Сравнительный анализ основных социально-экономических моделей мира в условиях глобальной трансформации (2020–2025 гг.)

Введение

Одним из ключевых геоэкономических трендов современности является смещение центра мирового финансового, торгового и экономического влияния с «Глобального Севера» на «Глобальный Юг». Этот сдвиг подтверждается беспрецедентной статистикой: совокупная доля стран БРИКС (включая новых членов с 2024 г.) в мировом ВВП по паритету покупательной способности (ППС) в 2024 году достигла 36,8%, впервые значительно превысив долю стран «Большой семерки» (G7), которая составила 28,86%.

Этот статистический факт не просто констатирует изменение баланса сил; он служит мощным индикатором глубочайшей структурной трансформации, которую переживает мировая экономика. Классическая система социально-экономических моделей, сформированная в условиях глобального доминирования Запада, сталкивается с вызовами, требующими не просто адаптации, но радикального пересмотра институциональных основ.

Актуальность темы обусловлена совпадением нескольких критических факторов после 2020 года: последствия пандемии COVID-19, беспрецедентный рост геополитической напряженности, повлекший за собой геоэкономическую фрагментацию, и технологическая революция (ИИ и робототехника), призванная компенсировать демографические ограничения. В этих условиях национальные экономические модели – будь то либеральная американская, социально-ориентированная европейская или коллективистская восточноазиатская – проходят проверку на прочность, а их способность к трансформации определяет будущее глобального экономического порядка.

Целью данного исследования является проведение исчерпывающего сравнительного анализа основных социально-экономических моделей мира, оценка их институциональных различий и механизмов адаптации к актуальным глобальным вызовам в период 2020–2025 гг.

Для достижения поставленной цели необходимо решить следующие задачи:

1. Систематизировать теоретические основы и определить новые критерии классификации экономических моделей в контексте геоэкономической фрагментации.
2. Проанализировать ключевые глобальные тренды (новый протекционизм, макроэкономическая нестабильность, технологическая гонка) и их влияние на мировую торговлю.
3. Оценить специфические меры адаптации, предпринятые в США, Германии, Швеции и Японии, для сохранения устойчивости своих моделей.
4. Выявить основные вызовы и перспективы развития российской экономической модели в текущих условиях.

Методологическая база исследования включает использование сравнительного, системного и институционального анализа. Особое внимание уделяется анализу актуальных статистических данных Международного валютного фонда (МВФ), Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР), а также новейшим теоретическим разработкам, опубликованным в ведущих академических журналах и аналитических докладах (ВАК, Scopus).

Глава 1. Теоретические основы и трансформация классификации социально-экономических моделей

Сущность и классическая типология экономических моделей (Англосаксонская, Рейнская, Скандинавская)

Социально-экономическая модель, или экономическая система, представляет собой совокупность устойчивых, системообразующих характеристик экономических и социальных отношений в стране, включая механизмы координации, институты собственности, распределения ресурсов и роли государства. Классическая типология, сложившаяся во второй половине XX века, базируется на степени вмешательства государства, роли рынка и приоритетах социального обеспечения. Нам предстоит проанализировать, как эти традиционные модели справляются с вызовами XXI века.

Традиционно выделяют три основных типа моделей «Севера»:

1. Англосаксонская (Американская) модель: Характеризуется максимальной ориентацией на рынок, индивидуализм, конкуренцию и персональную ответственность. В ней преобладает свободное предпринимательство, минимальное государственное регулирование, низкий уровень налогообложения и относительно слабые профсоюзы. Менеджмент ориентирован на узкую специализацию и вертикальный карьерный рост.
2. Рейнская (Европейская/Германская) модель: Основана на концепции "социального рыночного хозяйства". Это смешанная система, где рыночные механизмы сочетаются с сильной социальной политикой, принципами солидарности и активным социальным партнерством (роль профсоюзов, совместное принятие решений). Цель — достижение экономического успеха при сохранении социальной справедливости, что исторически обеспечивало высокую степень социального консенсуса.
3. Скандинавская (Шведская) модель: Часто рассматривается как наиболее развитый тип социально-ориентированного капитализма. Она также является смешанной экономикой (85% компаний в частном секторе), но отличается самым высоким уровнем государственного перераспределения средств через налоги для обеспечения универсальных социальных благ (образование, здравоохранение, пенсии). Институциональная основа — это «дух Сальтшебадена», консенсус между трудом и капиталом, и активная политика на рынке труда.

