Философские идеи М.М. Бахтина о культуре: диалогизм, хронотоп и карнавал в контексте нравственной философии и гуманитарного знания

В мире, где границы между культурами становятся всё более проницаемыми, а информационные потоки многоголосыми, философские идеи Михаила Михайловича Бахтина (1895–1975) обретают особую актуальность. Этот выдающийся русский мыслитель, культуролог, литературовед и филолог не просто предложил ряд оригинальных концепций, но и заложил фундамент для нового осмысления человека, его языка и его места в культурном универсуме. Его наследие, пронизанное глубоким нравственным пафосом, предлагает инструментарий для анализа сложных диалогических взаимодействий, динамики культурных процессов и уникального пространственно-временного измерения человеческого бытия.

Актуальность обращения к Бахтину в XXI веке продиктована несколькими факторами. Во-первых, его концепция диалогизма предоставляет мощную методологическую базу для изучения межкультурной коммуникации, понимания «Другого» и преодоления монологизма в глобализирующемся мире. Во-вторых, его идеи о карнавальной культуре позволяют глубже понять механизмы сопротивления официальной идеологии, роль смеха в обновлении общества и амбивалентность культурных феноменов. В-третьих, хронотоп как категория, связывающая время и пространство с человеческим опытом, открывает новые горизонты для анализа не только литературных произведений, но и социальных, исторических и антропологических контекстов.

Цель данной работы — представить исчерпывающий и структурированный анализ ключевых философских идей М.М. Бахтина о культуре. Мы погрузимся в его нравственную онтологию, раскроем специфику его методологического подхода к гуманитарным наукам, исследуем концепции диалогизма, карнавала и хронотопа, а также рассмотрим влияние Бахтина на современную мысль и существующие критические интерпретации его наследия. Структура реферата последовательно проведет читателя от философских предпосылок к конкретным аналитическим категориям, демонстрируя целостность и взаимосвязанность бахтинского универсума.

Философские предпосылки и методологические принципы М.М. Бахтина: от нравственной онтологии к метаязыку гуманитарных наук

Философская мысль Михаила Бахтина неразрывно связана с этическими исканиями и стремлением преодолеть отвлечённость метафизики, сместив фокус на живое, конкретное бытие человека. Его учение, изначально задуманное как целостная система нравственной философии, в итоге сформировалось в уникальную философскую антропологию, где этика и эстетика переплетаются с глубоким пониманием методологии гуманитарных наук.

Жизненный и творческий путь М.М. Бахтина

Михаил Михайлович Бахтин (1895–1975) — фигура, чья интеллектуальная биография столь же многогранна, сколь и драматична. Этот русский философ, культуролог, литературовед и филолог оставил после себя наследие, которое продолжает вдохновлять и оспариваться в самых разных областях гуманитарного знания. Его творческий путь, начавшийся в условиях бурных перемен начала XX века, включал в себя периоды активной академической работы, ссылок и вынужденного затишья, что, возможно, только углубило его рефлексию о человеке и культуре. Бахтин не был кабинетным учёным в традиционном смысле; его мысли формировались в живом диалоге с эпохой, с конкретными людьми и текстами, что придало его концепциям особую жизненность и универсальность. Он был теоретиком европейской культуры и искусства, чьи работы вышли далеко за рамки узкоспециализированных областей, став ориентиром для понимания глубинных процессов человеческого бытия в культуре.

Концепция «бытия-события» и «ответственного поступка»

В основе нравственной онтологии Бахтина лежит не абстрактная, а живая, переживаемая реальность, которая воплощается в категории «бытие-событие». Это не мыслимая, но единственная, неповторимая форма бытия, которая «действительно и безысходно свершается через меня и других» и воспринимается не рационально, а эмоционально-волевым образом. Человек не является сторонним наблюдателем этого бытия; он активно причастен к нему, и каждый его акт, каждое переживание встроены в это непрерывное событие.

Центральным звеном этой этической системы становится «ответственный поступок». Бахтин утверждает, что человек не обладает «алиби в бытии», то есть не имеет нравственного права уклоняться от уникальной и абсолютной ответственности за своё неповторимое место в мире. Каждый выбор, каждое действие не просто влияют на окружающий мир, но и формируют саму ткань «бытия-события», частью которого является индивид.

В этом смысле вся жизнь человека предстаёт как сложный, непрерывный поступок, в котором каждый момент нагружен этическим смыслом, а его невыполнение ведёт к утрате подлинности существования. Это не просто философское утверждение, а прямое руководство к тому, как жить осмысленно.

Бахтинская этика существенно отличается от формальных принципов, предложенных Иммануилом Кантом. Если категорический императив Канта фокусируется на универсальной максиме, определяющей «что должно быть сделано», то Бахтин акцентирует внимание на конкретном, уникальном акте, на «как это сделано мной и здесь». Для Бахтина нравственность коренится не в абстрактных правилах, а в экзистенциальной ответственности за каждый поступок в его неповторимости и причастности к бытию других.

«Участное мышление» и специфика гуманитарного знания

Гносеологическая проблема, проблема познания, в философии Бахтина неразрывно связана с этикой и решается через интуицию «участного мышления». Это не отстранённое, объективирующее познание, характерное для естественных наук, а мышление, активно приобщённое к «бытию-событию мира в его целом». «Участное мышление» позволяет постигать бытие «изнутри моей участности», что является принципиальным для гуманитарных наук.

Бахтин был одним из наиболее последовательных защитников специфики гуманитарного знания. Он утверждал, что гуманитарная наука начинается там, где заканчивается точная научность естественных дисциплин, и может быть определена как «метаязык всех наук». Эта метафора подчёркивает её уникальную роль в осмыслении человеческого бытия, которое, в отличие от монологической диалектики Гегеля, «не знает логики снятия». То есть человеческий опыт не может быть редуцирован или «снят» в некую высшую синтетическую категорию без потери своей уникальности и многоголосия.

