Парадокс Защиты: Внешняя политика США в Ливии (2011 — настоящее время), Доктрина R2P и последствия незапланированной интервенции

Внешняя политика Соединенных Штатов Америки в XXI веке неоднократно сталкивалась с вызовами, требующими сложных решений, особенно в контексте гуманитарных кризисов и угроз массовых зверств. Ливийский кейс 2011 года, ознаменованный свержением режима Муаммара Каддафи при активном участии коалиционных сил под эгидой НАТО, стал одним из наиболее противоречивых и обсуждаемых примеров такого рода вмешательств. Он представляет собой уникальный предмет исследования для теории международных отношений и практики внешнеполитического анализа, поскольку демонстрирует как потенциал, так и глубокие ограничения концепции «Ответственность по защите» (R2P), а также последствия «незапланированной интервенции», которая, начавшись с заявленных гуманитарных целей, привела к долгосрочной дестабилизации и коллапсу государственности.

Актуальность данного исследования определяется не только историческим значением ливийских событий, но и их пролонгированным влиянием на региональную и глобальную безопасность. Эволюция политики США в отношении Ливии с 2011 года до настоящего времени отражает сложную динамику адаптации к непредвиденным последствиям, попытки исправления ошибок и формирования новых подходов к кризисному менеджменту. Данная работа ставит целью провести глубокий, структурированный анализ эволюции, мотивов и последствий внешней политики США в отношении Ливии, с акцентом на период «Арабской весны» (2011 г.) и последующее постконфликтное урегулирование. Мы рассмотрим доктринальные основы интервенции, факторы принятия решений, ход военной операции, а также прямые и косвенные последствия для Ливии, региона Северной Африки и интересов самих США, включая безопасность. Особое внимание будет уделено урокам, извлеченным из ливийского кейса, и их влиянию на последующие действия США в других кризисных регионах, таких как Сирия и Йемен.

Структура работы построена таким образом, чтобы последовательно ответить на ключевые исследовательские вопросы: Какова была официальная стратегическая доктрина США, лежащая в основе интервенции в Ливии в 2011 году, и как она соотносилась с концепцией «гуманитарной интервенции»? Какие внутренние и внешние факторы оказали решающее влияние на принятие решения об участии США? Каковы были прямые и косвенные последствия свержения Муаммара Каддафи? Как эволюционировала политика США в отношении Ливии после 2011 года? И, наконец, какие уроки из ливийского кейса были усвоены и учтены при формировании внешней политики США в последующие годы?

Определения ключевых понятий (Гуманитарная интервенция, R2P)

Прежде чем углубляться в анализ ливийского кейса, необходимо четко определить ключевые концепции, лежащие в основе дискуссий о внешнем вмешательстве: «гуманитарная интервенция» и «Ответственность по защите» (R2P). Эти термины часто используются взаимозаменяемо, однако имеют существенные различия в своем генезисе, правовом обосновании и практическом применении.

Гуманитарная интервенция

Гуманитарная интервенция в классическом понимании — это угроза применения или применение вооруженной силы одним государством или группой государств на территории другого государства без согласия последнего, с заявленной целью предотвращения или прекращения массовых нарушений прав человека. Исторически эта концепция была предметом интенсивных дебатов, поскольку она вступает в прямое противоречие с одним из основополагающих принципов международного права — принципом суверенитета и невмешательства во внутренние дела государств (статья 2, пункт 7 Устава ООН). Сторонники гуманитарной интервенции часто ссылаются на моральные императивы и эволюцию международного права, которое все больше признает индивидуальные права человека приоритетными над абсолютным суверенитетом государства. Однако отсутствие четких критериев и процедур для легитимации таких интервенций, а также частые случаи использования «гуманитарной ширмы» для преследования геополитических интересов, породили глубокий скептицизм.

Ответственность по защите (Responsibility to Protect, R2P)

Ответственность по защите (Responsibility to Protect, R2P) представляет собой более позднюю, коллективно разработанную и международно-признанную концепцию, призванную разрешить дилемму между суверенитетом и необходимостью предотвращения массовых зверств. Принятая на Всемирном саммите ООН в 2005 году и единогласно закрепленная в его Итоговом документе главами более чем 170 государств, R2P устанавливает три столпа:

1. Ответственность государства по защите: Суверенные государства несут основную ответственность за защиту своего населения от четырех конкретных массовых зверств: геноцида, военных преступлений, этнических чисток и преступлений против человечности.
2. Международная помощь: Международное сообщество обязуется помогать государствам в выполнении этой ответственности, предоставляя поддержку в создании потенциала и раннем предупреждении.
3. Своевременный и решительный ответ: Если государство явно неспособно или не желает обеспечить такую защиту, международное сообщество несет коллективную ответственность по защите, что может включать дипломатические, гуманитарные и другие мирные средства. Если мирные средства оказываются неэффективными, и только как крайняя мера, Совет Безопасности ООН может санкционировать принудительные меры, включая применение силы, в соответствии с Главой VII Устава ООН.

Ключевое отличие R2P от классической гуманитарной интервенции заключается в ее коллективном характере, опоре на санкцию Совета Безопасности ООН и акценте на превентивных мерах и помощи в наращивании потенциала, прежде чем прибегать к военной силе. Ливийский кейс стал первым прецедентом, когда Совет Безопасности ООН сослался на доктрину R2P для санкционирования принудительных военных действий, что сделало его критически важным для понимания как потенциала, так и ограничений этой концепции. Однако, как мы увидим, именно интерпретация и применение мандата СБ ООН в Ливии вызвали ожесточенные споры и поставили под сомнение будущее R2P.

Применимые теоретические модели (Неореализм, Либеральный интервенционизм, Теория внешнеполитического анализа)

Для всестороннего анализа внешней политики США в Ливии необходимо привлечь несколько теоретических моделей международных отношений, каждая из которых предлагает свой ракурс на мотивы, процессы и последствия интервенции.

Неореализм

Неореализм — одна из ведущих теорий международных отношений, представленная такими мыслителями, как Кеннет Уолтц, рассматривает международную систему как анархичную, где государства являются основными акторами, стремящимися к выживанию и максимизации своей безопасности и власти. С неореалистической точки зрения, гуманитарные мотивы, такие как предотвращение геноцида, могут играть второстепенную роль по сравнению с более глубокими геостратегическими интересами. Применительно к Ливии, неореалисты будут утверждать, что, несмотря на риторику R2P, истинные движущие силы вмешательства США и их союзников лежали в плоскости поддержания регионального баланса сил, обеспечения доступа к энергетическим ресурсам, предотвращения распространения нестабильности в богатом нефтью регионе MENA (Ближний Восток и Северная Африка) или демонстрации силы. Участие США, по этой логике, было обусловлено стремлением к сохранению своего влияния в регионе, контролю над глобальными потоками энергии или предотвращению появления антизападных режимов, которые могли бы угрожать интересам союзников. Например, быстрое и решительное вмешательство США в Ливии, по сравнению с бездействием в других кризисах, может указывать на то, что помимо гуманитарных норм, присутствовали и геостратегические интересы (например, влияние на энергетические ресурсы и стремление предотвратить распространение нестабильности в регионе MENA). (Это важный момент, так как неореализм позволяет нам увидеть за внешними заявлениями о гуманизме более прагматичные, зачастую скрытые, мотивы государств).

Либеральный интервенционизм

Либеральный интервенционизм — это подход, который, напротив, подчеркивает важность продвижения демократии, прав человека и международного права как целей внешней политики. Сторонники этого подхода верят в возможность и необходимость использования военной силы для достижения этих целей, особенно когда это касается предотвращения массовых нарушений прав человека. Для либеральных интервенционистов, Ливия представляла собой классический случай, когда международное сообщество должно было вмешаться, чтобы остановить диктаторский режим от массового убийства собственного населения. Они будут указывать на риторику администрации Обамы, которая акцентировала внимание на моральных обязательствах и необходимости защиты гражданского населения Бенгази. Этот подход часто связывают с концепцией R2P, видя в ней инструментарий для реализации либеральных ценностей на глобальном уровне. Однако либеральный интервенционизм также критикуется за его потенциал к «государственному строительству» (nation-building) и за недооценку сложности постконфликтного урегулирования, что, как мы увидим, стало одной из главных проблем в Ливии.

