«Абсолютная пустота» как альтернатива: анализ концепций государственности в романе В. Пелевина «Чапаев и Пустота»

В середине 1990-х годов, когда Россия переживала один из самых турбулентных периодов своей истории – отголоски вооруженного конфликта у Белого дома, коммерческие ларьки, латиноамериканские сериалы и первая чеченская война стали неотъемлемой частью повседневности – на литературной арене появился роман, который не просто отразил, но и переосмыслил этот духовно-мировоззренческий кризис. Вышедший в 1996 году, «Чапаев и Пустота» Виктора Пелевина мгновенно занял место не просто значимого произведения, но и, по мнению многих критиков, стал главным русским романом десятилетия, предложив уникальную оптику для анализа российского государства и поиска новых идеологических установок.

В условиях, когда старые советские мифы рухнули, а новые ещё не сформировались, Пелевин, используя постмодернистскую эстетику и глубокие философские идеи, предпринял попытку осмыслить не только текущее состояние общества, но и возможные пути альтернативного развития. Его роман представляет собой не столько критику конкретных государственных форм, сколько метафизическое исследование самой возможности государственности, её иллюзорности и альтернативы, заключённой в концепции «пустоты».

Данный реферат ставит своей целью глубокое литературоведческое и философское исследование концепций альтернативного развития российского государства, представленных в романе В. Пелевина «Чапаев и Пустота». Мы рассмотрим, как постмодернистская эстетика используется для деконструкции государственных мифов, как философия «пустоты» предлагает метафизическую альтернативу государственному устройству, какую роль играют образы героев в артикуляции этих идей, и каким образом интертекстуальность и мифологизация способствуют построению уникальной модели альтернативного мира. В конечном итоге, будет сделана попытка определить место романа в контексте общей проблематики осмысления государственности в современной русской литературе.

Постмодернистская эстетика Пелевина: деконструкция государственных мифов и реалий 90-х

Виктор Пелевин в романе «Чапаев и Пустота» мастерски использует инструментарий постмодернизма для того, чтобы не просто отразить, но и глубоко деконструировать советский миф о государственности, а также критически осмыслить хаотичные и противоречивые реалии России 1990-х годов. Его подход отличается от западных аналогов, привнося в постмодернистский дискурс особую, политизированную интонацию, ибо, как показывает роман, именно в синтезе этих элементов и кроется глубина авторского замысла.

Русский постмодернизм: специфика и политический контекст

Русский постмодернизм, как демонстрирует Пелевин, заметно отличается от западной традиции. Если западный постмодернизм часто концентрируется на глобализме и стирании границ культур, то его русский аналог более политизирован и локализован. Он ограничивается постсоветским пространством и активно вступает в диалог с русской классической литературой, используя её наследие для переосмысления. Главное отличие заключается в том, что Пелевина интересует не столько превращение реальности в симулякр, сколько обратный процесс — рождение реальности из симулякра. Это принципиально меняет оптику восприятия, переводя акцент с чистого отрицания на поиск новых смыслов в обломках старых систем, что служит ключом к пониманию его уникального вклада в философскую мысль.

В произведениях Пелевина мистика не просто декорация, а неотъемлемая часть политического анализа. Сатирическое отрицание явлений нового времени — политики, рекламы, философии, организации постсоветской жизни — всегда представлено в контекстах, которые предлагается воспринимать как мистические или метафизические. Это позволяет автору не просто критиковать, но и исследовать политическую или государственную мифологию на более глубоком, архаическом уровне, создавая оригинальный авторский миф, который сочетает и трансформирует мифологию второго порядка. Таким образом, Пелевинская мистика служит не бегством от реальности, а способом её переосмысления через призму метафизических категорий, что особенно важно при анализе концепций государственности.

Симулякр и деконструкция: критика тоталитарной идеологии и массовой культуры

В основе постмодернистской эстетики Пелевина лежит концепция симулякра – подобия без подлинника. «Чапаев и Пустота» сам по себе является безусловным симулякром, который через деконструкцию классического наследия, дискретность повествования, травестию и пастиш подвергает критическому переосмыслению мифы тоталитарной идеологии и соцреализма. Процессы демифологизации, деканонизации и десакрализации направлены на разрушение устоявшихся, но утративших смысл «текстовых моделей» прошлого.