Ключевое отличие гуманитарной точности от естественно-научной заключается в том, что в гуманитарных науках точность — это «преодоление чуждости чужого без превращения его в чисто свое». В естественных науках «точность — это идентификация» (A = A), где объект познания полностью сводится к своим измеряемым параметрам. В гуманитаристике же важно сохранить самобытность инаковости, войти в диалог с ней, понять её изнутри, но при этом не растворить в собственном сознании. Надежность гуманитарного знания, таким образом, нередко опирается на субъективные основания, на эмпатическое вживание и ответственное понимание.

Основные методологические характеристики гуманитарного знания, по Бахтину, включают:

• Направленность на личность: Познание ориентировано на уникальный человеческий опыт.
• Вживание во внутренний мир: Требуется погружение в субъективную реальность.
• Акцент на конкретных и уникальных событиях: Отказ от абстрактных обобщений в пользу неповторимых явлений.
• Субъективность познания: Признание роли исследователя в процессе понимания.
• Приоритет понимания перед объяснением: Гуманитаристика стремится не столько объяснить причины, сколько понять смыслы.
• Диалогичность: Познание как диалог с исследуемым объектом и с «Другим».
• Контекстуальность: Понимание феноменов в их широком культурном и историческом контексте.
• Творческий характер: Познавательная деятельность сама по себе является актом творчества.
• Принципиальная незавершённость: Открытость к новым интерпретациям и смыслам.
• Принятие исследователем ответственности: Этическая нагрузка на субъект познания.

Историко-философский контекст идей Бахтина

Философия М.М. Бахтина не возникла в вакууме; она формировалась в интенсивном диалоге с ключевыми мыслителями своего времени и предшествующих эпох, синтезируя самобытные начала русских религиозно-нравственных учений с переработкой европейских концепций.

Влияние Иммануила Канта (1724–1804) на Бахтина прослеживается, прежде всего, в акценте на этике и нравственной философии. Хотя Бахтин критиковал Канта за «формальные принципы принятия решений» и абстрактность категорического императива, утверждая, что он определяет максиму, а не сам живой, ответственный поступок, неокантианство, к которому был близок Бахтин, было основано на переосмыслении идей Канта. Бахтин развивает понятие «долженствования», но наполняет его конкретным, экзистенциальным содержанием, укоренённым в неповторимости бытия-события.

С Гегелем (1770–1831) и его монологической диалектикой Бахтин вступал в открытую полемику. Он утверждал, что гегелевская диалектика «снимает голоса» и «уничтожает диалог», втискивая всё многообразие смыслов в «одно абстрактное сознание». Для Бахтина это было неприемлемо, так как он отстаивал принципиальное неслиянность и равноправие голосов в диалогическом взаимодействии.

Важным источником для Бахтина были русские религиозные философы. В частности, Николай Бердяев (1874–1948), представитель русского экзистенциализма, уделял большое внимание идеям свободы, творчества и личности. Можно предположить, что Бахтин мог заимствовать у Бердяева мысль о «пучине греха» в творчестве Достоевского, адаптируя её для своей концепции «карнавализованного диалога», где низменное и греховное могут быть амбивалентно связаны с обновлением и возрождением.

Эдмунд Гуссерль (1859–1938) и его феноменология также оказали значительное влияние на Бахтина. Гуссерль описывал «Другого» как того, кто расширяет наш опыт посредством привносимого им «избытка опыта», то есть уникальной перспективы, недоступной собственному «Я». Эти идеи нашли отклик в бахтинской разработке «феноменологии опыта себя и опыта другого» и подходе к интерсубъективности, где «вненаходимость» автора по отношению к герою позволяет создать целостный и эстетически завершенный образ.

Наконец, неокантианство Марбургской школы, в частности идеи Германа Когена (1842–1918), повлияло на Бахтина в части категорий «вчувствования» и «события бытия». Однако Бахтин отличался тем, что его подход к этике был более содержательным, опирающимся на нравственную философию, а не на чисто гносеологические или формальные аспекты. Он стремился найти этическое основание для каждого конкретного поступка, а не только для его общей формы.

Таким образом, Бахтин виртуозно синтезировал различные философские течения, создавая оригинальную, глубоко антропоцентричную систему, где этика, эстетика и методология гуманитарного знания переплетаются в единое, диалогически открытое целое.

Диалогическая концепция культуры и личности: «Я» в соотнесенности с «Другим»

В центре философской вселенной Михаила Бахтина пульсирует идея диалога. Это не просто один из способов общения, а фундаментальная категория, которая пронизывает саму ткань бытия, формируя язык, культуру и человеческое сознание. Для Бахтина диалог — это не периферийное явление, а центральная ось, вокруг которой вращается мир значений и смыслов, и он определяет, как мы воспринимаем и строим реальность.

Диалог как универсальный принцип бытия

Диалог в бахтинском понимании выходит далеко за рамки обыденной беседы. Это метафизический принцип, простейшая форма взаимодействия, лежащая в основе любой творческой деятельности человека. Культура для Бахтина выступает прежде всего как открытое единство. Она не является замкнутой монолитной системой, а представляет собой постоянно развивающуюся, пульсирующую форму общения людей разных культур, форму диалога.

Именно в этой открытости и заключается её жизненность. Культура существует не сама по себе, в изоляции, но всегда «на грани с иной культурой». Это означает, что самосознание любой культуры формируется лишь в соотнесении с чем-то внешним, чужим, иным. Без этого взаимодействия, без этой границы, культура теряет свою способность к саморефлексии и развитию.

Бахтин подчёркивает, что диалогические отношения — это почти универсальное явление, пронизывающее всю человеческую речь и все отношения человеческой жизни, всё, что имеет смысл и значение. Более того, он утверждает, что «где начинается сознание, там начинается и диалог». Мыслить, по Бахтину, значит не просто оперировать понятиями, но и «говорить с самим собой, внутренне слышать себя» — это тоже форма диалога, но уже внутреннего, интраличностного.