Теория внешнеполитического анализа (Foreign Policy Analysis, FPA)

Теория внешнеполитического анализа (Foreign Policy Analysis, FPA) фокусируется на процессах принятия решений внутри государств, исследуя влияние индивидуальных акторов, институциональных структур, бюрократических процессов и общественного мнения на формирование и реализацию внешней политики. В отличие от неореализма, FPA не рассматривает государство как унитарного актора, а декомпозирует его на множество составляющих. В контексте Ливии, FPA позволит проанализировать внутренние факторы, повлиявшие на решение США: роль «либеральных гуманистов» в администрации Обамы, дебаты внутри Пентагона, давление со стороны Конгресса, а также влияние лоббистских групп и общественного мнения. Например, позиция высокопоставленных военных чиновников Пентагона, таких как министр обороны Роберт Гейтс, которые изначально выражали сомнение, что Ливия представляет «жизненно важный национальный интерес» для США, оправдывающий вмешательство, ярко иллюстрирует внутренние разногласия. Кроме того, FPA поможет понять, как внешние факторы, такие как давление со стороны союзников (Франции и Великобритании), были восприняты и обработаны внутри американского внешнеполитического аппарата. Этот подход критически важен для понимания «почему» и «как» было принято решение об интервенции, а также «почему» не был разработан адекватный план постконфликтного урегулирования.

Сочетание этих теоретических рамок позволит нам создать многомерный и глубокий анализ ливийского кейса, выявляя как системные движущие силы, так и внутренние процессы, формировавшие внешнюю политику США.

Доктринальные и политические мотивы интервенции 2011 года

В марте 2011 года, когда кризис в Ливии достиг критической точки, международное сообщество, и в частности Соединенные Штаты, оказались перед лицом сложного выбора: вмешаться или остаться в стороне. Это решение было продиктовано не только ситуативной необходимостью, но и глубоко укорененными доктринальными представлениями, международно-правовыми рамками и сложным переплетением внутренних и внешних политических факторов. Официальная стратегическая доктрина США, лежащая в основе интервенции, была сформулирована как ограниченная «гуманитарная интервенция» в рамках R2P, с целью предотвращения крупномасштабной резни, в частности в Бенгази, которую угрожал совершить режим Каддафи. Однако за этой формулировкой скрывалось множество нюансов и противоречий.

История вмешательств, осуществляемых под флагом гуманитарных мотивов, всегда была сопряжена с критикой и подозрениями в наличии скрытых интересов. Однако после геноцида в Руанде и событий в Сребренице в 1990-х годах, а также после Косовской войны, международное сообщество начало активно обсуждать концепцию «морального обязательства» защищать население от массовых зверств. Именно из этих дискуссий выросла доктрина R2P. К 2011 году эта доктрина уже была формально принята ООН, но не имела прецедентов военного применения. Ливия стала первым полем испытаний.

Международно-правовой мандат: Резолюция СБ ООН 1973

Резолюция 1973 Совета Безопасности ООН, принятая 17 марта 2011 года, стала краеугольным камнем легитимации интервенции в Ливию. Ее принятие было беспрецедентным и историческим шагом, поскольку она стала первой в истории резолюцией, которая прямо применила доктрину R2P для санкционирования принудительных военных действий (в соответствии с Главой VII Устава ООН) против государства-члена. Этот документ, получивший название «Мандат на защиту гражданского населения», предоставил государствам-членам «все необходимые меры» (all necessary measures) для защиты гражданского населения и районов, находящихся под угрозой нападения.

Резолюция была принята в ответ на стремительное обострение ситуации в Ливии, где режим Муаммара Каддафи жестко подавлял антиправительственные протесты, переросшие в полномасштабное вооруженное восстание. Особую тревогу вызывали заявления Каддафи о намерении «охотиться за повстанцами», сравнивая их с «крысами» и «наркоманами», что было воспринято как прямая угроза массовой расправы над населением Бенгази – главного оплота оппозиции. На этом фоне, призывы Лиги арабских государств и других региональных организаций к международному вмешательству усилили давление на СБ ООН.

Важнейшими положениями Резолюции 1973 были:

• Установление бесполетной зоны над Ливией для предотвращения воздушных атак Каддафи на гражданское население.
• Авторизация «всех необходимых мер» для защиты гражданских лиц и гражданских районов, находящихся под угрозой нападения. Это положение было интерпретировано западными державами как разрешение на применение военной силы.
• Исключение ввода любых иностранных оккупационных сил на территорию Ливии, что было сделано для снятия опасений относительно возможной колонизации или длительного военного присутствия.
• Введение эмбарго на поставки оружия Ливии и ужесточение санкций против режима Каддафи.

Несмотря на кажущуюся широту полномочий, мандат был изначально ограничен защитой гражданского населения и предотвращением гуманитарной катастрофы. Он не предусматривал смены режима как конечной цели. Однако, как показали последующие события, именно эта «серая зона» в интерпретации «всех необходимых мер» стала предметом ожесточенных дискуссий и основной причиной для критики операции. (Здесь мы видим классический пример того, как размытые формулировки в международных документах могут быть использованы для расширения первоначальных задач, что впоследствии ставит под сомнение всю операцию).

Критика резолюции: Воздержание России, Китая и других стран

Принятие Резолюции 1973 не было единогласным, и это обстоятельство является одним из наиболее значимых аспектов ливийского кейса. Резолюция была принята 10 голосами «за», при этом 5 стран-членов воздержались. Среди воздержавшихся были два постоянных члена Совета Безопасности ООН — Россия и Китай, а также Бразилия, Германия и Индия. Их воздержание, а не прямое вето, позволило резолюции пройти, но оно также стало предвестником глубокого раскола в международном сообществе по вопросу о легитимности и границах гуманитарной интервенции.

Мотивы воздержавшихся стран были многогранны и глубоки:

• Россия и Китай выразили серьезные опасения относительно потенциальной интерпретации и применения формулировки «все необходимые меры». Их позиция основывалась на принципе суверенитета и невмешательства, а также на историческом опыте, когда гуманитарные интервенции (например, в Косово) выходили за рамки заявленных целей. Они опасались, что мандат будет использован как предлог для смены режима. Россия, в частности, имела давние связи с Ливией и опасалась дестабилизации региона. В марте 2011 года Президент России Дмитрий Медведев, объясняя воздержание при голосовании, заявил о недопустимости использования «выражений, которые, по сути, ведут к столкновению цивилизаций, типа «крестовых походов»». Это заявление подчеркивало не только опасения по поводу возможной исламизации региона, но и глубинное неприятие геополитического доминирования Запада.
• Бразилия, Германия и Индия также выражали скептицизм. Германия, например, традиционно осторожно относится к военным операциям за рубежом. Бразилия, как и другие крупные развивающиеся страны, была сторонником концепции «Ответственность за защиту, а не вмешательство» (Responsibility to Protect, not to Intervene), которая подчеркивала необходимость использования мирных средств и предотвращения использования R2P для односторонних интервенций. Эти страны, хотя и не оспаривали ответственность за защиту гражданского населения, опасались, что Резолюция 1973 может открыть «ящик Пандоры» для будущих злоупотреблений.

Постфактум, критики утверждают, что эти опасения оказались оправданными. В ходе операции мандат «защиты гражданского населения» был превышен, трансформировавшись в операцию по смене режима (regime change). Это подорвало до��ерие к доктрине R2P и значительно усложнило будущие попытки СБ ООН достичь консенсуса по вопросам вмешательства, особенно в отношении конфликта в Сирии. Майское заявление 2011 года постоянного представителя Китая при ООН Ли Баодуна о том, что Китай выступает против «любых попыток умышленного искажения и произвольной интерпретации резолюций» и что «не должно быть попыток смены режима или вступления в гражданскую войну на какой-либо стороне под предлогом защиты гражданского населения», стало прямым подтверждением этих опасений и предвестником будущих разногласий. (Как эксперт, могу с уверенностью сказать, что именно этот эпизод стал поворотным моментом, существенно изменившим динамику принятия решений в Совете Безопасности ООН на десятилетия вперёд, особенно в контексте Ближнего Востока).

Факторы принятия решения в США

Решение США об участии в интервенции в Ливии было результатом сложного взаимодействия внутренних и внешних факторов, сформировавших доктринальную позицию администрации Барака Обамы. Хотя официальная риторика фокусировалась на гуманитарных мотивах и ответственности по защите, за кулисами разворачивались интенсивные дебаты и расчеты, отражающие многообразие точек зрения внутри американского политического истеблишмента.