Концепция «Геоэкономической фрагментации» как новый классификационный критерий

В XXI веке, особенно после 2020 года, классическая типология подвергается эрозии под воздействием геополитических и экономических шоков. Доминирующий тренд — это геоэкономическая фрагментация, то есть отход от идеалов безусловной глобализации, основанной на свободном потоке товаров, капитала и технологий, в пользу регионализации, автаркии и пересмотра торговых блоков.

Эта фрагментация вынуждает аналитиков вводить новые классификационные критерии, связанные с принадлежностью к конкурирующим макрорегиональным комплексам. Мир делится не просто на страны с разной степенью регулирования, но на геоэкономические макрозоны, которые либо сохраняют, либо полностью разрывают связи друг с другом. Примерами таких комплексов являются Европейский геоэкономический макрорегиональный комплекс (ЕС), а также региональные объединения, как АТЭС, МЕРКОСУР и ЕАЭС. Торговые и инвестиционные потоки все чаще замыкаются внутри этих зон, что является прямым следствием геополитической напряженности и желания обеспечить устойчивость цепочек поставок. Новая волна протекционизма лишь усиливает этот эффект.

Феномен «Глобального Юга» и новые центры мирового влияния

Наиболее значимым структурным сдвигом, бросающим вызов традиционному доминированию «Севера», является феномен «Глобального Юга» и смещение центра мирового экономического влияния в Азиатско-Тихоокеанский регион (АТР).

Эта концепция отражает не только географический аспект, но и растущую экономическую, демографическую и политическую мощь группы стран (включая Китай, Индию, Бразилию, ЮАР и новых членов БРИКС), которые зачастую придерживаются неанглосаксонской модели развития.

Показатель	БРИКС (включая новых членов, 2024 г.)	G7 (2024 г.)	Разница
Доля в мировом ВВП (по ППС)	36,8%	28,86%	+7,94%
Доля в мировом населении	Более 45%	Около 10%	—

Источник: Расчеты на основе данных МВФ и официальных источников, 2024 г.

Превышение совокупной доли БРИКС над G7 по паритету покупательной способности (ППС) является ключевым показателем. ППС более точно отражает реальный объем производства и потребления в странах с развивающейся экономикой. Этот сдвиг означает, что любая классификация современных социально-экономических моделей должна учитывать не только внутреннее институциональное устройство стран, но и их геоэкономическую принадлежность: к традиционному «Северу» (США, Европа), либо к динамично развивающемуся «Югу» (БРИКС+). Кроме того, в рамках «Юга» можно выделить и подтипы, например, Новые индустриальные страны (НИС), которые классифицируются на «экстравертивный» (экспортоориентированный азиатский тип, как Южная Корея) и «интравертивный» (латиноамериканский тип, как Бразилия), что подчеркивает разнообразие их экономических моделей и стратегий развития.

Глава 2. Анализ ключевых глобальных вызовов и их влияние на национальные экономики (2020–2025)

Новая волна протекционизма и тарифные войны

Геоэкономическая фрагментация нашла свое прямое выражение в росте протекционистских мер, что противоречит идеалам свободной торговли, которые доминировали в конце XX века. Новая волна протекционизма отличается избирательностью и часто маскируется под меры по обеспечению «национальной безопасности», «технологического суверенитета» или «снижения инфляции».

Ключевым кейсом, иллюстрирующим этот тренд, стал Закон США о снижении инфляции (Inflation Reduction Act, IRA), подписанный в августе 2022 года. Формально направленный на борьбу с изменением климата и снижение потребительских цен, IRA по своей сути является мощным протекционистским инструментом.

