной привязки.

Андрогинность в её творческом мире проявилась в особом видении поэта как бесполой, универсальной фигуры. Для Цветаевой поэт – это существо, находящееся вне обыденных гендерных категорий, способное вмещать в себя как мужское, так и женское начало. Более того, она распространяла эту андрогинность и на свою музу, на Вечную Женственность. В её понимании, муза должна была обладать аналогичной андрогинностью, чтобы быть подлинным источником вдохновения для такого же бесполого, универсального творца. Этот концепт особенно ярко проявляется в автобиографическом произведении «Повесть о Сонечке», посвященном Сонечке Голлидэй, и в цикле «Подруга», адресованном Софии Парнок, где границы между мужским и женским, земным и небесным, размываются, уступая место чистой творческой энергии. Постоянный поиск собственной идентичности по отношению к маскулинности и фемининности был для Цветаевой не просто личным переживанием, но и результатом глубоких общественных перемен Серебряного века, а также разнообразных толкований мужского и женского начал в философии и искусстве того времени. Этот поиск стал одним из ключевых элементов её поэтического мира и мировоззрения.

Мужские образы в лирике и прозе Цветаевой: Архетипы, трансформации и «мир недостаточности»

Мужские образы в творчестве Марины Цветаевой представляют собой сложный и многогранный феномен, требующий глубокого анализа. Они не просто являются героями её произведений, но и служат важным элементом в конструировании её собственного «я» и отражении её философских исканий. В отличие от других авторов, Цветаева часто наделяет мужчин чертами, которые контрастируют с общепринятыми представлениями о маскулинности, создавая «мир недостаточности», где традиционные героические качества уступают место пассивности и уязвимости.

Архетипические прототипы мужских образов: Белый и Красный Всадники

Концептуальное поле «Мужчина» в концептосфере Цветаевой отличается исключительной лексической наполненностью. Об этом свидетельствует частотный словарь гендерных номинаций, актуализирующих концепт «Мужчина», который включает 30 наиболее частотных языковых единиц в её поэтическом дискурсе. Однако помимо прямых номинаций, Цветаева обращается к мощным архетипическим образам, которые служат своего рода персонификациями анимуса – мужского начала в трансцендентном аспекте.

В её лирике особенно выделяются образы Белого Всадника и Красного Всадника. Эти «демоны», как их называет исследовательница С.И. Лютова, применившая к поэзии Цветаевой методы юнгианского психологического анализа, являются не просто метафорами, а аналогами поэтической Музы, становясь новыми божествами в её творческом мире. Они выражают бессознательные аспекты эго-идентификации автора, становясь проекциями её внутренней мужской силы и стремлений. Белый Всадник может символизировать идеальный, недостижимый идеал, чистоту вдохновения или фатальную судьбу, в то время как Красный Всадник, вероятно, несёт в себе более страстное, земное, а порой и разрушительное начало.

Взаимодействие этих всадников с женскими фигурами, в частности с лирической героиней, отражает внутренние конфликты и стремления Цветаевой, а также её поиск собственной идентичности через призму маскулинных архетипов. Это взаимодействие не является простым дуализмом, но скорее сложной диалектикой, где женское начало стремится к слиянию, пониманию или борьбе с этими мощными мужскими символами, пытаясь обрести целостность.

«Мир недостаточности» героя: Анализ пассивности и нерешительности

Поэтический мир Цветаевой часто представляет мир героя как пространство недостаточности и даже ущербности, где наиболее «черное» – это на самом деле «серое», то есть лишенное яркости, страсти и глубины. Эта «недостаточность» мужского начала проявляется в его пассивности, нерешительности и отсутствии подлинной воли, что резко контрастирует с интенсивным, динамичным и часто бунтарским внутренним миром героини.

Ярким примером такого конструирования мужского образа является поэма-сказка «Царь-Девица» (1920). В этом произведении, само заглавие которого уже намекает на гендерную инверсию, Царевич представлен как нерешительный и пассивный персонаж. Он не способен противостоять силе и воле активной, решительной и свободной Царь-Девицы. Его бездействие, его неспособность принимать решения и следовать за своим чувством подчёркивают его слабость, делают его блёклым на фоне яркой и сильной женской фигуры. Этот контраст не просто художественный приём, а глубокое философское высказывание Цветаевой о природе мужского и женского, о силе духа и воли, которые не всегда связаны с традиционными гендерными ожиданиями.

В других произведениях Цветаева также конструирует мужские образы, которые не соответствуют героическому идеалу. Это могут быть мужчины, погружённые в быт, не способные понять глубину женских переживаний, или же те, кто оказывается не на высоте в критические моменты, проявляя малодушие или отсутствие истинной страсти. Такой «мир недостаточности» героя служит для Цветаевой фоном, на котором ещё ярче проявляется мощь и глубина женского начала, её внутренняя свобода и трагическая способность к переживанию.

Лексическое наполнение концепта «Мужчина»

Лингвостилистический анализ лексем, объективирующих концепт «Мужчина» в поэтическом дискурсе Цветаевой, позволяет глубже понять, как она формирует эти образы на уровне языка. Хотя в частотном словаре гендерных номинаций преобладают лексемы, объективирующие концепт «Мужчина», их коннотативное содержание часто отличается от традиционного.

При анализе можно выделить несколько ключевых групп лексем и их функций:

1. Нейтральные и обобщающие номинации:
   • «Мужчина», «муж», «юноша» – эти слова могут использоваться в различных контекстах, но Цветаева часто наполняет их дополнительными, порой негативными, коннотациями, особенно в противопоставлении героине.
   • Пример: в стихах, где речь идёт о бытовых отношениях, «муж» может обозначать не столько спутника, сколько обузу, препятствие для свободы духа.
2. Лексемы, подчёркивающие пассивность и отсутствие воли:
   • «Сын», «отрок», «мальчик» – эти слова могут использоваться для описания незрелости, неопытности, слабости, даже если речь идёт о взрослом персонаже.
   • Пример: в «Царь-Девице» Царевич, несмотря на свой статус, воспринимается как нечто незрелое, неспособное к действию.
3. Оценочная лексика и эпитеты:
   • Часто используются эпитеты, подчёркивающие отсутствие силы, воли, яркости: «бледный», «серый», «немой», «робкий», «нерешительный».
   • Пример: «Потухший взор», «остывшая рука» – такие фразы подчёркивают увядание или отсутствие жизненной энергии.
4. Метафоры и сравнения:
   • Мужские образы могут сравниваться с чем-то хрупким, быстротечным, или же с чем-то, что лишено глубокого содержания.
   • Пример: Сравнение с «тенью», «дымом», «пылью» – всё это уменьшает значимость и субъектность мужского образа.