Роль «либеральных гуманистов» в администрации Обамы и внешнее давление союзников (Франция, Великобритания)

В администрации Барака Обамы существовала сильная фракция «либеральных гуманистов», включая таких фигур, как тогдашний посол США при ООН Сьюзан Райс, государственный секретарь Хиллари Клинтон и Саманта Пауэр, которая тогда работала в Совете национальной безопасности. Эти чиновники были убежденными сторонниками концепции R2P и активно лоббировали вмешательство, утверждая, что США не могут стоять в стороне, наблюдая за потенциальной резней. Они преувеличили угрозу геноцида, чтобы сделать военное вмешательство «неизбежным», апеллируя к моральным обязательствам и урокам Руанды. Их аргументы были особенно сильны в контексте массовых протестов «Арабской весны», когда многие на Западе верили в возможность продвижения демократии и либеральных ценностей в регионе.

Однако решающим фактором, склонившим чашу весов в сторону интервенции, стало внешнее давление со стороны ключевых европейских союзников. В первую очередь это были Франция и Великобритания. Президент Франции Николя Саркози, который тогда председательствовал в G8, активно выступал за военное вмешательство, опасаясь наплыва беженцев и распространения нестабильности в регионе. Премьер-министр Великобритании Дэвид Кэмерон также был сильным сторонником интервенции. Эти лидеры активно лоббировали Вашингтон, убеждая Белый дом в необходимости немедленных действий. Для США, которые только выходили из тяжелых войн в Ираке и Афганистане, активное участие европейских союзников было привлекательным, поскольку позволяло разделить бремя и ответственность. Именно их настойчивость привела к тому, что США с неохотой присоединились к операции, приняв стратегию «лидерства из-за спины» (leading from behind). Эта доктрина предполагала, что США будут играть поддерживающую роль, предоставляя уникальные военные возможности (разведка, логистика, высокоточные удары), но не станут основным инициатором и лицом операции, передав командование европейским партнерам по НАТО.

Позиция Пентагона и доктрина «лидерства из-за спины» (leading from behind) при отсутствии плана «государственного строительства»

Внутри американского правительства не было единогласия относительно целесообразности интервенции. Высокопоставленные военные чиновники Пентагона, включая тогдашнего министра обороны Роберта Гейтса, изначально выражали серьезный скептицизм. Гейтс публично заявлял, что Ливия не представляет «жизненно важный национальный интерес» для США, который оправдывал бы военное вмешательство. Его позиция отражала более широкое опасение военного руководства по поводу втягивания в очередной дорогостоящий и потенциально провальный конфликт в мусульманской стране, особенно после опыта Ирака и Афганистана. Военные прекрасно понимали отсутствие четких целей и выхода из конфликта, а также нежелание брать на себя ответственность за «государственное строительство» (nation-building).

Администрация Обамы четко заявила, что «государственное строительство» не является частью плана интервенции. Это было принципиальное отличие от предыдущих операций, таких как в Ираке, где США пытались перестроить государство «с нуля». Отказ от планов по «государственному строительству» был обусловлен не только негативным опытом предыдущих лет, но и желанием минимизировать риски и обязательства, а также оправдать подход «лидерства из-за спины». Однако, как показали дальнейшие события, отсутствие четкого плана постконфликтной стабилизации и реконструкции стало фатальной ошибкой, которая привела Ливию к коллапсу. (Этот урок о необходимости «плана Б» и адекватных ресурсов для постконфликтного урегулирования стал одним из ключевых для всей американской внешней политики и до сих пор активно обсуждается в экспертных кругах).

С точки зрения неореалистической теории, быстрое и решительное вмешательство США в Ливии, по сравнению с бездействием в других кризисах, указывает на то, что помимо гуманитарных норм, присутствовали и геостратегические интересы. Хотя администрация Обамы публично отрицала «нефтяные» мотивы, контроль над крупными запасами углеводородов в Ливии и стремление предотвратить распространение нестабильности в стратегически важном регионе Северной Африки и Ближнего Востока (MENA) не могли не влиять на расчеты. Возможно, интервенция была также призвана продемонстрировать способность США действовать быстро и решительно в коалиции с союзниками, поддерживая свой статус глобального лидера, даже если это лидерство осуществлялось «из-за спины». Таким образом, решение об интервенции было сложным продуктом взаимодействия идеалистических гуманитарных импульсов, прагматического давления союзников и стратегических расчетов, все это происходило в условиях внутренних разногласий и явного нежелания брать на себя долгосрочные обязательства по восстановлению разрушенного государства.

Ход военной операции и проблема «расползания целей»

Военная операция в Ливии, начавшаяся в марте 2011 года, является ярким примером того, как изначально ограниченный мандат на защиту гражданского населения может трансформироваться в де-факто операцию по смене режима. Это явление, известное как «расползание целей» (target creep), стало одной из главных причин критики ливийской интервенции и важным уроком для будущей внешней политики США и их союзников.

Изначально операция была представлена как срочная мера для предотвращения гуманитарной катастрофы в Бенгази. Однако по мере развития событий, цели коалиции постепенно смещались, выходя за рамки защиты гражданских лиц и фактически поддерживая повстанческие силы в их борьбе против режима Каддафи. Этот процесс не был результатом единого, заранее спланированного решения, а скорее кумулятивным эффектом тактических выборов, стратегических интерпретаций мандата и динамики нарастающего конфликта.

Операции «Odyssey Dawn» и «Unified Protector»

Военная фаза интервенции началась с операции под названием «Operation Odyssey Dawn» (Одиссея. Рассвет), которую возглавили США. Она стартовала 19 марта 2011 года и представляла собой коалиционную операцию, в которой активно участвовали ВМС США и Великобритании. Первые удары были нанесены крылатыми ракетами Tomahawk: за начальный период было выпущено более 110 ракет, нацеленных на системы противовоздушной обороны, командные пункты и другие военные объекты режима Каддафи. Целью этих ударов было создание бесполетной зоны, санкционированной Резолюцией СБ ООН 1973, и подавление способности ливийских ВВС и ПВО угрожать гражданскому населению.

Первоначальная фаза была стремительной и высокоинтенсивной, продемонстрировав превосходство коалиционных сил в воздухе и способности к высокоточным ударам. Однако уже через несколько дней, 31 марта 2011 года, командование всей операцией было передано НАТО, и она получила новое название — «Operation Unified Protector» (Объединенный защитник). Этот шаг был частью стратегии «лидерства из-за спины», разработанной администрацией Обамы, чтобы минимизировать прямую вовлеченность США и распределить ответственность среди европейских союзников.

В рамках «Operation Unified Protector» НАТО взяло на себя три основные задачи:

1. Обеспечение соблюдения бесполетной зоны: Патрулирование воздушного пространства Ливии для предотвращения полетов ливийской военной авиации.
2. Эмбарго на поставки оружия: Контроль за морскими путями для пресечения поставок оружия режиму Каддафи.
3. Защита гражданского населения от нападений: Применение силы против сухопутных войск Каддафи, угрожающих гражданским лицам.

Операция «Unified Protector» продлилась до 31 октября 2011 года. За этот период авиация НАТО совершила свыше 26 500 боевых вылетов над территорией Ливии. Это колоссальное количество, свидетельствующее о масштабе и интенсивности воздушной кампании.

Использование количественных данных: Анализ статистики НАТО (свыше 26 500 боевых вылетов, 9 700 ударных вылетов)

Чтобы глубже понять масштаб и характер военной кампании, необходимо детализировать статистические данные, предоставленные НАТО.

В период с 31 марта по 31 октября 2011 года, когда операцией руководила НАТО:

• Всего боевых вылетов: Свыше 26 500. Это включает разведывательные, патрульные, заправочные и ударные вылеты.
• Ударные вылеты (strike sorties): Более 9 700 вылетов были определены как ударные. Это означает, что почти каждый третий вылет был направлен на нанесение ударов по целям на земле.
• Уничтоженные военные цели: В ходе этих ударных вылетов было уничтожено более 5 900 военных целей. Эта цифра поражает своей величиной и свидетельствует о целенаправленном ослаблении военной машины режима Каддафи.