Закон предусматривает выделение около 369 млрд долларов на развитие чистой энергетики и электромобилей. Однако предоставление налоговых субсидий и кредитов конечным потребителям и производителям поставлено в прямую зависимость от выполнения следующих условий:

1. Финальная сборка электромобилей должна осуществляться в Северной Америке.
2. Использование критически важных компонентов (батарей, материалов) должно быть локализовано в США или странах, с которыми заключены соглашения о свободной торговле.

Этот механизм вызвал серьезный торговый спор с Европейским союзом. ЕС расценил IRA как дискриминационную меру, подрывающую конкурентоспособность европейских производителей и нарушающую правила ВТО, поскольку субсидии фактически исключают европейские товары из американского рынка. Таким образом, даже в рамках традиционного блока союзников («Север») наблюдается переход к модели, где национальные экономические интересы ставятся выше принципов многосторонней торговли. Если США, как флагман либеральной экономики, отказываются от догм свободной торговли, не означает ли это окончательный закат глобализации в ее классическом виде?

Макроэкономическая нестабильность: инфляционный шок и сдержанный рост

После периода сверхнизких процентных ставок и мягкой монетарной политики, 2022–2023 годы ознаменовались глобальным инфляционным шоком, вызванным нарушением цепочек поставок, энергетическим кризисом и высоким спросом после пандемии. Глобальные темпы инфляции достигли пика (9,5% в III квартале 2022 г.), вынуждая центробанки мира прибегать к жесткому монетарному сжатию.

Прогнозы МВФ (конец 2024 г. – 2025 г.) указывают на стабилизацию, но не на полное устранение проблем:

• Ожидается, что глобальные темпы инфляции замедлятся до 3,5% к концу 2025 года.
• Прирост мирового ВВП в 2025 году прогнозируется на уровне 3,2%.

Этот рост является сдержанным, что связано с эффектом высоких процентных ставок и сохраняющейся геоэкономической неопределенностью. Национальные модели вынуждены балансировать между необходимостью стимулировать экономический рост и подавлением инфляционного давления, при этом длительное сохранение высоких ставок может спровоцировать замедление инвестиционной активности.

Демографические ограничения и технологическая адаптация

Одним из наиболее фундаментальных долгосрочных вызовов для всех развитых моделей («Север») является старение населения и сжатие трудовых ресурсов. Эта проблема особенно остра в Японии и ряде европейских стран. Недостаток рабочей силы становится ограничением не только для социальной сферы, но и для расширения производственных мощностей. Фактически, демография становится одним из главных тормозов экономического потенциала.

Ответом на демографический коллапс становится бурное развитие и внедрение робототехники и искусственного интеллекта (ИИ). Роботизация рассматривается как единственная эффективная стратегия поддержания производительности труда в условиях кадрового голода.

Сектор	Оценочная стоимость рынка (2025 г.)	Прогнозный рост к 2035 г.	CAGR (2025-2035)
Промышленная робототехника	55,1 млрд долл.	291,1 млрд долл.	18,1%
Коботы и Сервисная робототехника	~180 млрд долл.	—	—

Источник: Аналитические данные Xpert.Digital, RoboticsWorld.

Инвестиции в технологии становятся ключевым элементом конкурентоспособности национальных моделей. Те страны, которые быстрее и эффективнее смогут интегрировать ИИ и робототехнику в производственные процессы, получат значительное преимущество в условиях глобального дефицита рабочей силы. Это заставляет даже традиционно консервативные модели (например, Восточноазиатскую) радикально пересматривать свою политику в области миграции и технологического регулирования.

Глава 3. Сравнительный институциональный анализ адаптации национальных моделей «Севера»

Американская (Англосаксонская) модель: Индивидуализм и государственный протекционизм

Американская модель исторически основана на идеологии минимального государства и веры в саморегулирующиеся рынки. Однако в последние годы (особенно после 2022 г.) наблюдается институциональный сдвиг, при котором традиционный индивидуализм и конкуренция начинают сочетаться с элементами государственного вмешательства, напоминающими индустриальную политику.