Пелевин не останавливается на деконструкции советского прошлого. Он беспощаден и к основной мифологеме современности — телевидению, рекламе и PR, которые выступают носителями и трансляторами новых мифов. Роман интегрирует в русскую литературу приметы 1990-х годов: коммерческие ларьки, бандитские разборки и латиноамериканские сериалы. Эти элементы массовой культуры, казалось бы, далекие от высоких литературных образцов, становятся в его руках инструментами для создания нового авторского мифа, в котором они функционируют как симулякры, порождающие иллюзорное бытие. Таким образом, проблема симуляции бытия в романах Пелевина дополняется представлениями о технизированном обществе, погруженном в сферу масс-медиа и иллюзорного существования.

Размывание границ реальности и ирония в повествовании

Одним из наиболее ярких проявлений постмодернистской эстетики в романе является систематическое размывание грани между реальностью и галлюцинациями. Большая часть действия происходит в психиатрической больнице, что само по себе является мощным сюрреалистическим элементом, ставящим под сомнение объективность воспринимаемого мира. Эта неопределённость, где отсутствует единое объективно существующее пространство и время, отражает постмодернистскую концепцию мира как плюралистичного и фрагментарного, отрицающего упорядоченность и абсолютную истину.

Пелевин использует пародийный модус повествования и осуществляет эстетическую переоценку всей «досовременной» культуры, включая модернизм Серебряного века. Главный герой, Петр Пустота, в хронотопе Серебряного века предстаёт поэтом-декадентом, что позволяет автору не только пародировать, но и творчески претворять модернистский опыт. Ирония становится мощным литературным приёмом, позволяющим Пелевину кратко и доступно обрисовывать суть сложных философских идей, как, например, в отношении Ницше, одновременно утверждая свой позитивный концепт «человека». Это позволяет автору балансировать на грани элитарной и массовой культуры, делая сложнейшие философские концепции доступными широкому кругу читателей, интегрируя интеллектуальное и развлекательное.

Философия «пустоты» как метафизическая альтернатива государственному устройству

В основе пелевинского видения альтернативного развития государства лежит глубоко проработанная философия «пустоты». Эта концепция, далеко не абстрактная, становится центральным элементом, через который автор предлагает не просто критику, но и метафизическую альтернативу традиционным формам государственного бытия.

Буддийское учение о пустоте (шуньяте) и его интерпретация

Ключевым философским источником романа является буддийское учение о пустоте, или шуньяте. Это не просто отсутствие чего-либо, а, скорее, непостижимость, фундаментальная недвойственность и взаимозависимость всех явлений. Чапаев, выступающий в романе в роли просветлённого гуру, цитирует «Сутру сердца совершенной мудрости» («Праджняпарамита хридая сутра»), утверждая: «любая форма — это пустота», и «пустота — это любая форма». Эта мантра становится центральной для понимания пелевинской философии.

Для героев романа, и в особенности для Петра Пустоты, познание этой пустоты является путём к всестороннему созерцанию мира. Оно позволяет выйти за рамки привычных дуалистических представлений, таких как «государство/индивид», «реальность/иллюзия», «бытие/небытие». В контексте государственности, такое понимание «пустоты» предлагает радикальный отказ от привязанности к любой форме власти или идеологии. Если любая форма есть пустота, то и любая государственная структура, какой бы прочной и незыблемой она ни казалась, по своей сути иллюзорна и непостоянна. Это ведёт к осмыслению альтернативы не как другой формы, а как отказа от самой идеи фиксированной формы, переходу к состоянию свободы от концептуальных оков. И что из этого следует? Следует осознание того, что подлинная свобода заключается не в выборе между одной государственной формой и другой, а в фундаментальном изменении способа восприятия, когда сама идея привязанности к внешним структурам растворяется, открывая путь к внутреннему суверенитету.