Для наглядности представим эти данные в таблице:

Показатель операции «Unified Protector»	Значение (31 марта — 31 октября 2011)
Общее количество боевых вылетов	> 26 500
Количество ударных вылетов	> 9 700
Процент ударных вылетов от общего	≈ 36,6%
Количество уничтоженных военных целей	> 5 900
Среди них: Артиллерийские/ракетные установки	> 400
Среди них: Танки/бронемашины	> 600

Эти цифры ясно демонстрируют, что операция НАТО была гораздо больше, чем просто «бесполетная зона» или защита гражданского населения. С таким количеством ударных вылетов и уничтоженных военных целей, коалиционные силы фактически выступали в качестве «воздушной артиллерии» для повстанцев, систематически уничтожая военный потенциал режима Каддафи. Уничтожение более 400 артиллерийских/ракетных установок и более 600 танков/бронемашин сил Каддафи напрямую ослабило его способность вести наземные операции и обороняться от наступающих повстанцев. Это стало ключевым фактором, который привел к ослаблению и последующему свержению режима. (Эти данные подтверждают, что операция НАТО значительно превысила изначально заявленные цели, что имеет далекоидущие последствия для международного права).

Превышение мандата и «Смена режима»

Изначальный мандат Резолюции СБ ООН 1973 был четко ограничен защитой гражданского населения. Однако, как показал ход операции, произошла классическая ситуация «расползания целей» (target creep). Защита гражданских лиц постепенно трансформировалась в активную поддержку одной из сторон конфликта — повстанцев — с явной целью свержения режима Муаммара Каддафи.

Основные доказательства «расползания целей» включают:

• Избирательные удары: Удары НАТО были направлены не только на предотвращение атак режима Каддафи на гражданских лиц, но и на объекты, которые непосредственно влияли на боеспособность его вооруженных сил в противостоянии с повстанцами. Например, уничтожение командных пунктов, складов вооружений и линий снабжения, которые не всегда были напрямую связаны с угрозой для гражданского населения.
• Прямая поддержка повстанцев: Военная поддержка НАТО повстанцев не ограничивалась воздушными ударами. Хотя Резолюция 1973 прямо запрещала ввод любых иностранных оккупационных сил на территорию Ливии, к августу 2011 года было признано присутствие спецназа из Великобритании, Франции, Италии, Иордании, Катара и ОАЭ, действовавшего на местах. Эти силы не только оказывали консультационную и разведывательную поддержку повстанцам, но и, по некоторым данным, участвовали в прямых боевых действиях, координируя авиаудары НАТО с наземными операциями. Это стало прямым нарушением духа и буквы резолюции, которая не предусматривала вовлечения в гражданскую войну на стороне одной из фракций.
• Риторика и заявления: Официальные лица некоторых стран-участниц коалиции постепенно сдвигали акцент с «защиты гражданского населения» на необходимость ухода Каддафи. Хотя администрация Обамы старалась избегать прямых заявлений о «смене режима», президент Франции Саркози и премьер-министр Великобритании Кэмерон были менее сдержанны, прямо заявляя, что Каддафи должен уйти.

В конечном итоге, военная поддержка НАТО привела к критическому ослаблению военных сил режима Каддафи и его свержению, что произошло в октябре 2011 года. Таким образом, ограниченный мандат на защиту гражданского населения перерос в операцию по смене режима. Это имело серьезные последствия не только для Ливии, но и для международного права и доверия к концепции R2P. Критики утверждают, что этот прецедент создал опасный прецедент, когда гуманитарные мотивы могут быть использованы как прикрытие для достижения геополитических целей, что значительно усложнило достижение консенсуса в СБ ООН по другим кризисам, в частности в Сирии. Проблема «расползания целей» в Ливии стала ключевым военным и политическим уроком, демонстрирующим сложности и опасности применения силы в условиях неопределенности и отсутствия четкого плана завершения операции.

Долгосрочные последствия: Ливия как несостоявшееся государство (Закрытие слепых зон)

Интервенция 2011 года, осуществленная под знаменем защиты гражданского населения, парадоксальным образом привела к катастрофическим долгосрочным последствиям для Ливии, превратив ее в классический пример «несостоявшегося государства» (failed state). Эти последствия затронули все сферы жизни страны – от экономики и социальной структуры до политической системы и региональной безопасности. Вместо обещанной стабильности и демократии, Ливия погрузилась в хаос, став рассадником нестабильности и терроризма. Этот раздел посвящен детальному анализу прямых и косвенных геополитических, социально-экономических и внутриполитических последствий интервенции, уделяя особое внимание тем аспектам, которые часто остаются вне фокуса широкого обсуждения.

До интервенции Ливия, несмотря на авторитарный характер режима Каддафи, обладала относительно высоким уровнем жизни по региональным меркам, стабильной экономикой, основанной на нефтедобыче, и функциональными государственными институтами, хотя и персонализированными под лидера. После 2011 года эта структура была полностью разрушена, и ничего жизнеспособного на ее месте не возникло.

Экономический и социальный коллапс

Одним из наиболее разрушительных последствий интервенции стало практически полное уничтожение экономической и социальной инфраструктуры Ливии, которая и без того не была готова к рыночным отношениям.

Использование количественных данных: Динамика хрупкости государства (рост Fragile State Index с 68,7 до 96,5 баллов)

Наиболее наглядным индикатором коллапса государственности является динамика Индекса хрупкости государства (Fragile State Index), ежегодно публикуемого Фондом мира (Fund for Peace). Этот индекс оценивает способность государств справляться с внутренними и внешними вызовами, основываясь на 12 индикаторах, включая экономический спад, неравномерное развитие, криминализацию, нарушения прав человека и внешнее вмешательство.

• До интервенции: В 2011 году, непосредственно перед интервенцией, показатель хрупкости государства в Ливии составлял 68,7 баллов. Хотя это и указывало на определенные проблемы, Ливия не входила в число наиболее хрупких государств. Система Каддафи, несмотря на свою репрессивность, обеспечивала относительную стабильность и функционирование базовых государственных услуг.
• После интервенции: Последовавшие годы показали резкий и катастрофический рост этого показателя. В 2021 году Ливия достигла 97,0 баллов (из 120 возможных), что практически соответствовало статусу максимально хрупкого государства.
• Современное состояние: По данным Fragile State Index, в 2024 году показатель хрупкости Ливии оставался на высоком уровне — 96,5 балла, что подтверждает сохраняющуюся глубокую нестабильность и неспособность государства к восстановлению.

Эта динамика является эмпирическим подтверждением того, что интервенция не только не решила проблемы, но и усугубила их, приведя к полному разрушению государственных институтов и социальной ткани. (Рост Индекса хрупкости почти на 30 пунктов — это беспрецедентный показатель деградации, который свидетельствует о полном провале стратегии постконфликтного урегулирования и показывает, что даже самые благие намерения могут иметь обратный эффект, если не подкреплены тщательным планированием).

Год	Fragile State Index (Баллы)	Описание состояния
2011	68,7	Предконфликтное, умеренно нестабильное
2021	97,0	Постконфликтное, крайне нестабильное («несостоявшееся государство»)
2024	96,5	Высокая степень хрупкости, сохраняющаяся нестабильность

Обвал нефтедобычи и резкое снижение качества жизни

Экономический коллапс Ливии неразрывно связан с судьбой ее нефтяной промышленности. До 2011 года Ливия была одним из крупнейших производителей нефти в Африке и важным поставщиком на мировые рынки. Нефтедобыча составляла основу государственного бюджета и обеспечивала относительно высокий уровень благосостояния населения (бесплатное образование, медицина, субсидии).

После интервенции, в условиях гражданской войны, политической фрагментации и борьбы за контроль над нефтяными месторождениями, нефтедобыча резко обвалилась. Инфраструктура, включая трубопроводы, порты и нефтеперерабатывающие заводы, часто становилась объектом атак или была захвачена различными вооруженными группировками. Это привело к:

• Колоссальным потерям доходов: Государство, лишенное основного источника поступлений, стало неспособно финансировать базовые услуги, зарплаты государственных служащих и социальные программы.
• Резкому снижению качества жизни: Население столкнулось с дефицитом товаров первой необходимости, ростом цен, разрушением систем здравоохранения и образования, отсутствием безопасности и массовой безработицей. Многие ливийцы, привыкшие к относительному благополучию, оказались за чертой бедности.
• Криминализации экономики: Нефтяные потоки стали основным источником финансирования для вооруженных группировок, что породило обширные черные рынки и усилило коррупцию.
• Массовой миграции: Тысячи ливийцев покинули страну, а Ливия сама стала транзитным пунктом для мигрантов из других африканских стран, стремящихся попасть в Европу, что усугубило гуманитарный кризис.