Адаптация: В ответ на геополитические вызовы и стремление к обеспечению технологической автономии (особенно в сфере полупроводников и чистой энергетики), США активно используют фискальные инструменты.

IRA — это не просто протекционизм, это стратегическое использование государственных субсидий для ускоренной реструктуризации экономики. Данный подход демонстрирует, что даже самая либеральная экономика мира готова отойти от догм свободной торговли, если это необходимо для обеспечения национального технологического и экономического превосходства в условиях конкуренции с другими макрозонами (прежде всего, с Китаем). Следствием этого является рост торговых противоречий даже внутри западного блока, что де-факто подрывает единство «Севера».

Германская (Рейнская) и Шведская (Скандинавская) модели: Социальное партнерство перед лицом энергетического кризиса

Европейские модели, основанные на консенсусе и социальном партнерстве, столкнулись с кризисом с другой стороны — энергетической безопасностью и ценовым шоком, вызванным геополитическими сдвигами.

Рейнская модель (Германия): Концепция "социального рыночного хозяйства" базируется на сильной промышленной базе, ориентированной на экспорт. После 2022 года эта модель оказалась под угрозой из-за резкого роста цен на энергоносители. В 2024 году цены на газ и электричество в Европе были на 110% выше уровня 2019 года. Высокие энергозатраты ставят под вопрос конкурентоспособность немецкой промышленности. Адаптация требует массированных государственных дотаций для сдерживания цен и ускоренной диверсификации источников энергии, что оказывает колоссальную нагрузку на государственный долг, но пока сохраняет институт социального партнерства.

Скандинавская модель (Швеция): Модель, основанная на «духе Сальтшебадена» (консенсус) и высоком перераспределении, оказалась относительно устойчивой в социальном плане. Ее адаптация сосредоточена на сохранении баланса между рынком и социальным обеспечением в условиях миграционного и инфляционного давления. Ключевой институциональный механизм — активная политика на рынке труда — позволяет эффективно перераспределять высвобождающиеся ресурсы и минимизировать структурную безработицу, хотя модель сталкивается с проблемами финансирования социальных обязательств из-за старения населения, что требует пересмотра пенсионных механизмов.

Японская (Восточноазиатская) модель: Демографический коллапс и стратегия «Новой формы капитализма»

Восточноазиатская модель, ярким представителем которой является Япония, исторически отличается сильной ролью государства в планировании, корпоративной этикой пожизненного найма и ориентацией на внутренний рынок. Однако после 2020 года эта модель столкнулась с тремя взаимосвязанными критическими вызовами:

1. Демографический кризис: В Японии наблюдается острейшая естественная убыль населения, а коэффициент рождаемости снизился до критически низкого уровня — 1,15 на женщину. Это угрожает коллапсом пенсионной системы и сжатием внутреннего потребления.
2. Инфляционный шок: После десятилетий дефляции Япония пережила инфляционный шок. Базовая потребительская инфляция по итогам 2023 года составила 3,1%, что является самым высоким показателем за последние 41 год. Рост цен, вызванный ослаблением иены и удорожанием импорта, нанес удар по бюджетам домохозяйств, замедлив восстановление потребления.

Меры адаптации: Правительство Японии было вынуждено принимать радикальные меры, ломающие традиционные устои:

• «Стратегия формирования новой формы капитализма» (2022): Направлена на повышение заработной платы, стимулирование инвестиций в технологии и человеческий капитал.
• Роботизация и ИИ: Ускоренное внедрение роботов и коботов в производство и сферу услуг для компенсации нехватки рабочих рук.
• Миграционная политика: Ослабление традиционно жесткого миграционного законодательства для привлечения иностранной рабочей силы, что является прямым институциональным ответом на демографическую угрозу.

Таким образом, японская модель, традиционно самая устойчивая и закрытая, демонстрирует сейчас наиболее болезненную и радикальную трансформацию. Ее стратегия выживания заключается в максимально быстром замещении человеческого труда технологиями.