Диалог не ограничивается межличностной коммуникацией или художественными произведениями, такими как полифонические романы Ф.М. Достоевского, где сталкиваются и взаимодействуют различные мировоззрения. Он проявляется и в «диалоге целых отдельных культур», когда одна эпоха или цивилизация вступает в осмысленное взаимодействие с другой, обогащая и трансформируя себя в этом процессе. Культура, таким образом, становится механизмом самодетерминации личности, с присущей ей историчностью и социальностью, а также формой обретения и восприятия мира.

Концепция «Другого» и становление личности

В диалогической философии Бахтина центральное место занимает понятие «Другой». Личность, по его глубокому убеждению, не может стать и познать себя как таковую в изоляции. «Я» не может существовать без «другого»; быть — значит быть для «другого» и через него для себя. Это означает, что самосознание, самоидентификация и развитие индивида возможны только в постоянном, активном диалоге с внешним миром, который всегда представлен через призму «Другого» — будь то реальный собеседник, идеальный читатель, культурная традиция или даже собственное внутреннее «другое».

Новаторство Бахтина заключалось в радикальной переориентации философской рефлексии с себя (как это часто бывает в классической философии) на другого. Это позволило ему выразить лучший способ взаимоотношения миров «я» и «другого» через общение, через активное и ответственное взаимодействие.

Самоопределение индивида в культурном контексте возможно лишь в диалоге, который Бахтин строит вокруг трёх основополагающих смыслов:

1. Основа человеческого взаимопонимания: Диалог как фундамент, на котором строится любое осмысленное взаимодействие между людьми.
2. Основа всех речевых жанров: Любое речевое высказывание, даже монологическое, потенциально диалогично, поскольку предполагает адресата и определённый контекст.
3. Творчество как концепция человека как субъекта культуры: Человек не просто существует в культуре, но и активно творит её, и этот творческий акт всегда диалогичен, направлен на «Другого» или на диалог с собой.

Вокруг этих смыслов концентрируются и «три архитектонические точки» человеческого бытия, вокруг которых формируются все ценностные моменты жизни и культуры:

• Я-для-себя: Моё внутреннее восприятие себя, моё самосознание.
• Другой-для-меня: Моё восприятие и оценка другого человека, его влияние на моё бытие.
• Я-для-другого: То, как я предстаю перед другим, как он меня воспринимает и как это восприятие влияет на моё самоопределение.

Эти три точки находятся в постоянном диалогическом взаимодействии, образуя сложную, динамичную сеть смыслов, в которой и разворачивается жизнь личности и культуры.

Культура как «двуликий Янус» и творческое понимание

Для более глубокого понимания диалогической природы культуры, выдающийся русский философ В.С. Библер, развивая идеи Бахтина, предложил метафору «двуликого Януса». В римской мифологии Янус был богом всех начал, дверей, входов и выходов, изображался с двумя лицами, смотрящими в прошлое и будущее. В контексте культуры, метафора «двуликого Януса» означает, что каждая культура одинаково напряжённо обращена как к иной культуре (к своему бытию в иных мирах), так и внутрь себя, стремясь изменить и дополнить своё бытие. Это отражает фундаментальную амбивалентность, присущую каждой целостной культуре, её постоянное движение между самосохранением и открытостью к внешнему.

Такой подход подчёркивает, что освоение чужой культуры возможно только в процессе творческого понимания, которое не подразумевает отказа от собственных культурных особенностей. Напротив, истинное понимание инаковости возможно лишь при сохранении собственной идентичности, причём это не пассивное восприятие, а активный, творческий акт. Погружаясь в чужую культуру, мы не ассимилируем её, но вступаем с ней в диалог, обогащая и свою, и её смысловые горизонты.

Концепция диалога культур служит мощной метафорой, раскрывающей, что каждая культура прошлого содержит нераскрытые смысловые возможности. Эти потенциалы могут быть выявлены и актуализированы лишь тогда, когда на них взглянут через призму другого культурного мира. Иными словами, новые смыслы в текстах и феноменах прошлого открываются только благодаря диалогу с современностью и с иными культурными контекстами. Этот непрерывный диалог делает культуру живой, развивающейся системой, способной к постоянному самообновлению. В конечном итоге, культурный диалог — это не просто обмен информацией, но глубокая трансформация самосознания, что подтверждает его центральную роль в формировании человеческого опыта.

Карнавальная культура и смех: амбивалентность обновления и «неофициальное» бытие

В многогранной философии М.М. Бахтина особое, поистине революционное место занимает исследование феномена «смеховой культуры», воплощённой в концепции карнавала. Это не просто анализ праздничных форм, а глубокое погружение в амбивалентную природу человеческого бытия, где смех становится мощным инструментом обновления и противостояния догматизму.

Сущность и вселенский характер карнавала

Бахтин определяет карнавал не как обычное увеселение или спектакль, а как «особое состояние всего мира, его возрождение и обновление, которому все причастны». Это уникальный период, когда «сама жизнь играет», когда исчезают привычные иерархии, запреты и нормы. Сущностью смеха и карнавала, по Бахтину, является демонстрация события обновления, изменения, перелома, возрождения и кризиса одновременно. Это подчёркивает его амбивалентную природу: карнавал не просто отрицает старое, но и провозглашает рождение нового, проходя через своего рода символическую смерть.

В эпоху Возрождения, как отмечал Бахтин, влияние карнавала было «необычайно сильным, но и прямым, непосредственным и отчётливо выраженным даже во внешних формах», что он рассматривал как «прямую карнавализацию сознания, мировоззрения и литературы». Это означает, что карнавальный дух проникал во все сферы жизни, формируя особый взгляд на мир.

Ключевой характеристикой карнавального смеха является его амбивалентность и миросозерцательная природа. Это не просто злорадный или поверхностный смех, а смех, прославляющий человеческое, утопическое и универсальное. Он проявляется в «логике обратности», пародийности и ироническом переосмыслении реальной жизни. Карнавал не отрицает жизнь тотально, а стихийно «возрождает» и «обновляет» её, предлагая альтернативную перспективу, где всё серьёзное становится смешным, а низменное — возвышенным. Это своего рода временное освобождение от оков официального мира, позволяющее пережить состояние свободы и равенства. Разве не это является ключом к пониманию устойчивости культур перед лицом авторитарных режимов?