Таким образом, интервенция, которая должна была предотвратить гуманитарную катастрофу, в итоге спровоцировала ее на более глубоком и долгосрочном уровне, уничтожив экономический базис и социальную стабильность страны.

Политическая и региональная фрагментация

Свержение Муаммара Каддафи в 2011 году не привело к появлению единого, демократического правительства, а напротив, стало катализатором глубокой политической и региональной фрагментации, которая продолжает дестабилизировать Ливию и весь регион.

Раскол между конкурирующими правительствами (ПНЕ vs. ЛНА Хафтара) и ролью клановых, региональных и религиозных ополчений

После 2011 года Ливия раскололась между конкурирующими правительствами и мощными вооруженными формированиями (ополчениями), которые действуют по всей стране. Этот раскол имеет глубокие исторические корни, связанные с региональными, племенными и клановыми идентичностями, которые Каддафи успешно подавлял, но которые вышли на поверхность после падения централизованной власти.

• Правительство национального единства (ПНЕ) в Триполи: Это международно признанное правительство, поддерживаемое ООН и рядом западных стран, базируется на западе Ливии. Однако его власть часто ограничивается столицей и прилегающими территориями, а его легитимность оспаривается. ПНЕ опирается на поддержку различных ополчений из западных городов (например, Мисураты) и турецкое военное присутствие.
• Палата представителей (ПП) и Ливийская национальная армия (ЛНА) генерала Хафтара: На востоке страны, в Тобруке, базируется конкурирующее правительство – Палата представителей, которое поддерживается Ливийской национальной армией (ЛНА) под командованием фельдмаршала Халифы Хафтара. ЛНА контролирует большую часть восточных и южных территорий Ливии, включая ключевые нефтяные месторождения. Хафтар пользуется поддержкой Египта, ОАЭ, Саудовской Аравии и России.

Борьба между этими двумя основными центрами силы не является просто политическим противостоянием. Она усугубляется и подпитывается:

• Клановыми и племенными лояльностями: В Ливии до сих пор сильны племенные связи, и многие вооруженные группировки формируются по этому принципу, защищая интересы своих кланов и регионов.
• Региональными идентичностями: Исторически сложившееся деление Ливии на три провинции (Триполитания, Киренаика, Феццан) играет ключевую роль в политической географии конфликта.
• Религиозными и идеологическими течениями: Влияние исламистских группировок, как умеренных, так и радикальных, также оказывает значительное влияние на политический ландшафт.

Эта глубокая фрагментация сделала невозможным создание единого, функционального государства, порождая постоянные вооруженные столкновения, блокирование политических процессов и создание вакуума власти, который активно заполняется внешними акторами.

Региональная дестабилизация (отток оружия, усиление терроризма в Северной и Западной Африке)

Косвенным, но чрезвычайно опасным геополитическим последствием ливийской интервенции стала широкомасштабная дестабилизация региона Северной и Западной Африки. Разрушение государственности в Ливии привело к неконтролируемому распространению оружия и боевиков, которые ранее были связаны с режимом Каддафи или участвовали в гражданской войне.

• Неконтролируемый отток оружия: Огромные запасы оружия из арсеналов Каддафи, включая стрелковое оружие, тяжелые пулеметы, гранатометы и даже переносные зенитно-ракетные комплексы (ПЗРК), попали в руки различных негосударственных акторов. Эти вооружения хлынули на черные рынки по всему региону Сахеля и Северной Африки.
• Усиление террористических группировок: Отток оружия и этнических боевиков, а также появление обширных незанятых территорий и хаотичных границ, создали идеальные условия для усиления и распространения террористических группировок. Ярким примером является Мали, где в 2012 году произошел военный переворот, а исламистские боевики, вооруженные ливийским оружием, захватили северные регионы страны, что потребовало французской военной интервенции (Операция «Сервал»). Боевики, связанные с «Аль-Каидой в странах исламского Магриба» (АКИМ) и позднее с ИГИЛ, использовали Ливию как базу для обучения, снабжения и планирования операций.
• Кризис миграции: Ливия стала основным транзитным хабом для нелегальной миграции из Африки в Европу, усугубляя гуманитарный кризис и создавая новые вызовы для европейской безопасности.

После 2020 года отмечается также усиление присутствия и влияния российских официальных лиц и структур безопасности (например, частных военных компаний) в Ливии, особенно на востоке страны, поддерживая генерала Хафтара. Это создает новые геополитические сложности для НАТО и США, превращая Ливию в еще одну арену опосредованного соперничества великих держав. Таким образом, интервенция, призванная принести стабильность, вместо этого породила глубокую и многомерную нестабильность, последствия которой ощущаются далеко за пределами ливийских границ.

Эволюция политики США в постконфликтный период (2012 — н.в.)

После стремительной, но ограниченной военной интервенции 2011 года, Соединенные Штаты столкнулись с непредвиденными и катастрофическими последствиями в Ливии. Страна, оставленная без сильного централизованного правительства и с разрушенной инфраструктурой, быстро погрузилась в хаос и гражданскую войну. Политика США в этот постконфликтный период претерпела значительную эволюцию, характеризуясь переходом от активного военного вмешательства к более «рискобоязненной» стратегии, сосредоточенной на ограниченных целях и дипломатической поддержке.

Изначально Вашингтон рассматривал постконфликтный период в Ливии в основном как «европейскую проблему», полагая, что европейские союзники, которые были основными инициаторами интервенции, должны взять на себя основную ответственность за стабилизацию и восстановление. Эта позиция была логичным продолжением доктрины «лидерства из-за спины», но она оказалась неадекватной для масштаба и сложности ливийских проблем. Отсутствие четкого плана «государственного строительства» и отказ США от активной вовлеченности в постконфликтное урегулирование создали вакуум, который быстро заполнился местными ополчениями, региональными игроками и террористическими группировками. (Мой опыт показывает, что недооценка сложности постконфликтной стабилизации является одной из самых распространённых и дорогостоящих ошибок в международной политике).

«Эффект Бенгази» и снижение вовлеченности

Ключевым событием, которое кардинально повлияло на политику США в Ливии и резко снизило желание Вашингтона вкладывать политический капитал в стабилизацию страны, стала гибель посла США Кристофера Стивенса в Бенгази в 2012 году.

11 сентября 2012 года, в годовщину терактов 2001 года, американское консульство и секретный объект ЦРУ в Бенгази подверглись скоординированному нападению исламистских боевиков. В результате этой атаки погибли посол США Кристофер Стивенс и еще трое американских граждан: информационный специалист Шон Смит, бывшие «морские котики» Глен Доэрти и Тайрон Вудс, работавшие по контракту в ЦРУ. Это событие вызвало огромную политическую бурю в Вашингтоне, став предметом многолетних расследований Конгресса, обвинений в адрес администрации Обамы и, в частности, государственного секретаря Хиллари Клинтон, в неспособности обеспечить безопасность дипломатов.

«Эффект Бенгази» имел несколько глубоких последствий для американской политики в Ливии:

• Политическое отторжение: Гибель посла стала сильным сдерживающим фактором для дальнейшего активного участия США в ливийских делах. Любое предложение о более глубокой вовлеченности или развертывании значительных сил для стабилизации немедленно наталкивалось на опасения по поводу безопасности американского персонала и повторения трагедии.
• Фокус на безопасности: После Бенгази приоритетом для США стала безопасность их дипломатических миссий и персонала, а также борьба с терроризмом, а не широкомасштабное «государственное строительство».
• Усиление «рискобоязненности»: Администрации США стали еще более осторожными в вопросах интервенций, особенно там, где не было четких планов по обеспечению безопасности и стабилизации. Бенгази стал символом опасности и непредсказуемости, с которыми сталкиваются США при попытках вмешательства в хаотичные среды.
• Влияние на внутреннюю политику: События в Бенгази стали мощным оружием в руках оппозиции (Республиканской партии) против Демократической партии, что еще больше политизировало вопрос о Ливии и сделало его «токсичным» для любого политика, желающего активно заниматься этим направлением.

Таким образом, гибель Кристофера Стивенса не только стала личной трагедией, но и сыграла решающую роль в формировании постконфликтной политики США в Ливии, закрепив стратегию дистанцирования и минимизации прямой вовлеченности.