«Пустота» как реакция на духовно-мировоззренческий кризис

Концепция «пустоты» в романе Пелевина является прямым ответом на духовно-мировоззренческий кризис, охвативший постсоветскую Россию 1990-х годов. После краха коммунистической идеологии и распада Советского Союза общество оказалось в вакууме, лишённое привычных ориентиров и смысла. В этих условиях «пустота» становится не символом безысходности, а попыткой обрести новые идеологические установки, которые не заменяли бы старые догмы новыми, а предлагали бы качественно иной подход к мировосприятию. Это реакция на меняющееся коллективное сознание, ищущее точку опоры вне традиционных институтов.

Интересно сравнение «пустоты» Фуко (западной) и «пустоты» Пелевина (восточной). Если западная «пустота» часто ассоциируется с неудовлетворённостью, насмешкой, деконструкцией и кризисом идентичности, то восточная «пустота» Пелевина — это путь к самоуглублению, спокойствию и просветлению. Она не разрушает, а трансформирует сознание, открывая новые горизонты для понимания мира и своего места в нём. В этом контексте государственная форма воспринимается как внешнее ограничение, от которого можно и нужно освободиться, погрузившись во «Внутреннюю Монголию» — метафизическое пространство свободы и самопознания.

Интерпретация идей субъективного идеализма и метафизика небытия

Пелевин не только обращается к буддизму, но и интерпретирует идеи западных философов-идеалистов, таких как Джордж Беркли и Дэвид Юм, а также экзистенциалиста Мартина Хайдеггера, через призму восточной философии. Главный герой, Петр Пустота, ещё в подростковом возрасте увлекается сочинениями этих мыслителей, погружаясь в философские аспекты пустоты и небытия. Буддистская интерпретация идей Беркли о том, что мир заканчивается там, где субъект перестаёт о нём думать, становится особенно значимой. Если реальность существует только в восприятии сознания, то и государственные структуры, их легитимность и значение, также являются порождением коллективного сознания.

Это приводит к метафизическому отрицанию любой внешней, навязанной формы бытия, включая государственную. Если субъект может изменить своё восприятие, он может изменить и реальность, в которой существует государство. Таким образом, альтернатива государственному устройству заключается не в построении новой, «лучшей» формы, а в осознании её иллюзорности и способности к внутреннему освобождению. Концепция «пустоты» становится не только философским учением, но и практическим руководством к действию, предлагающим путь к абсолютному суверенитету индивида, не зависящего от внешних структур и идеологий.

Образы героев: от деконструкции мифов к артикуляции альтернативных идей

В романе «Чапаев и Пустота» Пелевин использует своих персонажей не просто как носителей сюжетных линий, но как сложные аллегории, через которые происходит деконструкция традиционных мифов о государственности и артикуляция радикально новых, альтернативных идей. Главные и второстепенные герои становятся проводниками в многомерном мире, где реальность и вымысел переплетаются, а личное просветление предлагается как путь к освобождению от внешних форм власти. Не кажется ли читателю, что в этом многообразии характеров скрывается глубокое послание о том, как индивидуальное осознание может изменить коллективное представление о миропорядке?

Петр Пустота: поэт-декадент на рубеже эпох и отражение расщеплённого сознания

Центральный образ романа — поэт-декадент Петр Пустота — это собирательный образ человека «непонятного времени», находящегося на историческом рубеже между двумя эпохами: охваченной Гражданской войной Россией 1918 года и постперестроечной Россией середины 1990-х. Он запрограммирован на жизнь в одной социально-культурной парадигме, но оказывается в совершенно другой, что приводит к расщеплению его сознания. Петр Пустота является пациентом психиатрической больницы в современной России, где проходит экспериментальный курс реабилитации. Это условие не случайно: психбольница становится метафорой общества, потерявшего связь с реальностью, а его расщеплённое сознание — моделью плюралистичного и фрагментарного мира, характерного для постмодернизма.