Формы и функции народной смеховой культуры

Народная смеховая культура прошлого представляла собой огромный мир форм и проявлений, который Бахтин противопоставлял официальной, серьёзной культуре церковного и феодального средневековья. Он подробно классифицировал эти проявления, выделяя три основных вида:

1. Обрядово-зрелищные формы: К ним относились празднества карнавального типа, такие как масленичные гуляния, праздники дураков, различные площадные смеховые действа. Их суть заключалась в создании временного мира «наизнанку», где социальные иерархии переворачивались, а официальные догмы подвергались осмеянию.
2. Словесные смеховые произведения: Это устные и письменные тексты, включая пародии, бурлески, сатирические проповеди, фольклорные анекдоты и шутки, распространявшиеся на латинском и народных языках. Они использовали игру слов, двусмысленность и иронию для деконструкции серьёзного.
3. Различные формы и жанры фамильярно-площадной речи: Сюда входили ругательства, божба, клятва, народные блазоны (дразнилки, насмешки). Эти формы речи функционировали в неофициальном пространстве, позволяя выразить эмоции и отношения, которые были табуированы в рамках официальном дискурсе.

Все эти формы, несмотря на их разнообразие, отражают единый смеховой аспект мира и тесно взаимосвязаны, многообразно переплетаясь друг с другом. В определённые моменты народной жизни, в дни празднеств, этот карнавальный пласт культуры выходил на первый план, создавая уникальное состояние свободы и равенства, где исчезали социальные дистанции, и всё, вплоть до серьёзных истин, подвергалось осмеянию и профанации.

Смеховые эмоции, по Бахтину, выполняют важную социально-психологическую функцию преодоления страхов и фобий. В условиях войн, гонений, голода и эпидемий, которые часто сопровождали средневековое общество, смех становился своего рода катарсисом, коллективным выходом из состояния тревоги. Он позволял снять напряжение, символически «похоронить» страх и возродиться к новой жизни.

Образы «телесного низа» в творчестве Франсуа Рабле

Для иллюстрации и углублённого анализа народной смеховой культуры Бахтин обратился к произведению Франсуа Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль». В этом великом романе он обнаружил квинтэссенцию карнавального мироощущения, особенно уделяя внимание смеховым образам телесного низа.

Образы материально-телесного низа — это сфера еды, питья, половой жизни, испражнений и сопутствующих телесных проявлений. В гротескном реализме народной смеховой культуры эти образы имели глубокое положительное, рождающее значение. Они были связаны с идеями преодоления страхов и позитивного обновления жизни. Для Бахтина «земной и телесный низ» был тем местом, куда всё завершённое, устаревшее, отжившее бросалось для символической смерти и последующего нового рождения.

Например, преувеличенное изображение пиршеств и пьянства у Рабле символизирует не просто обжорство, а изобилие и торжество жизни над голодом. Образы дефекации и мочеиспускания, которые в официальной культуре считаются непристойными, в карнавальном мире приобретают значение очищения, освобождения и плодородия, символизируя круговорот жизни и смерти, переходящее в новое рождение. Это снижение не носило отвлечённо-морального характера, а было конкретно-топографичным и осязательным, стремясь к «поглощающему и рождающему началу земли и тела».

Бахтин подчёркивает амбивалентность этих образов. Смерть в карнавале всегда сопряжена с рождением, разрушение – с обновлением. Примером может служить метаморфозы карнавального «ада» (сжигаемого чучела старого мира), демонстрирующие амбивалентность рождающей смерти. Эти образы телесного низа, популярные как у простонародья, так и у привилегированных слоёв общества, были выражением глубинного народного мироощущения, способного через смех и гротеск переживать и преображать самые фундаментальные аспекты человеческого существования.

Категория хронотопа: единство пространства-времени в культурном опыте

Среди ключевых концепций М.М. Бахтина, оказавших огромное влияние на гуманитарные науки, особое место занимает категория хронотопа. Это понятие не просто описывает связь времени и пространства, но и проливает свет на их неразрывное единство в культурном опыте и человеческом бытии.

Истоки и смысл понятия хронотопа

Термин «хронотоп», образованный от древнегреческих слов χρόνος («время») и τόπος («место»), буквально означает «закономерную связь пространственно-временных координат». Изначально этот термин был введён в научный оборот русским физиологом и академиком А.А. Ухтомским (1875–1942) в контексте его физиологических исследований, в частности, в работе «Доминанта». Основные положения Ухтомского прозвучали на докладе 1925 года, на котором, как известно, присутствовал и М.М. Бахтин. Для Ухтомского хронотоп означал «цельность пространства и времени», где пространственные определения «спаяны неразрывно с временем», что было революционным для физиологии того времени.

Михаил Бахтин адаптировал и переосмыслил это понятие, введя его в культурологию и философию в 1930-е годы. В своей знаковой статье «Формы времени и хронотопа в романе. Очерки по исторической поэтике», написанной в 1937–1938 годах и опубликованной лишь в 1975 году, Бахтин подчёркивает, что пространство и время культуры всегда связаны с субъективными переживаниями, меняющимися в разных исторических эпохах и культурных ситуациях.

Важно отметить, что понятие хронотопа основывается на фундаментальных естественно-научных открытиях начала XX века. К ним относится теория относительности Альберта Эйнштейна (1879–1955), которая постулировала единство четырёхмерного пространственно-временного континуума. Бахтин заимствовал термин из математического естествознания, понимая время как «четвёртое измерение пространства», хотя и использовал его в литературоведении «почти как метафору (почти, но не совсем)», подчёркивая, что хронотоп в литературе относится к глубинным представлениям и схватывает символическую многозначность мира. Также можно провести параллели с концепцией ноосферы В.И. Вернадского (1863–1945), которая предполагает единое пространство-время, связанное с духовным измерением жизни и мыслью человечества. Эти научные прорывы XX века легли в основу бахтинского понимания неразрывной связи между материальным миром, сознанием и культурными формами.