Поддержка посредничества ООН и борьба с терроризмом

После «эффекта Бенгази» последовательные администрации США (Обамы, Трампа и Байдена) сосредоточились на двух основных, взаимосвязанных целях в Ливии, отражающих их «рискобоязненную» стратегию и признание ограниченности собственных возможностей по прямому влиянию на ситуацию.

1. Предотвращение превращения Ливии в благоприятную среду для транснациональных террористических групп:

• Контртеррористические операции: США продолжали проводить ограниченные, точечные контртеррористические операции (например, воздушные удары) против филиалов ИГИЛ и «Аль-Каиды» в Ливии, когда возникала прямая угроза. Целью было предотвратить закрепление этих группировок и использование Ливии в качестве базы для планирования атак против западных интересов или союзников.
• Сбор разведданных: Американские спецслужбы продолжали мониторить ситуацию с терроризмом в Ливии, предоставляя разведданные союзникам.
• Ограниченное обучение и помощь: В некоторых случаях США предоставляли ограниченную помощь в обучении и оснащении некоторых ливийских формирований, ориентированных на борьбу с терроризмом, однако эта помощь была сильно ограничена и не носила характер широкомасштабной военной поддержки.

2. Поддержка процесса посредничества ООН:

• Дипломатическая активность: США активно поддерживали усилия Специальных представителей Генерального секретаря ООН по Ливии, направленные на достижение политического урегулирования между конкурирующими ливийскими правительствами и фракциями. Это включало участие в международных конференциях, таких как Берлинский процесс, и использование дипломатического влияния для поощрения диалога.
• Санкции и давление: Вашингтон поддерживал санкции ООН против лиц и организаций, подрывающих мирный процесс в Ливии.
• Взаимодействие с внешними игроками: США пытались вовлечь в политический процесс командующего ЛНА генерала Халифу Хафтара и убедить его вывести российские силы с востока страны. С Хафтаром проводились встречи высокого уровня, чтобы найти компромисс и интегрировать его в будущую политическую структуру Ливии, но с переменным успехом. Присутствие российских ЧВК и официальных лиц стало серьезным препятствием для установления стабильности и усиления западного влияния.

Использование количественных данных: Общий объем помощи США Ливии (более $900 млн)

Несмотря на «рискобоязненную» позицию и снижение прямой вовлеченности, США не полностью отказались от поддержки Ливии. С 2011 по 2024 год Конгресс США выделял значительные средства на поддержку переходного периода, стабилизацию, помощь в области безопасности и гуманитарные программы для Ливии.

• Общий объем помощи: Общий объем помощи, выделенной США Ливии в период с 2011 по 2022 год, превысил $900 млн. Эта сумма включает различные виды помощи, направленные на смягчение гуманитарного кризиса, поддержку гражданского общества, развитие местного самоуправления, а также ограниченную помощь в сфере безопасности.
• Гуманитарная помощь: Около $275 млн из этой суммы было выделено в виде гуманитарной помощи. Это критически важно в условиях продолжающихся конфликтов и перемещения населения, обеспечивая базовые потребности в еде, воде, жилье и медицинской помощи.

Представим эти данные в таблице:

Категория помощи (2011-2022 гг.)	Объем финансирования (приблизительно)
Общий объем помощи	> $900 млн
Гуманитарная помощь	≈ $275 млн
Помощь в области безопасности	Остальная часть от общего объема
Поддержка переходного периода
Стабилизационные программы

Эти цифры показывают, что США, несмотря на свои опасения и снижение прямой военной вовлеченности, продолжали оказывать значительную финансовую и гуманитарную поддержку Ливии. Однако эта помощь была направлена скорее на купирование кризиса и поддержание минимального уровня стабильности, нежели на создание устойчивых государственных институтов или полное восстановление страны. Политика США в постконфликтный период в Ливии стала примером попытки управлять кризисом с минимальными затратами и максимальной осторожностью, основываясь на уроках прошлого и изменяющейся геополитической обстановке.

Стратегические уроки Ливии и их влияние на политику США (Сирия и Йемен)

Ливийский кейс 2011 года, ознаменовавшийся свержением Муаммара Каддафи при активном участии коалиции под эгидой НАТО, стал мощным, хоть и болезненным, уроком для формирования внешней политики США в последующие годы. Последствия интервенции, приведшие к коллапсу государственности, усилению терроризма и региональной дестабилизации, заставили Вашингтон пересмотреть свои подходы к гуманитарным интервенциям и «государственному строительству». Эти уроки оказали прямое влияние на осторожность и нерешительность, проявляемые США в других кризисных регионах, таких как Сирия и Йемен.

Главный парадокс ливийского кейса заключался в том, что операция, начатая под благородным знаменем R2P, привела к результатам, прямо противоположным заявленным целям: вместо защиты населения и установления стабильности, страна погрузилась в хаос и долгосрочный конфликт. Этот опыт стал катализатором для глубокой рефлексии в американском внешнеполитическом сообществе.

Урок о необходимости плана постконфликтного восстановления («shoes on the ground»)

Одним из наиболее очевидных и дорогостоящих уроков, извлеченных из ливийского кейса, стала критическая необходимость разработки и реализации четкого плана постконфликтного восстановления и предоставления гражданских услуг. Это то, что в военном жаргоне часто называют «shoes on the ground» — необходимость иметь реальное присутствие и стратегию для стабилизации после окончания военных действий.

Администрация Обамы, исходя из негативного опыта Ирака и Афганистана, сознательно отк��залась от «государственного строительства» (nation-building) в Ливии. Стратегия «лидерства из-за спины» предполагала, что европейские союзники возьмут на себя основную ответственность за стабилизацию после военной фазы. Однако ни США, ни их союзники не имели адекватного плана или ресурсов для заполнения вакуума власти, образовавшегося после свержения Каддафи.

• Последствия отсутствия плана: Разрушение централизованной власти, отсутствие эффективных переходных институтов, неспособность разоружить и интегрировать многочисленные ополчения, а также отсутствие финансирования для восстановления базовых государственных услуг привели к быстрому коллапсу. Местные племена и вооруженные группы начали борьбу за власть и ресурсы, что спровоцировало гражданскую войну.
• Идея «shoes on the ground»: Урок заключался в том, что военное вмешательство, даже если оно успешно достигает своих тактических целей (например, свержение режима), без последующего гражданского и политического компонента, обречено на провал в долгосрочной перспективе. «Обувь на земле» означает не обязательно крупномасштабную оккупационную силу, но комплексное присутствие: миротворцы, гражданские специалисты по государственному управлению, правоохранительные органы, финансирование для восстановления инфраструктуры и поддержки гражданского общества. В Ливии этого не было.
• Влияние на будущие решения: Этот урок укрепил убеждение в Вашингтоне, что без четкого и реалистичного плана постконфликтного урегулирования, любое военное вмешательство, даже гуманитарное, может привести к еще худшим последствиям. Проблема «расползания целей» (target creep) — расширения списка целей за рамки первоначального мандата на защиту гражданских лиц, которое произошло в Ливии — стала важным военным и политическим уроком, демонстрирующим, как легко военные операции могут выйти из-под контроля без адекватной политической стратегии.

Последствия злоупотребления мандатом для СБ ООН

Одним из наиболее разрушительных и далеко идущих уроков ливийского кейса стало подрыв доверия к концепции R2P и к механизмам Совета Безопасности ООН. Использование Резолюции 1973 как предлога для смены режима, а не только для защиты гражданского населения, имело катастрофические последствия для способности международного сообщества договариваться по вопросам вмешательства в будущих кризисах.

Использование эксклюзивных данных: Анализ того, как «ливийский прецедент» (смена режима под прикрытием R2P) подорвал доверие и стал ключевым фактором для нежелания России и Китая сотрудничать по Сирии

Россия и Китай, которые воздержались при голосовании по Резолюции 1973, изначально выражали опасения, что мандат «защиты гражданского населения» будет использован для достижения более широких целей, в частности, для смены режима. Эти опасения, как показали события в Ливии, оказались оправданными.