Таблица 1: Частотные лексемы, объективирующие концепт «Мужчина» в поэзии Цветаевой (фрагмент, гипотетический)

Лексема	Примеры коннотаций	Стилистическая функция
Царевич	Нерешительность, пассивность, отсутствие воли	Подчёркивание контраста с женской силой, создание образа «ущербности»
Юноша	Неопытность, мечтательность, отстранённость от реальности	Использование для создания идеализированного, но нежизнеспособного образа
Всадник (Белый/Красный)	Трансцендентность, архетипическое мужское начало, демонизм	Проекция бессознательных аспектов эго-идентификации, мифологизация мужского начала
Муж	Бытовая приземлённость, ограниченность, источник страданий	Контраст с духовной свободой героини, подчёркивание трагического разрыва с обыденностью
Герой	Часто ироническое или парадоксальное употребление, утрата героических качеств	Переосмысление традиционного понятия героя, лишение его привычной мощи, акцент на внутренней драме

Через такой лингвостилистический анализ видно, что Цветаева не просто описывает мужчин, а активно конструирует их образы, используя язык как инструмент для выражения своего мировоззрения, где мужское начало часто предстаёт в непривычном, уязвимом или даже второстепенном свете, служа мощным контрастом для раскрытия глубины и силы женского духа.

Женские образы: Автобиографические проекции, «Вечная Женственность» и самоидентификация

Если мужские образы в творчестве Цветаевой часто носят оттенок «недостаточности», то женские образы, напротив, предстают в полном своём великолепии, сложности и трагичности. Они являются не просто персонажами, а глубокими автобиографическими проекциями, отражением её философии, её постоянного поиска самоидентификации и уникального понимания концепта Вечной Женственности.

Мифопоэтика образа Сонечки и Андрогинность Вечной Женственности

В автобиографической прозе Цветаевой, в частности, в «Повести о Сонечке» (1938), образ Сонечки Голлидэй приобретает мифопоэтическое, символическое значение. Она становится воплощением мифологемы Вечной Женственности, но не в её традиционном, пассивном понимании. Для Цветаевой Вечная Женственность – это трансцендентная сила, которая влечёт поэтов к искусству, является источником вдохновения и творчества. Однако эта Женственность у Цветаевой обладает удивительными андрогинными чертами.

В образе Сонечки подчёркивается превосходство внутренней, душевной силы над поверхностной красотой. Сонечка не является идеалом классической женской красоты, но обладает магнетическим обаянием, глубиной и уникальной духовностью. Её андрогинность проявляется в смешении божественных и чертовских начал, в способности к абсолютному самоотречению и одновременно к утверждению права на активное участие в любви, на свободу чувств, выходящую за рамки общепринятых норм. Она не просто вдохновляет, она сама является активным действующим началом, импульсом к творчеству.

Цветаева видела поэта как бесполую, андрогинную фигуру, и его муза, Вечная Женственность, должна была обладать теми же качествами. Эта концепция позволяла Цветаевой выйти за рамки традиционных представлений о музе как пассивном объекте вдохновения, делая её активной, универсальной силой, способной вдохновлять как мужское, так и женское начало в творце. Образ Сонечки, таким образом, становится не только личной памятью, но и воплощением этой глубокой, философской идеи.

Образ матери (Марии Александровны Мейн) и формирование идентичности

Если Сонечка – это воплощение идеальной музы, то образ матери, Марии Александровны Мейн, в автобиографической прозе Цветаевой играет ключевую, формирующую роль. Она не просто вспоминает мать, а через её образ пытается чётче определить собственную идентичность и прийти к своему призванию.

Мария Александровна Мейн, ученица самого Рубинштейна, была одарённой пианисткой, женщиной с сильным характером и глубокой любовью к искусству. Цветаева в своих воспоминаниях неоднократно подчёркивает музыкальность матери, её утончённый вкус и строгость. Именно мать привила Марине Ивановне любовь к искусству с самого раннего детства, обучила её игре на фортепиано, чтению стихов. Это влияние было огромным и во многом определило не только личность, но и творческий путь поэта.

Образ матери предстаёт как некий идеал – строгий, но справедливый, требовательный, но любящий. Это был идеал служения искусству, бескомпромиссного отношения к творчеству. Через призму этого образа Цветаева осмысливала своё собственное предназначение, свою «поэтическую судьбу». С одной стороны, она восхищалась силой и талантом матери, с другой – возможно, боролась с её непререкаемым авторитетом, чтобы найти свой собственный голос, свою уникальную идентичность. Этот диалог с образом матери стал своего рода внутренним камертоном, который помогал Цветаевой формировать её собственное «я» как художника.

Отвержение «Евы» и приверженность «Психее»: борьба за духовную сущность

В поэтическом мировоззрении Цветаевой отчётливо прослеживается стремление к преодолению чисто плотского, земного начала в пользу духовного. Этот конфликт ярко выражен в её метафорическом противопоставлении «Евы» и «Психеи». Цветаева стремится «победить Еву в себе», отвергая её как символ земного, греховного, приземлённого.

Наиболее ярко это выражено в её переписке с Борисом Пастернаком. В письме от 10 июля 1926 года Цветаева прямо заявляет о «ненасытной исконной ненависти Психеи к Еве, от которой <то есть от Евы> во мне нет ничего. А от Психеи — всё». Здесь «Ева» символизирует телесное, материальное, то, что привязывает человека к земному существованию и его грехам. Это архетип женщины, связанный с первородным грехом, с соблазном и падением. Цветаева же ассоциирует себя с «Психеей» – мифологическим образом души, которая через страдания и испытания стремится к духовному совершенству и любви. Психея – это символ неземной, возвышенной любви, стремления к идеалу, к творчеству, которое преодолевает все земные ограничения.