Петр, постоянно перемещающийся между временными и смысловыми слоями, олицетворяет человека, который не видит границ между мечтой, реальностью, сном и действительностью. Его мировосприятие начинает дробиться ещё в подростковом возрасте, когда он увлекается философскими аспектами пустоты и небытия, что приводит к его погружению в собственное сознание. В этом состоянии, где все внешние авторитеты и государственные рамки теряют свою значимость, Петр становится идеальным персонажем для исследования альтернатив, которые лежат за пределами традиционного политического дискурса. Его внутренний мир, его поиски и сомнения, становятся главным пространством для артикуляции идей о свободе от навязанных форм.

Чапаев: гуру, бодхисаттва и критик государственного безразличия

Образ Василия Чапаева в романе Пелевина радикально отличается от его канонического представления в советском мифе. Это не историческая личность, а, скорее, образ, сохранившийся в культурной памяти, который Пелевин преобразует в просветлённого восточного мудреца, гуру и учителя духовного освобождения, возможно, даже воплощение Будды. Чапаев становится проводником Петра в постижении «пустоты» и «Внутренней Монголии».

Однако наиболее парадоксальной и значимой чертой этого Чапаева является его глубокое безразличие к проблемам народа и общества. Эпизод, где он приказывает отцепить вагоны с красными ткачами, бросив их замерзать в снежной степи, является яркой иллюстрацией этого. Это безразличие не цинизм, а радикальный отказ от традиционной роли государственного деятеля или революционного лидера, который несёт ответственность за судьбы масс. В его философии, все внешние формы, включая государство и его граждан, являются иллюзией. Поэтому истинное освобождение лежит не в изменении внешней реальности, а в изменении внутреннего восприятия. Чапаев артикулирует идею, что попытки улучшить или перестроить внешнее государство бессмысленны до тех пор, пока человек не осознает иллюзорность собственной привязанности к этим формам. Его безразличие становится формой высшей мудрости, предлагающей метафизическую альтернативу государственному управлению – полное растворение в «пустоте».

Второстепенные персонажи: голоса российского общества 90-х и их отношение к государству

Соседи Петра Пустоты по палате в психиатрической больнице — Сердюк, «Просто Мария» и Володин — не просто эпизодические фигуры, а обобщённые выражения различных социальных слоёв российского общества 90-х годов, а их увлечения и восприятие мира служат скрытыми формами отношения к государственности и её альтернативам.

• Сердюк, одержимый войной японских кланов Тайра и Минамото, символизирует бегство от травмирующей российской реальности в экзотические, чужие нарративы. Это может быть интерпретировано как отказ от участия в собственной государственной жизни, поиск смысла в истории других народов, что является косвенным выражением разочарования в отечественной истории и её государственности.
• «Просто Мария», идентифицирующая себя с героиней латиноамериканского сериала и состоящая в отношениях с Арнольдом Шварценеггером, отражает всепоглощающее влияние массовой культуры и уход в иллюзорный мир медиа. Её «реальность», сформированная телевизионными образами, является своего рода альтернативной государственностью, где личные фантазии замещают государственные институты, а кумиры шоу-бизнеса становятся более значимыми, чем политические лидеры. Это критика общества, которое предпочитает симулякры государственной реальности.
• Володин, бандит, чья реальность определяется жестокими законами криминального мира 90-х годов, воплощает полный хаос и отсутствие какого-либо государственного порядка. Его «государство» — это зона анархии, где власть принадлежит силе, а не закону. Использование бандитского жаргона для пересказа серьёзных сюжетов подчёркивает деградацию языка и ценностей в обществе, где традиционные государственные институты оказались неэффе��тивными или коррумпированными.

Таким образом, второстепенные персонажи, каждый по-своему, демонстрируют разные грани распада традиционного государственного сознания: от бегства в чужую историю и массовую культуру до погружения в криминальную анархию. Все эти «альтернативы» не являются конструктивными моделями, но показывают глубокий кризис и поиск новых форм существования вне традиционных государственных рамок.

Интертекстуальность и мифологизация: построение «идеальной» структуры альтернативного мира

В. Пелевин в романе «Чапаев и Пустота» использует интертекстуальность и мифологизацию как мощные инструменты для создания многомерного мира, где реальность подвергается сомнению, а альтернативные формы бытия формируются из обломков старых мифов и культурных кодов. Это не просто игра смыслов, но и попытка построить «идеальную» структуру альтернативного мира, основанную на метафизических принципах.