Хронотоп как формально-содержательная категория литературы

В философии Бахтина хронотоп выступает как формально-содержательная категория литературы, акцентирующая внимание на неразрывности пространства и времени. Это не просто декорации, на фоне которых разворачиваются события, а активный элемент, формирующий смысл произведения.

В литературно-художественном хронотопе:

• Время сгущается, уплотняется, становится художественно-зримым: Прошлое, настоящее и будущее не существуют как отдельные линейные отрезки, а переплетаются, образуя уникальный временной узор. Например, в одном мгновении могут быть сосредоточены десятилетия жизни персонажей или целых поколений.
• Пространство интенсифицируется, втягивается в движение времени, сюжета, истории: Места действия перестают быть статичными фонами. Они приобретают символическое значение, наполняются исторической памятью, эмоциональной нагрузкой, отражают этапы развития сюжета и трансформации героев. Приметы времени раскрываются в пространстве, а пространство, в свою очередь, осмысливается и измеряется временем.

Хронотоп имеет существенное жанровое значение, определяя не только жанр, но и его разновидности. Бахтин демонстрировал это, анализируя различные жанры романа: в авантюрном романе время и пространство имеют условный характер, тогда как в романе воспитания они приобретают биографическую и историческую конкретику. При этом в литературе, по его мнению, ведущим началом в хронотопе является именно время.

Образ человека в литературе всегда существенно хронотопичен. Личность героя, его поступки, мировоззрение немыслимы вне определённых пространственно-временных координат. Хронотоп является центром изобразительной конкретизации, воплощения для всего романа. Через него все абстрактные элементы романа (философские и социальные обобщения, идеи) наполняются плотью и кровью, приобщаясь художественной образности. Таким образом, хронотоп не только организует повествование, но и придаёт ему глубинную смысловую и ценностную нагрузку, определяя художественное единство литературного произведения в его отношении к реальной действительности.

Типология хронотопов и их значение

М.М. Бахтин выделял множество смыслов хронотопа, которые выражают многослойность и полифонизм культуры. Раскрытие этих культурно-исторических смыслов отношения к пространству и времени в разных культурах становится основой диалога, стимулирует понимание культурных ситуаций прошлого и создаёт духовную близость поколений. Человек и человеческие отношения составляют системообразующее основание хронотопа. Рассмотрим некоторые типовые хронотопы, выделенные Бахтиным:

1. «Хронотоп встречи»: Этот хронотоп отличается высокой эмоционально-ценностной интенсивностью и преобладающим временным оттенком. Встречи в романе часто происходят на «дороге» и выполняют важные композиционные функции: завязка, кульминация, развязка сюжета. Они тесно связаны с мотивами разлуки, бегства, обретения, потери, брака. Встреча в бахтинском понимании – это не просто совпадение в пространстве и времени, а событие, способное кардинально изменить судьбы героев, перевернуть их мировоззрение, стать точкой бифуркации в их жизни. Например, встреча Раскольникова и Сони Мармеладовой у Достоевского – это не просто физическое пересечение путей, а глубокое диалогическое событие, меняющее обоих.
2. «Хронотоп дороги»: Обладает более широким объёмом, чем хронотоп встречи, но с меньшей эмоционально-ценностной интенсивностью. На «большой дороге» пересекаются пути людей разных сословий и возрастов, представителей различных культур. Это преимущественное место случайных встреч, которые, однако, могут привести к значимым событиям или озарениям. Дорога выступает как символ жизненного пути, пути познания, исторического пути народа или человечества. Она часто используется в жанрах публицистических путешествий (например, «Путешествие из Петербурга в Москву» Радищева) и путевых очерках (у Гейне), где само движение становится средством познания мира и себя. Метафоризация дороги как «жизненного пути» или «исторического пути» подчёркивает её универсальность.
3. «Хронотоп порога»: Всегда метафоричен и символичен, часто сочетается с мотивом встречи. Его наиболее существенное восполнение — это хронотоп кризиса и жизненного перелома. Порог символизирует границу между «до» и «после», между старым и новым состоянием, между жизнью и смертью. У Достоевского порог, лестница, передняя, коридор, а также улица и площадь являются главными местами действия, где совершаются события кризисов, падений, воскресений, обновлений, прозрений и решений, определяющих жизнь человека. Время в этом хронотопе часто является мгновением, выпадающим из нормального течения биографического времени, становясь точкой экзистенциального выбора. Это время высокой концентрации смысла, когда в одном моменте сжимается вся предыдущая жизнь и определяется будущее.

Эти типологии хронотопов демонстрируют, как Бахтин раскрывает глубочайшие связи между внешним миром, внутренним миром человека и художественным изображением действительности, показывая, что пространственно-временные формы не являются нейтральными, а всегда нагружены ценностным смыслом.

«Чужое слово» и полифония: многоголосие в сознании и культуре

Влияние М.М. Бахтина на понимание языка, сознания и литературного творчества немыслимо без его фундаментальных концепций полифонии и «чужого слова». Эти идеи раскрывают диалогическую природу не только коммуникации, но и самого мышления, показывая, что мир смыслов всегда многоголосен.

Полифонический роман и множественность сознаний

Термин «полифония», заимствованный из музыки, стал у Бахтина обозначением особого типа художественного мышления, эстетического мировоззрения и метода художественного творчества. Бахтин впервые использовал понятие полифонии, а именно «полифонический роман», в своей знаковой работе «Проблемы творчества Достоевского», впервые опубликованной в 1929 году.

Полифония — это концепция, описывающая литературное произведение как составленное из множества равноправных и независимых голосов или сознаний. Каждое из этих сознаний обладает своей собственной, полноценной перспективой, своим уникальным мировоззрением и не подчиняется единому авторскому голосу. В полифоническом тексте различные персонажи не являются рупорами авторских идей или статичными элементами сюжета; они выражают собственные, подлинно самостоятельные философские и этические взгляды, которые не сливаются в одно целое, а активно взаимодействуют, спорят и дискутируют друг с другом, создавая многомерный, незавершённый диалог.