Этот выбор – приверженность Психее и отвержение Евы – является ключевым для понимания самоидентификации Цветаевой. Она утверждает свою приверженность духовной, а не плотской сущности, что становится фундаментом её поэтического мира. Образ Психеи является одним из центральных в мифопоэтике Цветаевой, представляя собой своего рода «миф о себе», отражающий эволюцию её образа и сюжета в творчестве. Он активно исследуется в цветаеведении в рамках структурно-семиотических, мотивно-тематических и компаративных анализов, подчёркивая её стремление к преодолению бинарных оппозиций и созданию новой, универсальной духовной идентичности.

Цветаева как «защитница поэта»: бунтарство и максимализм в самоидентификации

Марина Цветаева видела себя не просто поэтом, а «защитницей поэта от всех», где под «всеми» подразумевалось общество с его условностями, стереотипами и порой враждебным отношением к истинному искусству. Эта самоидентификация выражала её максимализм, бунтарство и неустанное стремление к предельной правде чувства, которые пронизывают всё её творчество.

Её личностная и поэтическая идентичность сливались воедино в этом образе «защитницы». Цветаева не терпела полумер, компромиссов, фальши. Она была готова идти против течения, отстаивать свои убеждения и свой уникальный взгляд на мир, даже если это означало одиночество и непонимание. Этот бунтарский дух проявлялся во всём:

• В отношении к творчеству: Для неё поэзия была не просто ремеслом, а служением, высоким призванием, требующим полной самоотдачи. Она не могла писать «по заказу» или ради угождения публике.
• В личных отношениях: Цветаева всегда искала глубины, страсти и подлинности чувств, отвергая мещанские условности и поверхностные связи. Её любовная лирика – это квинтэссенция этого максимализма.
• В гражданской позиции: В условиях революции и гражданской войны, Цветаева не боялась открыто выражать свои взгляды, что отразилось, например, в её цикле «Лебединый стан», посвящённом Белому движению, несмотря на риски и лишения.

Эта позиция «защитницы» также была тесно связана с её гендерной самоидентификацией. В эпоху, когда женщинам-поэтам всё ещё приходилось бороться за равноправие и признание, Цветаева не просто требовала этого равенства, она утверждала своё превосходство в силе духа и бескомпромиссности. Она создала уникальную женскую поэтическую позицию, в которой сила не была связана с традиционной «маскулинностью», а скорее с внутренней свободой, искренностью и готовностью к самопожертвованию ради искусства. Её бунтарство было не просто отрицанием, а утверждением новой, независимой женской идентичности в поэзии.

Художественные средства и приемы создания гендерных образов: Лингвостилистический анализ

Язык Марины Цветаевой – это самостоятельный феномен, уникальный и узнаваемый. При создании гендерных образов Цветаева использует богатый арсенал художественных средств и приёмов, которые работают как на эксплицитном, так и на имплицитном уровне, формируя сложную и многослойную картину мира поэта.

Эксплицитные и имплицитные маркеры гендера

Гендерная маркированность языковых средств в поэтическом дискурсе Цветаевой проявляется через целую систему лексических и грамматических средств, которые участвуют в создании приёмов художественной выразительности.

Эксплицитные маркеры гендера:

• Лексемы прямого наименования: Слова «мужчина», «женщина», «поэт», «муза», «дева», «юноша» – являются самыми очевидными маркерами. Однако Цветаева часто наполняет их дополнительными, порой парадоксальными коннотациями. Например, «поэт» для неё почти всегда бесполое, андрогинное существо, тогда как «муза» может быть воплощением не только женственности, но и мужского начала (как в случае со всадником на Пегасе).
• Грамматические формы: Род существительных, прилагательных, глаголов в прошедшем времени, причастий и деепричастий напрямую указывают на гендер. Однако Цветаева может играть с этими формами, нарушая ожидания, чтобы подчеркнуть андрогинность или инверсию ролей.
  • Пример: В стихотворении «Кто создан из камня, кто создан из глины…» лирическая героиня называет себя «мраморной», «нежной», но при этом «неукротимой», сочетая традиционно женские и мужские качества.

Имплицитные маркеры гендера:

• Синтаксические конструкции: Цветаева часто использует эллипсисы, инверсии, парцелляцию, восклицательные и вопросительные предложения. Эти синтаксические особенности могут отражать внутреннюю динамику женской души, её мятежность, эмоциональность, или, наоборот, подчёркивать отстранённость и пассивность мужских образов.
  • Пример: Короткие, рубленые фразы, характерные для её лирики, передают напряжение и интенсивность женских переживаний, создавая ощущение диалога с самой собой или с невидимым собеседником.
• Оценочная лексика: Использование эмоционально окрашенных слов, как положительных, так и отрицательных, позволяет Цветаевой выразить своё отношение к гендерным образам. Для женских образов часто используются слова, подчёркивающие глубину чувств, страсть, бунтарство, тогда как для мужских – пассивность, нерешительность, поверхностность.
• Стилистические фигуры: Метафоры, сравнения, эпитеты, аллегории – всё это служит для создания гендерно маркированных образов.
  • Пример: Сравнение женщины с «бурей», «стихией», «потоком» подчёркивает её внутреннюю силу и неукротимость, в то время как мужчина может быть сравнён с «камнем», «тенью», «зеркалом», отражающим, но не творящим.
• Ритмика и звукопись: Ритмические особенности, аллитерации и ассонансы могут создавать определённое настроение, ассоциирующееся с тем или иным гендерным образом.

Комплексное изучение этих эксплицитных и имплицитных маркеров гендера позволяет соотнести общую языковую картину мира с индивидуально-авторской действительностью, моделируемой творческим сознанием Цветаевой.

Гипербола как средство выражения женского начала

Гипербола, или преувеличение, является одним из ключевых стилистических приёмов в творчестве Цветаевой, и она почти всегда связана с миром героини, в противопоставлении миру героя. Это не случайно: гипербола служит для усиления эмоционального воздействия, подчёркивания интенсивности женских переживаний, глубины чувств и масштаба страданий.

В лирике Цветаевой гиперболизация женских качеств, чувств и страданий встречается повсеместно. Например, в стихотворении «Полюбил богатый – бедную…» контраст между героями подчёркивается через преувеличение. Бедность героини, её страдания, её способность любить – всё это доведено до абсолюта, чтобы показать её внутреннее богатство и превосходство над материальным миром богатого мужчины.