Демифологизация Фурманова и культурные аллюзии

Одной из ведущих стратегий русского литературного постмодернизма, активно используемой Пелевиным, является интертекстуальность, включающая цитаты, реминисценции и аллюзии. «Чапаев и Пустота» опирается на узловые эпизоды повести Дмитрия Фурманова «Чапаев», инкорпорируя их в свой текст, но при этом меняя знак на противоположный. Это не просто пародирование, а глубокая демифологизация исходного романа. Например, сцена на вокзале перед отправкой поезда или эпизод со спектаклем у Фурманова, где Чапаев говорит о единстве фронта и тыла, у Пелевина превращаются в «концерт» с «всякими… штуками». Если роман Фурманова был документом эпохи, то Пелевин лишает его исторической достоверности, превращая в объект мифотворчества, демонстрируя, как идеологические конструкты становятся частью культурного симулякра.

Кроме того, автор широко использует культурные аллюзии на литературно-философские памятники европейской и азиатской культуры. Петр Пустота увлекается сочинениями таких мыслителей, как Юм, Беркли и Хайдеггер, что становится основой для его метафизических поисков. Отсылки к дзэн-буддизму, древним мифам и архетипам различных народов создают сложный интертекстуальный ландшафт, где западные и восточные философские традиции переплетаются, предлагая читателю многообразие точек зрения на природу реальности и государственности. Ироническое отношение Пелевина к таким мыслителям, как Ницше, позволяет не только кратко обрисовать суть их идей, но и противопоставить им собственную, более позитивную концепцию «человека», выходящую за рамки нигилизма.

Миф о Вечном Невозвращении и «Внутренняя Монголия»

Особое место в романе занимает древний монгольский миф о Вечном Невозвращении, который, по авторскому комментарию, произведение является первой в мировой культуре попыткой отразить художественными средствами. Этот миф становится уникальной авторской мифологемой, глубоко связанной с концепцией «Внутренней Монголии». «Внутренняя Монголия» — это метафора тонкого мира человека, его внутреннего пространства сознания, которое является путём к просветлению. Она представляет собой внутреннюю, метафизическую альтернативу внешнему государственному устройству.

Идея Вечного Невозвращения, в сочетании с концепцией «Внутренней Монголии», предлагает радикальный отказ от циклического понимания истории и государства. Если нет возвращения, то нет и возможности снова построить ту же систему, что и раньше. Альтернатива не в том, чтобы построить новую империю или республику, а в том, чтобы уйти от внешнего мира в себя, во «Внутреннюю Монголию», где истинная свобода и просветление становятся возможными. Это не просто бегство от реальности, а создание новой реальности внутри себя, где человек становится суверенным и независимым от любых внешних государственных форм. В этом контексте политическая или государственная мифология становится объектом пристального изучения, и Пелевин создаёт оригинальный авторский миф, сочетающий и трансформирующий мифологию второго порядка.

Виртуальная игра и размытость границ бытия

Пелевин строит свои произведения по законам виртуальной игры, демонстрируя одновременно достоверность иллюзии и иллюзорность реальности. Герои романа постоянно бьются над вопросом о сущности реальности, а самого Пелевина интересует процесс рождения реальности из симулякра. Главный герой, Петр Пустота, не способен до конца решить, какая из реальностей — бред, а какая — настоящая, поскольку все они порождаются феноменами его сознания. Эта «виртуальная игра» является мощным инструментом для деконструкции любых устойчивых представлений о государстве. Если реальность вариативна, то и государственная форма не является абсолютной.

Грань между жизнью и смертью у Пелевина, как правило, размыта. Это проявляется в эпизоде с «глиняным пулемётом», когда Чапаев и Анна уничтожают вселенную, но остаются при убеждении, что «любая форма – это пустота… пустота – это любая форма». Этот эпизод приводит Петра Пустоту к осознанию тождества бытия и небытия. Главный герой настолько погружен в себя, что не видит границы между мечтой и реальностью, сном и действительностью. Такая размытость бытия делает невозможным привязку к какой-либо конкретной государственной форме, предлагая взамен метафизическое освобождение от всех форм как истинную альтернативу.