Глава 4. Вызовы и перспективы российской экономической модели в контексте глобальных сдвигов

Внешние и внутренние ограничения в условиях геополитического противостояния

После 2022 года российская экономическая модель, которая до этого момента имела черты государственно-рыночной системы, ориентированной на экспорт сырья, вступила в фазу «постнормального» состояния. Это состояние характеризуется высокой степенью неопределенности, необходимостью перестройки логистических и финансовых цепочек, а также смещением фокуса с интеграции в глобальную систему на обеспечение суверенитета.

Внешние ограничения остаются связанными с беспрецедентным санкционным давлением, которое ведет к сужению традиционных рынков сбыта и доступа к технологиям. Это создает риски высокой волатильности курса рубля, что затрудняет долгосрочное планирование для бизнеса.

Ключевой вызов – это обеспечение технологического суверенитета. Этот термин в современном российском контексте не означает полную автономизацию или автаркию; он означает устойчивость к риску непоставок критически важных технологий из недружественных стран и концентрацию собственных компетенций в стратегически важных отраслях. Успех в этом направлении критически важен для сохранения долгосрочной экономической стабильности.

Дефицит кадров как основное системное ограничение роста

Внутренние ограничения российской экономики в 2024–2025 гг. сместились с традиционных проблем (инвестиционный климат, коррупция) на жесткость рынка труда и острый дефицит кадров. Этот вызов является системным и угрожает ограничить любое расширение производства в условиях импортозамещения и роста гособоронзаказа.

Статистика дефицита:

• Уровень безработицы в России рекордно низкий: 2,3% в конце 2024 года, что фактически означает полную занятость.
• По оценкам, нехватка высококвалифицированных специалистов составляет около 1,5 млн человек (2024 г.).
• Минтруд прогнозирует рост дефицита до 3,1 млн работников к 2030 году.

Нехватка персонала остро ощущается в производственном секторе, логистике и IT. Низкая безработица и конкуренция за кадры ведут к быстрому росту заработной платы, который, с одной стороны, поддерживает внутренний спрос, но с другой — усиливает инфляционное давление, ограничивая возможности Центрального банка по снижению ключевой ставки. Этот структурный дисбаланс (низкая безработица при одновременном дефиците специалистов) становится ключевым тормозом для экономического роста, требующим масштабных инвестиций в автоматизацию и переобучение.

Драйверы роста и стратегические цели

Несмотря на внешние ограничения, российская экономика демонстрирует адаптивность. Основным двигателем роста в 2024–2025 гг. выступает внутренний спрос.

Рост внутреннего спроса поддерживается значительным увеличением реальных располагаемых денежных доходов населения, которое по данным Росстата составило 7,3% по итогам 2024 года и 7,8% в I квартале 2025 года (в годовом выражении). Этот рост доходов, стимулированный повышением минимального размера оплаты труда (МРОТ), индексацией выплат и конкуренцией на рынке труда, выступает своего рода антикризисным механизмом.

Стратегические цели российской экономической политики фокусируются на двух направлениях:

1. Обеспечение эффективного суверенитета: Создание такой структуры экономики, которая устойчива к внешней турбулентности и способна самостоятельно удовлетворять критические потребности (сырье, технологии, финансы).
2. Достижение достаточного социального эффекта: Приоритет отдается снижению бедности и формированию «социальных лифтов», что является ответом на необходимость сохранения социального консенсуса в условиях повышенной неопределенности.

Заключение

Современные социально-экономические модели мира находятся в состоянии глубокой, многоаспектной трансформации, вызванной геоэкономической фрагментацией, технологическими сдвигами и внутренними демографическими ограничениями. Период 2020–2025 гг. стал временем проверки устойчивости институтов.