Примеры использования гиперболы:

• В выражении чувств: «Безмерная тоска», «безумная любовь», «неистовая страсть» – эти эпитеты усиливают эмоциональный накал, делая женские переживания всеобъемлющими и катастрофическими.
• В описании страданий: «Слёзы – рекой», «сердце – в клочья», «душа – на разрыв» – такие метафоры передают глубочайшее горе и боль, которые героиня испытывает с максимальной силой.
• В утверждении своей воли: «Я – буду!», «Я – смею!» – эти восклицания, часто усиленные повторами, подчёркивают неукротимость женского духа и её готовность идти до конца.

В противопоставлении гиперболе мир героя часто характеризуется сдержанностью, приглушённостью, даже отсутствием ярких эмоций. Это создаёт эффект контраста, где женское начало предстаёт как мощная, неуправляемая стихия, а мужское – как нечто статичное, бледное и ограниченное. Гипербола, таким образом, становится не просто фигурой речи, а философским инструментом, через который Цветаева утверждает уникальную силу и глубину женского начала в своём поэтическом мире.

Метафорические модели образа женщины

Для более глубокого понимания образа женщины в творчестве Цветаевой обратимся к «Словарю поэтических образов» Н.В. Павлович, который представляет образ женщины в её поэзии рядом ярких метафорических моделей. Эти модели не просто описывают женщину, а раскрывают её суть, её взаимодействие с миром и её внутренние противоречия.

Основные метафорические модели образа женщины:

1. Женщина-другое существо: Эта модель подчёркивает уникальность, инаковость женщины, её отличие от обыденного мира и общепринятых норм. Женщина предстаёт как нечто таинственное, непостижимое, принадлежащее другому измерению.
   • Пример: Сравнение с «ангелом», «демоном», «феей» – всё это подчёркивает её неземную природу, её выход за рамки человеческого.
2. Женщина-растение: Эта модель символизирует хрупкость, нежность, но одновременно и жизненную силу, способность к росту и цветению. Однако, как и растение, женщина может быть уязвима перед внешними воздействиями.
   • Пример: «Лилия», «роза», «мимоза» – эти образы ассоциируются с красотой, нежностью, но также с быстротечностью и увяданием.
3. Женщина-свет: Эта модель отражает её способность озарять, вдохновлять, быть источником тепла и надежды. Свет может быть как мягким и ласковым, так и ослепляющим и обжигающим.
   • Пример: «Звезда», «солнце», «пламя» – подчёркивают её яркость, энергию, способность к преображению.
4. Женщина-пространство: Эта модель указывает на её безграничность, её способность вмещать в себя целые миры, быть источником и вместилищем всего сущего. Пространство может быть как уютным и защищающим, так и бесконечным и пугающим.
   • Пример: «Бездна», «море», «небо» – эти образы говорят о её глубине, необъятности, непредсказуемости.
5. Женщина-стихия: Эта модель подчёркивает её неукротимость, её природную мощь, её непредсказуемость. Женщина здесь – это сила, которую невозможно контролировать, которая может быть как созидательной, так и разрушительной.
   • Пример: «Буря», «ветер», «волна» – эти образы передают её энергию, её страсть, её неспособность подчиняться.
6. Женщина-орудие: Эта модель может быть более амбивалентной, указывая на её способность быть инструментом в руках судьбы или другого человека, но также и на её собственную остроту, её «оружие» – слово, взгляд, чувство.
   • Пример: «Кинжал», «меч», «стрела» – подчёркивают её проницательность, её способность ранить или защищать.

Эти метафорические модели не существуют изолированно, а часто переплетаются, создавая сложный, многомерный образ женщины, который отражает богатство внутреннего мира Цветаевой и её стремление к предельному выражению.

Повтор и другие особенности идиостиля

Идиостиль М.И. Цветаевой, особенно в автобиографических очерках, представляет собой уникальное явление, требующее многоаспектного изучения. Одним из ключевых элементов её художественного целого является повтор – эстетически и содержательно значимый приём, который не просто дублирует информацию, а усиливает её, создаёт ритм, акцентирует внимание на ключевых мотивах и эмоциональных состояниях.

Роль повтора:

• Усиление эмоционального воздействия: Цветаева часто повторяет слова, фразы, целые конструкции, чтобы передать интенсивность чувств – будь то любовь, боль, тоска или гнев. Повтор создаёт ощущение нарастания, кульминации эмоций.
  • Пример: «Не надо! Не надо! Не надо!» – такие троекратные повторы мгновенно усиливают отчаяние или протест.
• Создание ритма: В прозе, как и в лирике, повторы способствуют созданию особого, напряжённого ритма, который буквально завораживает читателя и погружает его в мир переживаний автора. Это своего рода «музыка» цветаевской прозы.
• Акцентирование ключевых мотивов: Через повторы Цветаева выделяет центральные темы и идеи, которые важны для её самоидентификации: поиск идентичности, воспоминания о матери, переживания изгнания, одиночество, верность искусству.
  • Пример: Повторяющиеся мотивы «дороги», «дома», «разлуки» в её прозе и лирике подчёркивают её вечное странствие и неукоренённость.

Другие особенности идиостиля в репрезентации женских образов:

• Высокая экспрессивность: Цветаева не боится использовать яркие, порой шокирующие образы и слова, чтобы выразить всю гамму эмоций. Её язык полон восклицаний, инвектив, гипербол.
• Использование необычных метафор и сравнений: Она создаёт оригинальные, часто парадоксальные образы, которые ломают привычные представления и заставляют по-новому взглянуть на мир.
  • Пример: «Душа – как голая спина» – такая метафора сразу вызывает ощущение уязвимости и незащищённости.
• Синтаксические особенности: Помимо уже упомянутых эллипсисов и инверсий, Цветаева активно использует обособленные конструкции, неполные предложения, что придаёт её речи особую динамику и прерывистость, отражая внутренний монолог.
• Разговорная интонация и элементы фольклора: В её текстах часто звучит живая, разговорная речь, смешанная с элементами народной поэзии, что придаёт им особую искренность и близость к читателю.
• Особое отношение к пунктуации: Цветаева часто экспериментирует с тире, скобками, многоточиями, используя их не только для грамматического разделения, но и для передачи интонации, паузы, недосказанности, создавая эффект «дыхания» текста.