Заключение: Место романа в осмыслении государственной проблематики

Роман В. Пелевина «Чапаев и Пустота» является не только знаковым произведением русского постмодернизма, но и одним из самых значительных текстов, осмысляющих проблематику российской государственности в переломный период 1990-х годов. По мнению критиков, он заслуженно считается «главным русским романом 1990-х годов», который «разорвал пустоту» вокруг современной литературы и вернул Пелевину статус ведущего писателя, интегрировав в русскую литературу реалии ларьков и сериалов, тем самым определив вектор её дальнейшего развития.

Пелевин, используя постмодернистскую оптику, не предлагает новых политических моделей или идеальных государственных устройств в традиционном смысле. Вместо этого он осуществляет глубокую деконструкцию существующих государственных мифов, особенно советского. Через призму иронии, пастиша и симулякра он показывает иллюзорность и условность любых форм власти и идеологии. Эта деконструкция служит подготовительной ступенью для его главной философской идеи — концепции «пустоты».

Философия «пустоты», черпающая вдохновение в буддийском учении о шуньяте и интерпретирующая идеи западных идеалистов, таких как Беркли, предлагает радикально иную альтернативу государственному бытию. Это не поиск новой внешней формы, а метафизическое отрицание самой привязанности к формам. Познание «пустоты» ведёт к освобождению сознания от внешних обусловленностей, включая государственные институты, и открывает путь к «Внутренней Монголии» — индивидуальному, метафизическому пространству свободы и просветления.

Образы героев — Петр Пустота, расщеплённое сознание которого отражает плюралистичный мир постсоветской России; Чапаев, просветлённый гуру, чьё безразличие к внешним проблемам является радикальным отказом от традиционной роли государственного деятеля; а также второстепенные персонажи, символизирующие кризисные аспекты общества 90-х — все они служат инструментами для артикуляции этой новой, внутренней, метафизической альтернативы.

Интертекстуальность и мифологизация, включая демифологизацию фурмановского «Чапаева» и уникальный монгольский миф о Вечном Невозвращении, усиливают ощущение виртуальности бытия и размытости границ между реальностью и иллюзией. Это позволяет Пелевину показать, что истинная альтернатива государственности заключается не в переустройстве внешнего мира, а в трансформации внутреннего восприятия, в осознании собственной свободы от любых навязанных форм.

В контексте духовно-мировоззренческого кризиса 1990-х годов и поиска новых идеологических установок, роман «Чапаев и Пустота» стал важным этапом в осмыслении меняющегося коллективного сознания. Пелевинские герои, часто находящиеся в плену у собственного сознания и не понимающие виртуальность своего существования, в конечном итоге приходят к пониманию, что истинная власть и свобода находятся внутри них самих. Таким образом, роман предлагает глубокие философские размышления о природе власти, реальности и человеческого сознания, утверждая, что освобождение от государственных форм начинается с освобождения от ментальных привязанностей к ним.