Ключевые выводы, подтверждающие тезис о трансформации:

1. Пересмотр Классификации: Доминирование классической триады (Англосаксонская, Рейнская, Восточноазиатская) ослабевает. Появление феномена «Глобального Юга», чья совокупная доля в мировом ВВП по ППС впервые превысила G7 (36,8% против 28,86%), требует включения геоэкономической принадлежности в анализ.
2. Сдвиг в Регулировании: Даже традиционно либеральные модели (США) отходят от догм свободной торговли, активно используя протекционистские инструменты (Закон IRA) для обеспечения технологического суверенитета и перестройки цепочек поставок.
3. Демографический Императив: Наибольшую системную угрозу демонстрирует Восточноазиатская (Японская) модель, которая на фоне острейшего демографического кризиса (рождаемость 1,15) вынуждена прибегать к стратегической роботизации и ослаблению миграционных барьеров.
4. Устойчивость Социальных Моделей: Европейские социально-ориентированные модели (Рейнская, Скандинавская) сохраняют свои институты социального партнерства, но сталкиваются с серьезным испытанием в виде энергетического кризиса, требующего масштабных государственных интервенций.
5. Российская Модель: Фокус на Суверенитете: Российская экономика демонстрирует высокую адаптивность к внешнему санкционному давлению, смещая приоритеты на обеспечение эффективного технологического суверенитета. Ключевое внутреннее системное ограничение — это дефицит кадров (безработица 2,3%, дефицит до 3,1 млн к 2030 г.), который требует немедленных структурных реформ в области образования и автоматизации.

Прогноз дальнейшей эволюции

В среднесрочной перспективе (до 2030 года) мировая экономика, вероятно, будет двигаться по пути дальнейшей биполяризации и регионализации. Экономические модели будут становиться более гибридными, сочетая рыночные механизмы с элементами жесткой государственной индустриальной политики, направленной на обеспечение устойчивости критических цепочек поставок и технологического лидерства. Успех или провал национальных моделей будет зависеть не от следования классическим догмам, а от способности быстро и эффективно интегрировать передовые технологии (ИИ) для преодоления внутренних структурных ограничений, в первую очередь — дефицита человеческого капитала.