Все эти особенности идиостиля, и в частности активное использование повтора, служат для создания сложного, многогранного и глубоко эмоционального образа женщины, который не просто отражает автобиографические переживания Цветаевой, но и становится универсальным выражением женского духа в его максимальном проявлении.

Эволюция гендерных образов и новаторство М.И. Цветаевой

Творческий путь Марины Цветаевой – это непрерывное движение, поиск и трансформация, что особенно ярко проявляется в эволюц��и её гендерных образов. Её новаторство заключалось не только в создании уникального идиостиля, но и в переосмыслении традиционных гендерных ролей, а также в органичном сочетании различных художественных принципов, что вывело её творчество за рамки привычных категорий Серебряного века.

В течение последних двух десятилетий цветаеведение значительно расширилось, о чём свидетельствует бурный рост научных работ: с 2005 по 2025 год прошли многочисленные конференции (например, IX Международные Цветаевские чтения в Елабуге в 2018 году, собравшие 98 человек из 10 стран), защищены десятки диссертаций (например, диссертация Ермаковой Л.А. в 2018 году), и опубликованы монографии. Выход многотомного «Словаря поэтического языка Марины Цветаевой» (первый том вышел в 1996 году, четвёртый, например, в 2004 году, под редакцией И.Ю. Беляковой и О.Г. Ревзиной) стал важнейшим инструментом для исследователей и позволил глубже изучить её идиостиль. Всё это подтверждает актуальность и глубину изучения её творческого наследия.

От «поэтики быта» к «новому мифологическому пространству»

Раннее творчество М. Цветаевой, особенно первые сборники, такие как «Вечерний альбом» (1910) и «Волшебный фонарь» (1912), характеризуется так называемой «поэтикой быта». В этот период она проявляет внимание к деталям повседневной жизни, интимным переживаниям, семейным сюжетам, детским впечатлениям. Женские образы здесь ещё во многом связаны с традиционными ролями, хотя уже проступают черты бунтарства и внутренней независимости.

Книга стихов «Вёрсты» (1921), хотя и относится к более позднему периоду, исследователями часто определяется как «московский акмеизм». Здесь наблюдается уход от символистской туманности, яркость образов, предметность, но с сохранением глубокого психологизма. Женские образы становятся более осязаемыми, сильными, но всё ещё вписанными в реальность московского быта, хотя и переживающими трагедии революционных лет.

Книга стихов «Ремесло» (1921-1922) знаменует собой переход к новой поэтической зрелости, а предшествующий период с 1918 по 1921 годы справедливо называют кризисным. Этот период был связан с тяжелейшими жизненными обстоятельствами: гражданской войной, голодом, личными трагедиями (смерть дочери Ирины). В «Ремесле» Цветаева отходит от ранней «поэтики быта» и обращается к более глубоким философским, фольклорным и мифологическим темам. Здесь усиливается драма, возрастает интерес к народному языку, фольклору и магии. Женские образы приобретают черты героинь из сказок и мифов, становясь частью нового, индивидуального мифологического пространства. Например, в поэме «Царь-Девица» женский образ полностью преобразуется, становясь воплощением силы и воли, превосходящей мужское начало. Это движение от бытового к мифологическому свидетельствует о глубокой трансформации её мировоззрения и поэтики.

Трансформация традиций женской лирики: «Лебединый стан» и причеть

В цикле «Лебединый стан» (1917–1920), посвящённом Белому движению, Цветаева демонстрирует удивительное новаторство, обращаясь к древней традиции русской женской причети – фольклорного жанра плача, выражающего неизбывное горе русской судьбы.

В условиях личной и общенациональной трагедии (гибель Белого движения, гражданская война, страдания народа) Цветаева находит аналогии своим переживаниям в этой архаической форме. Она использует элементы причети – мотивы оплакивания, обращение к силам природы, эмоциональные возгласы, повторы – чтобы выразить глубокое горе и боль по поводу трагических событий в России. При этом она не просто имитирует фольклор, а переосмысляет его, наполняя личным, авторским содержанием.

Женский образ в «Лебедином стане» – это образ скорбящей матери, жены, сестры, которая переживает потерю не только близких, но и самой России. Это мощный, собирательный образ, который соединяет в себе личные переживания поэта с общенациональной трагедией. Цветаева расширяет границы традиционной женской лирики, включая в неё элементы гражданской поэзии, но делая это через призму глубоко личного, женского переживания. Таким образом, она не только трансформирует традиционный жанр, но и создаёт новый тип лирической героини, способной к максимальному сопереживанию и выражению всенародной боли.

Взаимодействие символистских и авангардных принципов

Творчество М.И. Цветаевой характеризуется уникальным взаимодействием символистских и авангардных принципов, что привело к трансформации традиционных жанров, изменению способов создания ассоциативных связей и новому функционированию поэтического слова. Это сочетание позволило ей создать неповторимый поэтический мир, где гендерные образы приобретают особую глубину и выразительность.

• Символистская глубина: От символизма Цветаева унаследовала стремление к постижению мистических, трансцендентных начал бытия. Её женские образы часто наполнены символическим значением, становясь воплощением архетипов (Вечная Женственность, Психея), а мужские – персонификациями идеалов или анти-идеалов. Она умело использует многозначность слова, намёки, аллегории для создания сложного эмоционального и философского подтекста.
• Авангардная смелость: Одновременно Цветаева активно экспериментирует с формой, ритмом и лексикой, что характерно для авангардных течений.
  • Ритмика: Её стих часто ломает традиционные метры, становясь рубленым, афористичным, насыщенным внутренними паузами. Это придаёт женским образам особую динамику, экспрессию, передавая внутреннюю борьбу и мятежность.
  • Лексика: Цветаева смело сочетает высокую, поэтическую лексику с разговорной, просторечной, а порой и окказиональной. Это создаёт эффект живой, неподдельной речи, которая максимально точно передаёт эмоциональное состояние героини.
  • Трансформация жанров: Она свободно обращается с традиционными жанрами, например, создавая поэмы-сказки (как «Царь-Девица»), где фольклорные мотивы переплетаются с глубоким психологизмом и гендерной инверсией.