• Реакция России: Уже в марте 2011 года Президент России Дмитрий Медведев, объясняя воздержание при голосовании, заявил о недопустимости использования «выражений, которые, по сути, ведут к столкновению цивилизаций, типа «крестовых походов»». После свержения Каддафи, российские официальные лица неоднократно заявляли, что Запад злоупотребил мандатом ООН. Этот «ливийский прецедент» стал ключевым фактором, сформировавшим жесткую позицию России в отношении Сирии. Москва категорически отказалась поддерживать любые резолюции СБ ООН, которые могли бы быть интерпретированы как предлог для военного вмешательства или смены режима в Сирии, опасаясь повторения ливийского сценария.
• Реакция Китая: В мае 2011 года постоянный представитель Китая при ООН Ли Баодуна заявил, что Китай выступает против «любых попыток умышленного искажения и произвольной интерпретации резолюций» и что «не должно быть попыток смены режима или вступления в гражданскую войну на какой-либо стороне под предлогом защиты гражданского населения». Эта позиция была подтверждена и ужесточена после завершения операции в Ливии. Пекин, как и Москва, рассматривал ливийский кейс как нарушение международного права и злоупотребление мандатом R2P. Впоследствии, Россия и Китай наложили вето на несколько резолюций СБ ООН по Сирии, которые предусматривали санкции или потенциальные военные действия против режима Башара Асада, ссылаясь на «ливийский урок».

Таким образом, «ливийский прецедент» не только подорвал доверие между постоянными членами СБ ООН, но и фактически парализовал способность этого ключевого органа к консенсусу по вопросам вмешательства в массовые зверства в других кризисных регионах. Концепция R2P, которая должна была служить инструментом для предотвращения геноцида, оказалась дискредитированной и воспринимается многими как инструмент геополитического давления.

Сравнительный анализ осторожности в Сирии и Йемене

Уроки Ливии напрямую повлияли на повышенную осторожность и нерешительность, с которой администрация Обамы (и последующие администрации) подходили к конфликтам в Сирии и Йемене.

• Сирия: В Сирии, где режим Башара Асада также применял насилие против собственного населения, а впоследствии разгорелась полномасштабная гражданская война с сотнями тысяч жертв и миллионами беженцев, США и их союзники не предприняли прямого военного вмешательства с целью смены режима. Несмотря на призывы к «гуманитарной интервенции» и доказательства использования химического оружия, Вашингтон ограничился поддержкой умеренной оппозиции, воздушными ударами по ИГИЛ и санкциями. Главной причиной такой осторожности было именно нежелание повторять ошибки Ливии: отсутствие четкого плана постконфликтного урегулирования, опасения по поводу возможного усиления радикальных исламистских группировок, а также явное нежелание России и Китая санкционировать любое вмешательство через СБ ООН. Аналитики полагают, что без вмешательства Ливия могла бы превратиться в ситуацию, подобную сирийской, с «бессрочным, усиливающимся насилием» и еще большим количеством жертв. Однако, парадоксально, именно отсутствие интервенции в Сирии привело к значительно худшим гуманитарным последствиям.
• Йемен: В Йемене, где с 2014 года продолжается гражданская война, также сопровождающаяся массовыми нарушениями прав человека и одним из крупнейших гуманитарных кризисов в мире, США заняли еще более осторожную позицию. Вместо прямого вмешательства, Вашингтон оказывал поддержку коалиции во главе с Саудовской Аравией, но при этом неоднократно выражал озабоченность по поводу гуманитарных последствий их операций и стремился к дипломатическому урегулированию. Здесь также прослеживается «ливийский урок» — нежелание втягиваться в еще один сложный, многосторонний конфликт без четких перспектив выхода и с высоким риском непредсказуемых последствий.

Таким образом, ливийский кейс стал своеобразным «холодным душем» для американской внешней политики, заставив ее отказаться от некоторых иллюзий «либерального интервенционизма» и принять более прагматичный, «рискобоязненный» подход. Усвоенные уроки подчеркнули, что даже самые благородные намерения могут привести к катастрофическим результатам при отсутствии всеобъемлющего стратегического планирования, учета местных реалий и консенсуса в международном сообществе.

Заключение

Анализ внешней политики США в Ливии с 2011 года до настоящего времени раскрывает сложную и парадоксальную картину, где благородные намерения «гуманитарной интервенции» в рамках доктрины R2P привели к долгосрочным негативным последствиям, далеко превзошедшим первоначальные ожидания. Данное исследование последовательно рассмотрело доктринальные основы, факторы принятия решений, ход военной операции, ее прямые и косвенные последствия, а также стратегические уроки, которые были усвоены и повлияли на последующую внешнюю политику США в других кризисных регионах.

В 2011 году официальная стратегическая доктрина США, сформулированная как ограниченная «гуманитарная интервенция» в рамках R2P, была направлена на предотвращение крупномасштабной резни в Бенгази. Эта доктрина опиралась на международно-правовой мандат Резолюции СБ ООН 1973, которая, впервые в истории, санкционировала принудительные военные действия для защиты гражданского населения. Однако уже тогда воздержание России, Китая, Бразилии, Германии и Индии предвещало будущие разногласия относительно интерпретации мандата. Внутренние факторы, такие как влияние «либеральных гуманистов» в администрации Обамы, и внешнее давление со стороны союзников (Франция, Великобритания), сыграли решающую роль в принятии решения об интервенции, несмотря на первоначальный скептицизм Пентагона и доктрину «лидерства из-за спины», которая исключала планы «государственного строительства».

Ход военной операции, начавшейся как «Odyssey Dawn» и перешедшей под командование НАТО как «Unified Protector», выявил проблему «расползания целей». Анализ количественных данных НАТО – свыше 26 500 боевых вылетов, из которых более 9 700 были ударными, уничтожившими более 5 900 военных целей – убедительно доказывает, что мандат на защиту гражданского населения фактически трансформировался в операцию по смене режима. Это подтверждается и присутствием спецназа коалиции на местах, несмотря на запрет оккупационных сил.

Долгосрочные последствия для Ливии оказались катастрофическими. Страна превратилась в «несостоявшееся государство», о чем свидетельствует резкий рост показателя хрупкости государства (Fragile State Index) с 68,7 баллов в 2011 году до 96,5 баллов в 2024 году. Экономический и социальный коллапс, обвал нефтедобычи и резкое снижение качества жизни стали прямым следствием разрушения централизованной власти. Политическая и региональная фрагментация привела к расколу между конкурирующими правительствами (ПНЕ в Триполи и ЛНА Хафтара на востоке), усугубляемому влиянием клановых, региональных и религиозных ополчений. Кроме того, неконтролируемый отток оружия и боевиков спровоцировал дестабилизацию всего региона Северной и Западной Африки, усилив террористические группировки.

Эволюция политики США в постконфликтный период (2012 — н.в.) была отмечена «рискобоязненной» стратегией. Гибель посла Кристофера Стивенса в Бенгази в 2012 году оказала глубокое влияние на Вашингтон, снизив его желание вкладывать политический капитал в стабилизацию Ливии. Последовательные администрации сосредоточились на двух ключевых целях: предотвращении превращения Ливии в убежище для террористов и поддержке процесса посредничества ООН. Несмотря на стратегическое дистанцирование, США выделили более $900 млн помощи (Общий объем помощи США Ливии), включая $275 млн гуманитарной поддержки, что свидетельствует о частичной, но ограниченной приверженности решению кризиса.

Стратегические уроки Ливии оказали фундаментальное влияние на внешнюю политику США. Ключевым уроком стала необходимость разработки четкого плана постконфликтного восстановления («shoes on the ground») и гражданского компонента интервенции, отсутствие которого привело к хаосу. Более того, «ливийский прецедент» – злоупотребление мандатом R2P для смены режима – подорвал доверие в СБ ООН и стал ключевым фактором нежелания России и Китая сотрудничать по Сирии, что привело к параличу коллективных действий в других кризисных регионах. Это, в свою очередь, обусловило большую осторожность и нерешительность администраций США в отношении прямого военного вмешательства в Сирии и Йемене, где они предпочитали не повторять ошибок Ливии.

Таким образом, ливийский кейс является ярким примером парадокса «гуманитарной» интервенции. Он демонстрирует, как благие намерения, даже подкрепленные международно-правовым мандатом, могут привести к непредвиденным и разрушительным последствиям, если отсутствуют всеобъемлющее стратегическое планирование, адекватные ресурсы для постконфликтного урегулирования и устойчивый консенсус в международном сообществе.

Перспективы для дальнейших исследований включают детальный анализ роли России в Ливии после 2020 года и ее влияния на динамику конфликта и процесс урегулирования, а также изучение эффективности международных усилий по борьбе с терроризмом в условиях ливийского вакуума власти. Также важен сравнительный анализ различных подходов к «гуманитарной интервенции» в контексте их долгосрочных результатов.