Список использованной литературы

1. Абдулгамидов Н., Губанов С. Глобализация: трактовки и действительность // Экономист. 2001. № 9. С. 45–56.
2. Андрианов В. Конкурентоспособность России в мировой экономике // Мировая экономика и международные отношения. 2000. № 3. С. 12–25.
3. Афонцев С. Проблема глобального управления мирохозяйственной системой: теоретические аспекты // Мировая экономика и международные отношения. 2001. № 5. С. 34–48.
4. Борко Ю. Европейский союз: углубление и расширение интеграции // Мировая экономика и международные отношения. 2000. № 8. С. 5–18.
5. Гурова Т. Анализ состояния и перспектив развития экономики России // Эксперт. 2003. № 21. С. 10–15.
6. Золотухина Т. Интеграционные процессы в Европе: введение единой валюты // Вопросы экономики. 1999. № 9. С. 50–62.
7. Иванов Н. Глобализация и проблемы оптимальной стратегии развития // Мировая экономика и международные отношения. 2002. № 2–3. С. 20–35.
8. Институт экономики переходного периода. Российская экономика в 2004 году: тенденции и перспективы // Вопросы экономики. 2005. № 2. С. 40–55.
9. Кудров В. Место России в мировой экономике в начале 21 века // Мировая экономика и международные отношения. 2000. № 5. С. 70–82.
10. Меньшиков С. Глобальная экономика как важнейший феномен современности // Вопросы экономики. 2004. № 1. С. 5–19.
11. Медведев В.А. Перед вызовами постиндустриализма: взгляд в прошлое, настоящее и будущее экономики России // Вопросы экономики. 2004. № 4. С. 25–38.
12. Микульский К.И. Социально-экономические модели в современном мире и путь России. Москва: Экономика, 2003. 280 с.
13. Монахова Л.И. Трансформация плановых хозяйств в рыночные в условиях глобализации. Москва: Экономика, 2003. 190 с.
14. Ясин Е., Яковлев А. Конкурентоспособность и модернизация российской экономики // Вопросы экономики. 2004. № 7. С. 10–24.
15. В Минэкономразвития назвали основные вызовы экономики в 2025 году. URL: https://rspp.ru/ (дата обращения: 18.10.2025).
16. Главные проблемы Японии и их решения: спад, долги, стагнация — находится ли третья по величине экономика на грани упадка? URL: https://xpert.digital/ (дата обращения: 18.10.2025).
17. «Страна на пределе»: предупреждение о мрачном будущем Японии от автора бестселлеров // Nippon.com. URL: https://www.nippon.com/ (дата обращения: 18.10.2025).
18. Какие тренды определят мировую экономику в 2025 году // Expert.ru. URL: https://expert.ru/ (дата обращения: 18.10.2025).
19. К вопросу об изучении национальной экономической модели // МГИМО. URL: https://mgimo.ru/ (дата обращения: 18.10.2025).
20. МИГРАЦИОННАЯ ПОЛИТИКА В КОНТЕКСТЕ ДЕМОГРАФИЧЕСКОГО РАЗВИТИЯ ЯПОНИИ // Cyberleninka. URL: https://cyberleninka.ru/ (дата обращения: 18.10.2025).
21. Милитаризация и тарифные войны. Глобальные экономические тренды 2025 // Roscongress.org. URL: https://roscongress.org/ (дата обращения: 18.10.2025).
22. Новый формат развития российской экономики: структурные проблемы и ц // Forecast.ru. URL: https://forecast.ru/ (дата обращения: 18.10.2025).
23. Образ экономики России 2050 – ключевые вызовы и перспективы // Forecast.ru. URL: https://forecast.ru/ (дата обращения: 18.10.2025).
24. Переходный период мировой экономики: развитие на фоне фрагментации и протекционизма // НИУ ВШЭ. URL: https://hse.ru/ (дата обращения: 18.10.2025).
25. Перспективы развития экономики России в 2025 году // Business-gazeta.ru. URL: https://business-gazeta.ru/ (дата обращения: 18.10.2025).
26. Поиск новых путей: глобальная экономика в эпоху изменений // Roscongress.org. URL: https://roscongress.org/ (дата обращения: 18.10.2025).
27. Российская экономика: перспективы развития в условиях турбулентности // Roscongress.org. URL: https://roscongress.org/ (дата обращения: 18.10.2025).
28. Сравнительная характеристика американской и японской моделей управления // Studgen.ru. URL: https://studgen.ru/ (дата обращения: 18.10.2025).
29. Сравнительная характеристика моделей экономики открытого и закрытого типа в группе новых индустриальных стран // Cyberleninka. URL: https://cyberleninka.ru/ (дата обращения: 18.10.2025).
30. Сравнительная характеристика японского, американского и европейского менеджмента // Ppt-online.org. URL: https://ppt-online.org/ (дата обращения: 18.10.2025).
31. Сравнительный анализ американской и японской моделей менеджмента // Cyberleninka. URL: https://cyberleninka.ru/ (дата обращения: 18.10.2025).
32. Шведская модель – передовой опыт социально-экономического развития // Confcontact.com. URL: https://confcontact.com/ (дата обращения: 18.10.2025).
33. Шведская модель в экономике // Scienceforum.ru. URL: https://scienceforum.ru/ (дата обращения: 18.10.2025).
34. Шведская модель: прошлое и настоящее // Instituteofeurope.ru. URL: https://instituteofeurope.ru/ (дата обращения: 18.10.2025).
35. Эволюция шведской модели // МГИМО. URL: https://mgimo.ru/ (дата обращения: 18.10.2025).
36. Энергетический реализм, технологический суверенитет и справедливая модель глобальной энергетики. В. Путин выступил на РЭН-2025 // Neftegaz.ru. URL: https://neftegaz.ru/ (дата обращения: 18.10.2025).
37. Япония в глобальной экономике: реалии и прогнозы XXI века // МГИМО. URL: https://mgimo.ru/ (дата обращения: 18.10.2025).
38. «Тучи над головой» японской экономики в 2025 году: угроза «проливного ливня» в зависимости от таможенной политики Трампа // Nippon.com. URL: https://www.nippon.com/ (дата обращения: 18.10.2025).