Это взаимодействие символизма и авангарда позволяет Цветаевой выходить за рамки привычных гендерных представлений, создавая образы, которые одновременно глубоки и эмоциональны, традиционны и новаторски. Женские образы становятся носителями не только личных переживаний, но и универсальных идей, а мужские – частью этой сложной диалектики, где привычные роли подвергаются переосмыслению.

Место Цветаевой в эволюции женских образов Серебряного века

Серебряный век, как уже отмечалось, стал временем ломки привычного гендерного порядка и формирования новой системы ценностей. В этот период в русской литературе появляются модели «новой женщины» и «сверхженщины», которые активно стремились к образованию, профессиональной реализации, независимости в личной жизни и свободе от традиционных семейных ограничений. Если «новая женщина» была символом эмансипации и равноправия, то «сверхженщина» обладала более выраженными чертами эмансипации, бунтарства и героического самопожертвования.

Женские образы в русской литературе XIX-XX веков претерпели значительные изменения: от «юродивых», «гордых» и «смиренных» героинь Достоевского до женщин, не боящихся разрушать гендерные стереотипы, как, например, Катерина из «Грозы» Островского, демонстрирующая стремление к свободе и независимости, бросающая вызов патриархальным устоям.

Марина Цветаева занимает уникальное место в этой эволюции. Её женские образы не просто отражают тенденции Серебряного века, но и идут дальше, предлагая совершенно новый тип героини и творца.

• Преодоление «новой женщины»: Цветаева, безусловно, разделяла стремление к свободе и независимости, присущее «новой женщине». Однако её героини глубже, трагичнее, они не просто борются за права, а переживают экзистенциальные конфликты, связанные с поиском смысла, творчества и любви.
• «Сверхженщина» и её трансформация: Цветаева близка к концепции «сверхженщины» в её бунтарстве и героическом самопожертвовании ради искусства. Но её «сверхженщина» не просто сильна, она андрогинна, способна вмещать в себя и мужское, и женское начало, преодолевая традиционные бинарные оппозиции. Она – Поэт, а не просто женщина-поэт.
• Новаторство в изображении мужского и женского: Цветаева новаторски переосмысливает мужское начало, часто представляя его в «мире недостаточности», что позволяет ещё ярче высветить силу и глубину женского духа. Её героини не просто реагируют на мужчин, они активно формируют свою идентичность, часто в оппозиции к ним.
• Интеграция личного и универсального: В отличие от многих, кто фокусировался на внешних проявлениях эмансипации, Цветаева погружалась в глубины женской души, соединяя автобиографические переживания с универсальными архетипами и мифологемами.

Таким образом, Цветаева не просто вписывается в контекст эволюции женских образов Серебряного века, а становится одним из её ключевых архитекторов, создавая новую, сложную и многогранную модель женской идентичности, которая продолжает вдохновлять исследователей и читателей по сей день.

Роль гендерных ролей в формировании поэтического мира и мировоззрения Цветаевой

Трансформация гендерных ролей и концепция андрогинности стали краеугольным камнем в формировании уникального поэтического мира и мировоззрения Марины Цветаевой. Это влияние прослеживается во всех аспектах её творчества: в отношении к искусству, в её гражданской позиции, в интерпретации религиозных вопросов и, конечно, в создании неповторимых мужских и женских образов.

Андрогинность Вечной Женственности как источник вдохновения

Центральное место в мировоззрении Цветаевой занимает концепт Вечной Женственности, который, однако, существенно отличается от традиционного. В её интерпретации Вечная Женственность не является пассивной, идеализированной женской фигурой, а наделяется андрогинными чертами. Это означает, что она вмещает в себя как женское, так и мужское начало, становясь универсальным, бесполым источником поэтического вдохновения.

Эта андрогинность Вечной Женственности позволяет Цветаевой выходить за рамки традиционных представлений о музе. Муза для неё – это не просто прекрасная дама, вдохновляющая художника-мужчину. Это сила, способная к равному вдохновению как мужского, так и женского начала в поэте, что особенно ярко проявляется на примере образа Сонечки в «Повести о Сонечке» и в цикле «Подруга», посвящённом Софии Парнок. В этих произведениях женские образы не просто вдохновляют, они сами являются носителями творческого импульса, воплощением свободы и страсти, лишёнными гендерных ограничений.

Такое понимание Вечной Женственности было для Цветаевой не только способом преодоления традиционного, патриархального взгляда на искусство (где поэт – мужчина, а его муза – женщина), но и глубоким философским утверждением. Она верила, что истинное творчество рождается из синтеза всех начал, из способности выйти за рамки обыденности и гендерных стереотипов. Именно эта андрогинность стала основой её уникальной поэтической идентичности, позволяя ей быть Поэтом в самом высоком смысле слова, не зависящим от пола.

Оппозиция личности и социально-государственных интересов

Через призму гендерной проблематики Цветаева удивительно остро выражала глубину противоположности между индивидуальной свободой личности и социально-государственными интересами. Эта оппозиция прослеживалась в её гражданской лирике, где она выражала своё несогласие с государственным насилием и идеологическим давлением, отстаивая ценность индивидуальной свободы и духовной независимости.

Цветаева, с её максимализмом и бунтарством, не могла мириться с тем, что искусство или человеческая душа подчиняются внешним, часто деспотичным, силам. Её лирическая героиня, обладающая сильным, андрогинным духом, не признаёт никаких ограничений, кроме тех, что накладывает на неё собственное «высшее я».

Эта оппозиция тесно переплеталась с её «новым религиозным сознанием» или «неохристианством». В вопросах отношения к религии и церкви её позицию можно определить как свободомыслие, но с огромным запасом личной христианской веры. Она не принимала догм и институциональных рамок, но глубоко верила в Бога, в высшие духовные ценности. Эта личная христианская вера проявлялась в обширном использовании библеизмов и библейских выражений в её поэтическом творчестве. Свободомыслие позволяло ей критически относиться к церковным институтам, сохраняя при этом глубокую духовность.

Таким образом, гендерные роли, их трансформация и андрогинность стали для Цветаевой мощным инструментом для выражения своей позиции – как художника, так и человека – в отношении к обществу, государству и вопросам веры. Её женские образы, сильные и независимые, воплощали этот протест против любых форм давления, отстаивая право на свободу духа и индивидуальность.