М.М. Бахтин утверждал, что Ф.М. Достоевский создал «существенно новый романный жанр», где голоса героев уравнены с голосом автора или даже явлены более развёрнуто и убедительно. Примером полифонии в литературе является роман Достоевского «Братья Карамазовы», где каждый из главных персонажей — Иван, Алёша, Дмитрий Карамазовы, старец Зосима, Великий инквизитор — представляет уникальные и часто противоположные философские, этические и религиозные взгляды. Их взаимодействие не приводит к окончательному синтезу или победе одного над другим; вместо этого возникает напряжённый, открытый диалог мировоззрений, где каждый голос сохраняет свою самобытность. Автор не стоит над героями, а находится с ними в диалогических отношениях, позволяя им раскрыться во всей полноте своей мысли.

«Чужое слово» и «вненаходимость» как условия понимания

Концепция «чужого слова» тесно связана с диалогизмом Бахтина и его пониманием текста. Для Бахтина любой текст — это не закрытая система, а живое явление, которое живёт только соприкасаясь с другим текстом (контекстом), и в точке этого контакта вспыхивает свет, приобщающий данный текст к диалогу. «Чужое слово» — это не просто цитата или отсылка, это слово, принадлежащее другому сознанию, другому контексту, другой культуре. Понимание чужого слова происходит не через его ассимиляцию, а как превращение чужого в «своё-чужое». То есть оно сохраняет свою инаковость, но при этом интегрируется в наше собственное понимание, обогащая его.

С этим тесно связана концепция «вненаходимости» (экзотопии). Это позиция автора по отношению к герою, которая позволяет ему целостно завершить восприятие-созерцание другого человека и познавательно обогатить своё отношение к нему. Вненаходимость не равнозначна равнодушию, а, напротив, является «напряжённой», «уч��стной», «любящей» позицией. Она включает в себя момент «вчувствования» или «вживания», когда автор «сливается» с героем, чтобы увидеть мир с его точки зрения, а затем возвращается на свою позицию для рефлексии и создания внешне оформленного, эстетически завершённого образа. Без этой дистанции, без возможности взглянуть извне, невозможно увидеть целое, а не фрагменты.

Бахтин выделял различные виды вненаходимости:

• Монологическая вненаходимость: Автор контролирует все голоса, вписывая их в свою общую концепцию.
• Полифоническая вненаходимость: Автор позволяет голосам героев быть самостоятельными, сохраняя свою дистанцию, но не подавляя их.
• Смысловая, временная и пространственная вненаходимость: Различные аспекты дистанции, которые автор может использовать.

«Вненаходимость» субъекта по отношению к слову, то есть субъективное ощущение неполноты и невысказанности в доступных дискурсивных формах, оказывается фундаментальной характеристикой речевой деятельности человека. Мы всегда говорим, предвосхищая ответ, и наше слово уже нагружено потенциальным диалогом.

«Двуголосое слово» и его проявления

В теории романа и философии языка Бахтина концепция «неразделенности и неслиянности» трансформировалась в категорию «двуголосого слова». Это слово, в котором «в одном слове оказываются две смысловые направленности, два голоса». Суть двуголосого слова в том, что оно несёт в себе как авторский замысел, так и чужую интенцию, чужое слово, причём оба голоса сохраняют свою самостоятельность и входят в диалогические отношения внутри единой синтаксической конструкции.

Чужая мысль в «двуголосовом слове» не входит самолично внутрь слова, а лишь отражена в нём, определяя его тон, смысл и значение. Автор использует чужое слово для своих целей, вкладывая в него новую смысловую направленность, при этом сохраняя ощущение его чуждости, его принадлежности другому. Это своего рода игра с чужим словом, где происходит «преломление авторского замысла в слове рассказчика».

Примерами двуголосого слова являются:

• Пародия: Сознательное подражание чужому слову с целью его высмеивания или иронического переосмысления.
• Стилизация: Использование чужого слога, манеры, жанра для создания определённого эффекта, при этом авторский голос остаётся различимым.
• Стилизованный сказ: Передача повествования через призму чужого голоса, с его характерными интонациями, лексикой, мировоззрением, но с сохранением авторского контроля и подразумеваемой оценки.

Эти проявления «двуголосого слова» демонстрируют, как язык постоянно находится в движении, в диалоге, в сложном переплетении чужих и своих смыслов, что делает его живым и многомерным феноменом культуры.

Полемика М.М. Бахтина с формальной школой: диалог о сущности искусства

Работы Михаила Бахтина 1920-х годов, такие как «Проблемы творчества Достоевского» (1929) и «Проблема содержания, материала и формы в словесном художественном творчестве» (1924), имели ярко выраженный полемический характер. Центральным объектом его критики стала формальная школа в теории и истории литературы, доминировавшая в то время. Противопоставление учения Бахтина формализму стало одной из основных антиномий в гуманитарных науках со второй половины 1970-х годов, когда его работы получили широкое признание.

Критика «предметной» и «материальной эстетики» формалистов

Бахтин резко критиковал формалистов за их «предметную эстетику», которая стремилась превратить живой духовный материал искусства в объект, поддающийся измерению точными, почти естественно-научными методами. Формалисты, по его мнению, рассматривали искусство как «формирование только материала», игнорируя содержание и сводя его к «простой мотивировке». Это лишало форму одной из важнейших функций — интуитивного объединения познавательного с этическим.

Для Бахтина такая «материальная эстетика» была неприемлема. Он утверждал, что формалисты интересовались лишь внешне-композиционным размещением материала, где «совершается пустая игра с введённым материалом, совершенно равнодушная к его содержанию». Они анализировали искусство, расчленяя его на отдельные «приёмы» и «материалы», не видя за этим живого, целостного, ценностно-нагруженного события. Игнорирование содержания приводило к механистическому восприятию смены в искусстве, где одно течение просто сменяло другое, используя новые «приёмы», без глубинного осмысления ценностных трансформаций. Однако, если бы формалисты глубже всмотрелись в свой собственный подход, они бы обнаружили, что даже чистая форма несёт в себе невысказанный смысл, который лишь ждёт диалога с содержанием.