Список использованной литературы

1. Пальчик Ю.В. Взаимодействие эпических жанров в прозе Виктора Пелевина. Самара: СГПУ, 2003. 24 с.
2. Пелевин В.О. Чапаев и Пустота. М.: Вагриус, 2002. 399 с.
3. Пелевин В.О. Generation «П». М.: Вагриус, 2002. 336 с.
4. Пелевинские чтения – 2003: Межвуз. сб. науч. тр. Калининград: КГУ, 2004. 352 с.
5. Шульга К.В. Поэтико-философские аспекты виртуальной реальности в романе «Generation ‘П’» Виктора Пелевина. Елец: ЕГУ, 2005. 21 с.
6. Соломонова Н.В. Постмодернистские черты в творчестве В. Пелевина. URL: https://forum.science/node/1483 (дата обращения: 18.10.2025).
7. Ишимбаева Г.Г. «Чапаев и Пустота»: постмодернистские игры Виктора Пелевина. URL: http://www.litrossia.ru/item/11832-galina-ishimbaeva-chapaev-i-pustota-postmodernistskie-igry-viktora-pelevina (дата обращения: 18.10.2025).
8. Корнев С. Столкновение пустот: может ли постмодернизм быть русским и классическим? Об одной авантюре Виктора Пелевина. URL: https://nlobooks.ru/magazines/novoe_literaturnnoe_obozrenie/28_nlo_1997/article/6257/ (дата обращения: 18.10.2025).
9. Сейдашова А.Б. Мотив пустоты в романе В.О. Пелевина «Чапаев и пустота». URL: https://cyberleninka.ru/article/n/motiv-pustoty-v-romane-v-o-pelevina-chapaev-i-pustota (дата обращения: 18.10.2025).
10. Фадеев А.С. Культурные аллюзии «запада» и «востока» в творчестве Виктора Пелевина. URL: https://mgpu.ru/wp-content/uploads/2023/06/nauch_v_meg_6_23_4.pdf (дата обращения: 18.10.2025).
11. Демин В.И. Исторический роман в постмодернистском исполнении: Виктор Пелевин «Чапаев и Пустота». URL: https://cyberleninka.ru/article/n/istoricheskiy-roman-v-postmodernistskom-ispolnenii-viktor-pelevin-chapaev-i-pustota (дата обращения: 18.10.2025).
12. Сиротин С. Виктор Пелевин: эволюция в постмодернизме. URL: https://magazines.gorky.media/continent/2008/137/viktor-pelevin-evolyutsiya-v-postmodernizme.html (дата обращения: 18.10.2025).
13. Аюпов Т.Р. Специфика интертекстуальных связей в раннем творчестве В.О. Пелевина (на материале романов «Омон Ра» и «Чапаев и Пустота»). URL: https://cyberleninka.ru/article/n/spetsifika-intertekstualnyh-svyazey-v-rannem-tvorchestve-v-o-pelevina-na-materiale-romanov-omon-ra-i-chapaev-i-pustota (дата обращения: 18.10.2025).
14. Комовская Е.В. Жанр романа созерцания как самостоятельная жанровая категория (на примере романа В.О. Пелевина «Чапаев и пустота»). URL: https://cyberleninka.ru/article/n/zhanr-romana-sozertsaniya-kak-samostoyatelnaya-zhanrovaya-kategoriya-na-primere-romana-v-o-pelevina-chapaev-i-pustota (дата обращения: 18.10.2025).
15. Бачурина Д.И. Поэтика интертекстуальности в романе В.О. Пелевина «Чапаев и Пустота». URL: https://elibrary.ru/item.asp?id=50005510 (дата обращения: 18.10.2025).
16. Автореферат диссертации «Творчество В. Пелевина 90-х годов XX века в контексте русского литературного постмодернизма». URL: https://cheloveknauka.com/tvorchestvo-v-pelevina-90-h-godov-xx-veka-v-kontekste-russkogo-literaturnogo-postmodernizma (дата обращения: 18.10.2025).
17. Цыганов А.А. Мифология и роман Пелевина «Чапаев и Пустота» (по материалам: Генис А. Беседа десятая: Поле чудес. Виктор Пелевин. Звезда. 1997. № 12). URL: https://www.pelevin.info/stati/tsiganov/ (дата обращения: 18.10.2025).
18. Якубова Г.Т. Симулякр в художественной литературе: к проблеме типологии. URL: https://cyberleninka.ru/article/n/simulyakr-v-hudozhestvennoy-literature-k-probleme-tipologii (дата обращения: 18.10.2025).
19. Гавриков А.А. Философская рефлексия измененного состояния массового сознания. URL: https://cyberleninka.ru/article/n/filosofskaya-refleksiya-izmenennogo-sostoyaniya-massovogo-soznaniya (дата обращения: 18.10.2025).
20. Быков Д., Басинский П. Два мнения о романе Виктора Пелевина «Чапаев и Пустота» // Литературная газета. 1996. 29 мая. С. 4.