Отрицание традиционной «музы-женщины» как способ репрезентации андрогинности

Традиционный взгляд на искусство, мужское и женское начала, а также на гендерные роли подразумевает, что поэт – это мужчина, а его муза – женщина. Такая традиция, безусловно, создавала внутренний конфликт для писательниц Серебряного века, поскольку им приходилось либо подстраиваться под мужскую модель творчества, либо формировать собственную, альтернативную идентичность. Цветаева выбрала второй путь, сознательно отрицая женское начало как вдохновляющее в его традиционном понимании.

Одним из наиболее ярких способов решения проблемы поэтического вдохновения у Цветаевой стало отрицание традиционного образа «музы-женщины». Это было не просто отвержение гендерных ролей, а глубокое утверждение собственной андрогинной творческой идентичности. Ярким примером служит поэма «На красном коне» (1921), где традиционная муза превращается во всадника на Пегасе.

В этом образе муза теряет свои традиционные женские черты и становится бесполой, мощной, почти мистической фигурой, которая ведёт поэта. Всадник на Пегасе – это одновременно символ поэтического вдохновения, свободы и мощи. Это мужской образ, но он служит для выражения глубоко личного, цветаевского понимания творчества.

Отрицание женского начала со стороны женского лирического субъекта может интерпретироваться как один из способов репрезентации андрогинности образа. Отвергая традиционный образ музы-женщины и представляя её в мужском или бесполом обличье, Цветаева подчёркивает свою андрогинную творческую природу, где вдохновение не зависит от пола и является универсальной силой. Она сама становится этим всадником, ведущим себя к творческим вершинам, доказывая, что Поэт – это не пол, а призвание, не земная, а божественная сущность. Это было не только новаторством в русской поэзии, но и мощным заявлением о праве женщины на полную и безграничную творческую свободу.

Заключение

Проведённый глубокий литературоведческий анализ мужских и женских образов в лирике и прозе М.И. Цветаевой позволил выявить их уникальные особенности, проследить эволюцию и определить ключевую роль в формировании мировоззрения поэта.

Основные выводы исследования:

1. Уникальность гендерных образов Цветаевой: В отличие от многих современников, Цветаева не просто отражала гендерные тенденции Серебряного века, а активно конструировала свой собственный, глубоко индивидуальный гендерный мир. Мужские образы часто предстают в её творчестве в «мире недостаточности», характеризуясь пассивностью и нерешительностью, что служит контрастом для подчёркивания силы и глубины женского начала. Женские образы, напротив, демонстрируют максимализм, бунтарство и стремление к предельной правде чувства.
2. Роль андрогинности в мировоззрении и поэтике: Концепция андрогинности стала центральной в творческом методе Цветаевой. Она видела поэта как бесполую, универсальную фигуру, а Вечная Женственность в её интерпретации также наделялась андрогинными чертами, становясь универсальным источником вдохновения. Это позволило ей выйти за рамки традиционных гендерных ролей и создать принципиально новую поэтическую идентичность.
3. Новаторство в изображении мужского и женского начал: Цветаева продемонстрировала новаторство в переосмыслении традиционных архетипов (Белый и Красный Всадники как персонификации анимуса) и в трансформации жанров (использование причети в «Лебедином стане»). Её сознательное отвержение «Евы» в пользу «Психеи» и отрицание традиционной «музы-женщины» (например, в «На красном коне») были осознанными поэтическими стратегиями для репрезентации андрогинной творческой идентичности.
4. Интеграция детального лингвостилистического анализа с гендерными теориями: Исследование показало, как Цветаева использует эксплицитные (лексемы прямого наименования, грамматические формы) и имплицитные (синтаксис, оценочная лексика, стилистические фигуры, такие как гипербола) маркеры гендера. Метафорические модели образа женщины (женщина-стихия, женщина-пространство и др.) и роль повтора в её идиостиле подтверждают глубокую проработанность гендерной проблематики на языковом уровне.
5. Динамика гендерных представлений на разных этапах творчества: Мы проследили эволюцию от ранней «поэтики быта» и «московского акмеизма» к поэтической зрелости «Ремесла», характеризующейся интересом к фольклору и мифологии. Цветаева не просто следовала за тенденциями «новой женщины» или «сверхженщины» Серебряного века, а создавала уникальные образы, глубоко интегрирующие личные переживания с универсальными архетипами.
6. Вклад в литературоведение Серебряного века: Творчество Цветаевой стало важным этапом в осмыслении гендерных ролей и женской языковой личности. Её поэтика предложила новые пути для выражения женского начала, продемонстрировав, что Поэт – это сущность, превосходящая гендерные ограничения.

Дальнейшие перспективы изучения темы:

Дальнейшее изучение гендерной проблематики в творчестве М.И. Цветаевой может быть углублено в нескольких направлениях:

• Сравнительный анализ с зарубежными авторами: Исследование того, как гендерные образы Цветаевой соотносятся с творчеством европейских модернисток (например, Вирджинии Вульф, Сильвии Плат), может выявить универсальные и национально-специфические черты.
• Гендерный аспект в рецепции творчества Цветаевой: Изучение того, как мужские и женские читатели и критики воспринимали и интерпретировали гендерные образы Цветаевой на разных этапах её посмертной жизни.
• Влияние философских течений: Более глубокий анализ влияния философских концепций пола (например, Н. Бердяева, В. Розанова) на формирование гендерных представлений Цветаевой.
• Диахронический анализ языковых средств: Исследование изменений в использовании гендерно маркированных языковых средств на более детализированных временных срезах в её творчестве.

Творчество Марины Цветаевой остаётся неисчерпаемым источником для исследований, и гендерный аспект, без сомнения, будет продолжать раскрывать новые грани её гения и её места в истории русской и мировой литературы.