Ошибка позитивизма в гуманитарных науках

Бахтин указывал на глубокую ошибку позитивизма, который лежал в основе формалистского подхода. Эта ошибка заключалась в попытке перенести методы механики и естественных наук на гуманитаристику. Позитивизм стремился изучать художественное произведение как объективную данность, независимо от субъективного сознания творца и воспринимающих читателей.

Для Бахтина это было принципиально неверно, поскольку гуманитарные науки имеют дело не с вещами, а с текстами и сознаниями, которые требуют не объяснения (как в естественных науках), а понимания и диалога. Попытки объективировать искусство, свести его к набору измеримых элементов, лишали его жизненности, ценностного измерения и диалогической сущности. Он считал, что такой подход упрощает сложную реальность человеческого опыта и культуры, превращая её в мёртвый объект для анатомирования.

Проблема жанра романа и его незавершенность

Один из центральных пунктов полемики Бахтина с формалистами касался проблемы жанра романа. Формалисты пытались создать «морфологию романов», но, по мнению Бахтина, им это не удалось, потому что роман – это жанр, который «не закончил свою эволюцию». Роман находится в постоянном становлении, он открыт к новому, его формы постоянно меняются, впитывая в себя разнообразные голоса и дискурсы.

Бахтин считал, что формалисты не смогли постичь проблему жанра в полной мере, трактуя его как «постоянную специфическую группировку приёмов». Они не понимали «проблемы подлинного тематического завершения», поскольку для них творчество сводилось к «перекомбинированию готовых элементов» без учёта живого, развивающегося содержания и ценностной направленности. Роман, по Бахтину, — это динамичная, полифоническая форма, которая не может быть заключена в жёсткие рамки морфологических схем.

Признание заслуг формализма

Несмотря на столь острую и принципиальную критику, Бахтин не был абсолютно слеп к заслугам формальной школы. Он признавал положительное значение формализма в выдвижении новых проблем и открытии новых сторон искусства. Формалисты, несмотря на свои методологические ограничения, обратили внимание на внутреннюю структуру произведения, на его «литературность», что ранее часто игнорировалось.

Бахтин понимал, что любое новое направление на ранних этапах принимает односторонние и крайние формы, и формализм не был исключением. Его критика была направлена не на полное отрицание, а на диалогическое преодоление этих односторонностей, на интеграцию ценных наблюдений формалистов в более широкую и глубокую философско-культурологическую перспективу, где форма неразрывно связана с содержанием, а искусство — с живым человеческим бытием.

Влияние и критические интерпретации наследия М.М. Бахтина

Наследие Михаила Михайловича Бахтина оказало поистине сейсмическое воздействие на гуманитарные науки, «взорвав» традиционные представления в области литературоведческих исследований, истории культуры и философии. Его идеи стали краеугольным камнем для осмысления культуры как динамичного, диалогического феномена, но при этом, как и любое глубокое учение, они не избегли критических интерпретаций и даже определённого «отторжения».

Рецепция идей Бахтина в мировой гуманитаристике

Научные открытия М.М. Бахтина стали своего рода интеллектуальным катализатором. Его понятия, такие как смеховая или карнавальная культура, полифония, хронотоп, духовный верх и телесный низ, чужое слово, вненаходимость, плотно вошли в обиход не только филологии, но и современной культурологии, философии, литературоведения, языкознания и семиотики.

Особенно значимым стало влияние Бахтина на Запад, начавшееся с публикации переводов его основных работ в 1970-е годы. Это совпало с возрастающим интересом к структурализму и постструктурализму, и Бахтин был воспринят как «постформалист», предлагающий выход за рамки «сухого анатомирования». Такие работы, как «Проблемы поэтики Достоевского» (переведённая на французский в 1970 году) и «Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса» (переведённая на английский в 1969 году), были популяризированы такими фигурами, как Цветан Тодоров и Юлия Кристева.

Его работы стали толчком к возникновению нового философского направления — семиотики, которая стала ключом к пониманию современной постмодернистской культуры. Вяч. Вс. Иванов в 1970 году назвал Бахтина единственным автором работ, напечатанных под его фамилией, а также под фамилиями В.Н. Волошинова и П.Н. Медведева, и отметил, что идеи 1920-х годов «становятся в центре внимания исследователей знаковых систем и текстов». Д.М. Сегал в 1974 году оценил влияние Бахтина на современную семиотику, подчеркнув его важную роль для Московско-Тартуской школы. Бахтинская семиотика занимается не столько статичными структурами «кода» или «языка», сколько динамичным «текстом», фокусируясь на межличностных, диалогических элементах дискурса. Его идеи о «чужом слове» и «диалогизме» позволили переориентировать семиотику с анализа систем знаков на анализ процессов их взаимодействия и смыслообразования в живом диалоге.

Бахтин, без сомнения, является одним из самых цитируемых и влиятельных учёных XX века в области гуманитарных наук.

Диалог как методологическая парадигма человековедения

Концепция диалога Бахтина не ограничивается культурологией или литературоведением; она является «методологической парадигмой человековедения» и может разрешить ключевые коллизии современной психологии. Его идеи активно используются в психотерапии и психологическом консультировании, где диалог рассматривается как фундаментальный принцип человеческого существования и взаимодействия.

Психологи отмечают, что диалогичность помогает клиентам «увидеть противоречия как ресурс для роста», «осознать, что личность — это процесс, а не набор ярлыков», и «научиться вести внутренние переговоры, снижая тревогу и самокритику». В терапевтической практике диалог становится не просто методом общения, а способом построения нового отношения к себе и миру, способствуя самопознанию и личностному развитию.

Философская логика культуры В.С. Библера, или концепция диалогического разума, плодотворно развивает основные идеи Бахтина, систематически определяя диалог и культуру. Библер, так же как и Бахтин, подчёркивал, что гуманитарное мышление всегда работает с текстами, поскольку познание человека неразрывно связано со знаковой реальностью, требующей интерпретации. Культура в этой парадигме предстаёт как «среда одновременного бытия и общения различных (хотя бы и внутренне) форм логики, форм разумения, форм миропонимания».