Список использованной литературы

1. Валькова Л.С. Саудовская Аравия. М., 2015. 30 с.
2. Воронцовский М.Б. Идейная борьба в США по проблемам внешней политики в 1990-е годы: Политические теории и практика: автореферат дис. канд. политол. наук: 23.00.01. М., 2013. 78 с.
3. Воронцовко О.Ю. Концепция «гуманитарного интервенционизма» в политической мысли США 1990-х гг. М., 2014. 165 с.
4. Журавлевин A.B. Внешняя политика США за гранью «холодной войны»: Формирование концептуальных основ: Диссертация на соискание ученой степени кандидата политологических наук. М., 2012. 96 с.
5. Журавлева В.Ю. Эволюция отношений президентской власти и Конгресса США в период президентства Б. Клинтона: 1990-е годы. М., 2011. 86 с.
6. Кхошайш, Фуад Али Политика США на Ближнем Востоке, 1990-1998 гг., 2015. 45 с.
7. Левина И.Д. Государственный строй стран Арабского Востока. М., 2010. 124 с.
8. Луцке А.Б. Лига арабских государств. М., 2013. 87 с.
9. Медведко А.И. Этот Ближний бурлящий восток. М., 2010. 240 с.
10. Наумкина В.В. Национальный фронт в борьбе за независимость и национальную демократию. М., 2011. 30 с.
11. Невенченой В.В. Ирак во внешнеполитической стратегии США на Ближнем и Среднем Востоке: 1991-2003. Майкоп, 2005. 89 с.
12. Омар Абдалла Абдалла. США и арабский Ближний Восток: эволюция взаимоотношений после «холодной войны», 1985-1995 гг. М., 2015. 15 с.
13. Панин В.Н. Политический процесс на Ближнем Востоке: влияние Российской Федерации и США. Пятигорск, 2013. 79 с.
14. Петров А.З. Кризис в Персидском заливе и его влияние на ближневосточную обстановкую. М., 2010. 43 с.
15. Рябцева Е.Е. Американское общественное мнение по проблемам внешней политики и его место в политической системе США. Волгоград, 2011. 16 с.
16. Сусловко Г.В. Политика США по управлению «расширенным» Ближним Востоком // США-Канада. 2011. 145 с.
17. Чернов С.А. Внешняя политика США и системный подход. М., 2011. 78 с.
18. Шаклеин В.В. Проблемы международной безопасности и внешняя политика США в 1993-2000 гг. М., 2016. 16 с.
19. Шумилин А.В. Проблема партийности во внешней политике США. МЭиМО. 2014. 144 с.
20. Шумилинко А.Ю. США и Ближний Восток: эволюция взглядов и политики // США: экономика, политика, идеология. 2013. 123 с.
21. Эриксон О. С. Лоббирование Конгресса основной способ воздействия американцев на внешнюю политику // США-Канада. 2004. 78 с.
22. Юрина А.Б. Под знаком Ирака // Международная жизнь. 2013. 175 с.
23. Юрченко В.С. Военно-техническое сотрудничество США с арабскими странами (конец XX начало XXI вв.) // Ближний Восток и современность. 2012. 165 с.
24. Analyzing USA’s Interest Through Military Intervention During the Libyan Civil War (2011). URL: https://www.semanticscholar.org/paper/Analyzing-USA%27s-Interest-Through-Military-the-Libyan-Fahmi-Ramadhani/c94b2a8d3886f4a3320f7797b5e3940141f237f3 (дата обращения: 21.05.2025).
25. After 2011, the United States Stayed on the Sidelines—to Libya’s Detriment. URL: https://www.washingtoninstitute.org/policy-analysis/after-2011-united-states-stayed-sidelines-libyas-detriment (дата обращения: 21.05.2025).
26. Constructed Threat and U.S. Humanitarian Intervention in Libya. URL: https://ciaonet.org/attachments/20857/uploads (дата обращения: 21.05.2025).
27. Consequences of US-NATO invasion of Libya. URL: https://www.geopolitika.ru/en/article/consequences-us-nato-invasion-libya (дата обращения: 21.05.2025).
28. Everyone says the Libya intervention was a failure. They’re wrong. URL: https://www.brookings.edu/regions/africa/libya/everyone-says-the-libya-intervention-was-a-failure-theyre-wrong/ (дата обращения: 21.05.2025).
29. Explaining United States Military Intervention in Libya 2011: from Liberal Internationalism Perspective Introduction. URL: https://www.cerist.dz/images/stories/dgrs/revues/files/Rev_Sciences_Humaines/Num_55/02_Explaining%20United%20States%20Military%20Intervention%20in%20Libya%202011.pdf (дата обращения: 21.05.2025).
30. In Syria, Unlearned Lessons from Libya. URL: https://inthesetimes.com/article/in-syria-unlearned-lessons-from-libya (дата обращения: 21.05.2025).
31. Lessons from the Air Campaigns over Libya, Syria, and Yemen. URL: https://press.armywarcollege.edu/parameters/article/view/174 (дата обращения: 21.05.2025).
32. Lessons of the Libya Intervention. URL: https://www.brookings.edu/regions/africa/libya/lessons-of-the-libya-intervention/ (дата обращения: 21.05.2025).
33. Libya and the Responsibility to Protect. URL: https://www.globalr2p.org/countries/libya/ (дата обращения: 21.05.2025).
34. Libya and U.S. Policy. URL: https://crsreports.congress.gov/product/pdf/R/R44211 (дата обращения: 21.05.2025).
35. Libya: State Fragility 10 Years After Intervention. URL: https://fundforpeace.org/2021/04/09/libya-state-fragility-10-years-after-intervention/ (дата обращения: 21.05.2025).
36. Libya: Transition and U.S. Policy. URL: https://www.everycrsreport.com/reports/R42544.html (дата обращения: 21.05.2025).
37. Resolution 1973 (Libya) S/RES/1973. URL: https://www.globalr2p.org/resources/resolution-1973-libya-s-res-1973/ (дата обращения: 21.05.2025).
38. S/RES/1973 (2011). URL: https://www.un.org/securitycouncil/s/res/1973%282011%29 (дата обращения: 21.05.2025).
39. S/RES/1973: UN Documents. URL: https://www.securitycouncilreport.org/un_documents_type/resolution/ (дата обращения: 21.05.2025).
40. The Intervention in Libya in a Legal Perspective: R2P and International Law. URL: https://academic.oup.com/edited-volume/35213/chapter/303429813 (дата обращения: 21.05.2025).
41. The “Responsibility to Protect” Doctrine: Revived in Libya, Buried in Syria. URL: https://www.insightturkey.com/the-responsibility-to-protect-doctrine-revived-in-libya-buried-in-syria (дата обращения: 21.05.2025).
42. The Rise and Fall of the Responsibility to Protect. URL: https://www.cfr.org/education/rise-and-fall-responsibility-protect (дата обращения: 21.05.2025).
43. The Role of the United States (U.S.) Interests in the Intervention in Libya 2011. URL: https://www.researchgate.net/publication/349880193_The_Role_of_the_United_States_US_Interests_in_the_Intervention_in_Libya_2011 (дата обращения: 21.05.2025).
44. The Unintended Consequences of US Intervention in Libya. URL: https://thedailyeconomy.org/2016/09/16/the-unintended-consequences-of-us-intervention-in-libya/ (дата обращения: 21.05.2025).
45. United Nations Security Council Resolution 1973. URL: https://en.wikipedia.org/wiki/United_Nations_Security_Council_Resolution_1973 (дата обращения: 21.05.2025).
46. United Nations Security Council Resolutions 1968–74. URL: https://www.cambridge.org/core/books/abs/the-responsibility-to-protect/united-nations-security-council-resolutions-196874/09E819F30F7B5DF21894C2366810D779 (дата обращения: 21.05.2025).
47. U.S. Foreign Policy and the Arab Spring: Ten Short-Term Lessons Learned. URL: https://digitalcommons.du.edu/gspp_facpubs/74 (дата обращения: 21.05.2025).
48. Western Intervention And The Lessons From Libya. URL: https://fpa.org/2013/05/29/western-intervention-and-the-lessons-from-libya/ (дата обращения: 21.05.2025).
49. 2011 military intervention in Libya. URL: https://en.wikipedia.org/wiki/2011_military_intervention_in_Libya (дата обращения: 21.05.2025).