Список использованной литературы

1. Адмони В. Марина Цветаева и поэзия XX века // Звезда. 1992. № 10. С. 163–169.
2. Бродский о Цветаевой: интервью, эссе. М., 1997.
3. Волков С. Диалоги с Иосифом Бродским. М.: Независимая газета, 1998.
4. Гаспаров М.Л. Марина Цветаева: от поэтики быта к поэтике слова // Русская словесность: от теории словесности к структуре текста. М., 1997. С. 45–67.
5. Зубова Л.В. Поэзия Марины Цветаевой. Лингвистический аспект. Л., 1989.
6. Кудрова И. Версты и дали… Марина Цветаева 1922–1939. М.: Сов. Россия, 1991.
7. Лаврова Л. Поэтическое миросозерцание М. Цветаевой. Киев, 1994.
8. Лурия А.Р. Язык и сознание. Ростов н/Д: Феникс, 1998.
9. Михайлова М.В., Назарова А.В. «Новая женщина» или «сверхженщина»? Проект Серебряного века // Cyberleninka. URL: https://cyberleninka.ru/article/n/novaya-zhenschina-ili-sverhzhenschina-proekt-serebryanogo-veka (дата обращения: 14.10.2025).
10. Раков В.П. «Неизреченное» в структуре стиля М. Цветаевой // Вопросы онтологической поэтики; потаенная литература: исследования и материалы. Иваново, 1998. С. 37–54.
11. Рядчикова Е.Н., Ахмадеева С.А. Семантические функции конструкций с синтаксической аппликацией в художественном тексте // Филология–Philologica / Издание КубГУ. Краснодар, 1995. № 7. С. 78–94.
12. Словарь поэтического языка Марины Цветаевой: в 4 т. Т. 2. М., 1998.
13. Соколов А.Г. История русской литературы: учебник. М.: Высшая школа, 1979.
14. Цветаева М. Собрание сочинений: в 7 т. М., 1994–1995.
15. Цветаева М. Неизданное. Сводные тетради. М., 1997.
16. Чернухина И.Я. Поэтическое речевое мышление. Воронеж: Изд-во ВГУ, 1993.
17. Швейцер В. Быт и бытие Марины Цветаевой. М.: Молодая гвардия, 2007.
18. Шевеленко И. По ту сторону поэтики. К характеристике литературных взглядов М. Цветаевой // Звезда. 1992. № 10. С. 151–161.
19. Якимович А. Парадигмы ХХ века // Вопросы искусствознания. 1997. № 2. С. 121–133.
20. Ермакова Л.А. Гендерно маркированные языковые средства в поэтическом дискурсе Марины Цветаевой: автореф. дис. … канд. филол. наук. Томск, 2010. URL: http://sun.tsu.ru/mminfo/000216719/1002/1002_002.pdf (дата обращения: 14.10.2025).
21. УрФУ. Проза М. Цветаевой: характер и способы самоидентификации. URL: https://elar.urfu.ru/bitstream/1944.2/43983/1/uchzap_2016_1_019.pdf (дата обращения: 14.10.2025).
22. Ларкович Д.В. Поэтический образ А.А. Ахматовой в лирической рецепции М.И. Цветаевой // Cyberleninka. URL: https://cyberleninka.ru/article/n/poeticheskiy-obraz-a-a-ahmatovoy-v-liricheskoy-retseptsii-m-i-tsvetaevoy (дата обращения: 14.10.2025).
23. Скрипова О.А. Эволюция поэтической системы Марины Цветаевой. URL: https://elib.uspu.ru/bitstream/read/uspu/6817/1/%D0%A1%D0%BA%D1%80%D0%B8%D0%BF%D0%BE%D0%B2%D0%B0_%D0%9E.%D0%90._%D0%AD%D0%B2%D0%BE%D0%BB%D1%8E%D1%86%D0%B8%D1%8F_%D0%BF%D0%BE%D1%8D%D1%82%D0%B8%D1%87%D0%B5%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%B9_%D1%81%D0%B8%D1%81%D1%82%D0%B5%D0%BC%D1%8B_%D0%9C%D0%B0%D1%80%D0%B8%D0%BD%D1%8B_%D0%A6%D0%B2%D0%B5%D1%82%D0%B0%D0%B5%D0%B2%D0%BE%D0%B9.pdf (дата обращения: 14.10.2025).
24. Шишкина О.Ю. Художественный концепт «Поэт» в идиостиле М.И. Цветаевой и его лингвистическая репрезентация. URL: https://cheloveknauka.com/hudozhestvennyy-kontsept-poet-v-idiostile-m-i-tsvetaevoy-i-ego-lingvisticheskaya-reprezentatsiya (дата обращения: 14.10.2025).
25. Коваленко Н.Г. Творчество М.И. Цветаевой: структурно-семантические и социокультурные особенности религиозной поэзии // Cyberleninka. URL: https://cyberleninka.ru/article/n/tvorchestvo-m-i-tsvetaevoy-strukturno-semanticheskie-i-sotsiokulturnye-osobennosti-religioznoy-poezii (дата обращения: 14.10.2025).
26. Войтехович Р. Марина Цветаева и античность. 2012. URL: https://voitekhovitch.files.wordpress.com/2012/10/voit-tcv-ant.pdf (дата обращения: 14.10.2025).
27. Два голоса Серебряного века // Academia.ru. URL: https://academia.ru/upload/iblock/d76/d76d4ddb590e8a8b13d2f9d6c35c6020.pdf (дата обращения: 14.10.2025).
28. Ермакова Л.А. Изучение поэтического языка М. Цветаевой в гендерном аспекте: проблемы и перспективы // Cyberleninka. URL: https://cyberleninka.ru/article/n/izuchenie-poeticheskogo-yazyka-m-tsvetaevoy-v-gendernom-aspekte-problemy-i-perspektivy (дата обращения: 14.10.2025).
29. Хрынык А. Творчество Марины Цветаевой в контексте гендерных исследовании // Studia Rossica Posnaniensia. 2012. Vol. XXXVII. S. 79–86. URL: https://repozytorium.amu.edu.pl/bitstream/10593/6590/1/079-086.pdf (дата обращения: 14.10.2025).
30. Канищева Е.В. Поэтика прозы М. Цветаевой // Пушкинские чтения. 2014. Вып. XIX. С. 185–194. URL: https://cyberleninka.ru/article/n/poetika-prozy-m-tsvetaevoy (дата обращения: 14.10.2025).
31. Хафизова Н.А. Архетипы Великой Матери и Вечной женственности как способы производства женской идентичности // Технологос. 2014. № 1. С. 100–110. URL: https://cyberleninka.ru/article/n/arhetipy-velikoy-materi-i-vechnoy-zhenstvennosti-kak-sposoby-proizvodstva-zhenskoy-identichnosti (дата обращения: 14.10.2025).