Критические интерпретации и «уязвимость» наследия Бахтина

Несмотря на огромное влияние, наследие Бахтина не лишено критических интерпретаций. Например, его концепция карнавала, хотя и признаётся революционной, подвергается переосмыслению. Некоторые критики указывают, что бахтинский карнавал, со всеми его осмеяниями, снижениями и пародиями, может быть рассмотрен не только как «стихия свободы» и перерыв в официальной жизни, но и как часть «механизма социального равновесия» в средневековом обществе. Временное ослабление контроля, возможность «выпустить пар» через смех и буйство, по мнению этих исследователей, парадоксальным образом помогали поддерживать стабильность официальных структур, предотвращая более радикальные социальные потрясения. Также отмечается, что Бахтин описывает, скорее, «дух карнавала, идею карнавала», а не столько реальное, эмпирическое явление культуры в его полном многообразии.

В последние два десятилетия наблюдается и определённое «отторжение» идей Бахтина некоторыми исследователями, несмотря на его огромное воздействие. Это связано с тем, что его работы, будучи «принципиально открытыми для понимания», оказались «катастрофично уязвимыми для интерпретаций», безразличных к сложной реконструкции смыслов. Некоторые исследователи, такие как М.Л. Гаспаров, критиковали Бахтина, указывая на «огрубление» его идей на Западе, которое «питалось нео-марксизмом, французским нео-фрейдизмом и сценариями власти у Фуко». В этом контексте, постструктуралисты, стремясь к децентрализации субъекта и текста, могли использовать бахтинские идеи о полифонии и диалогизме, иногда игнорируя его глубокий этический и онтологический фундамент.

Тем не менее, даже в условиях критики, наследие Бахтина продолжает оказывать значительное влияние на гуманитарные науки, а бахтиноведение является «независимой ветвью междисциплинарных исследований». Это свидетельствует о том, что его идеи остаются живым источником для дискуссий, новых открытий и глубоких переосмыслений, доказывая их универсальность и устойчивость перед лицом меняющихся интеллектуальных парадигм.

Заключение

Философские идеи М.М. Бахтина о культуре представляют собой одну из наиболее значимых и влиятельных систем в гуманитарном знании XX века, чья актуальность только возрастает в условиях современного мира. Его учение, пронизанное глубоким нравственным пафосом, строится вокруг центральной идеи диалога, которая выступает не просто как форма коммуникации, но как универсальный принцип бытия, сознания и культуры.

Мы рассмотрели, как этико-онтологические корни философии Бахтина, выраженные в категориях «бытия-события» и «ответственного поступка», формируют основу для его уникального подхода к методологии гуманитарных наук. «Участное мышление» и понимание гуманитарного знания как «метаязыка всех наук», чья точность заключается в преодолении чуждости чужого без его ассимиляции, стали мощной альтернативой монологическим и позитивистским тенденциям.

Концепция диалогизма Бахтина раскрывает культуру как открытое единство, постоянно формирующееся в общении с «Другим». Идея становления личности в соотнесённости с «Другим» через «три архитектонические точки» («я-для-себя», «другой-для-меня», «я-для-другого») подчёркивает глубокую взаимозависимость и взаимоопределённость человеческого бытия. Метафора В.С. Библера о культуре как «двуликом Янусе» наглядно иллюстрирует эту внутреннюю амбивалентность и открытость.

Анализ карнавальной культуры и смеха показал, как Бахтин видел в этих феноменах не просто развлекательные элементы, но глубокий механизм амбивалентного обновления, противостояния официальной идеологии и социально-психологического преодоления страхов. Исследование образов «телесного низа» в творчестве Франсуа Рабле выявило их символическое значение как источников плодородия и возрождения.

Категория хронотопа, заимствованная из естественных наук и переосмысленная Бахтиным, стала ключевым инструментом для анализа единства пространства-времени в культурном опыте. Типология хронотопов — «встречи», «дороги», «порога» — демонстрирует, как пространственно-временные координаты несут в себе глубокий ценностный и смысловой заряд, определяя не только сюжет, но и мировоззрение персонажей и автора.

Концепции «полифонии» и «чужого слова» раскрывают многоголосие в сознании, языке и культуре, где различные голоса сохраняют свою равноправность и независимость, взаимодействуя в динамическом диалоге. «Вненаходимость» и «двуголосое слово» являются яркими примерами того, как Бахтин демонстрировал сложность и многомерность текстового и речевого взаимодействия.

Наконец, мы проанализировали полемику Бахтина с формальной школой, его критику «предметной» и «материальной эстетики» и позитивизма, одновременно признавая их вклад в изучение искусства. Глобальное влияние его идей на мировую гуманитаристику, их роль как методологической парадигмы человековедения, а также разнообразные критические интерпретации подчёркивают не только широту, но и глубину его наследия.

В итоге, философские идеи М.М. Бахтина о культуре остаются живым источником вдохновения для исследователей. Его наследие, будучи одновременно фундаментальным и принципиально незавершённым, продолжает стимулировать новые диалоги и интерпретации, предлагая бесценные инструменты для понимания сложности и многогранности человеческого мира. Оно служит основой для дальнейших, более глубоких академических исследований, которые могут раскрыть новые грани его гениальной мысли.

Список использованной литературы

1. Бахтин М. М. Автор и герой в эстетической деятельности // Infoliolib.info. URL: https://infoliolib.info/phil/bahtin/ai.html (дата обращения: 19.10.2025).
2. Бахтин М. М. Избранное. Том I: Автор и герой в эстетическом событии / Сост. Н.К. Бонецкая. М.; СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2017. 544 с.
3. Бахтин М. М. К методологии гуманитарных наук // Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1979. С. 361-373.
4. Бахтин М. М. К философии поступка // Философия и социология науки и техники. Ежегодник. 1984–1985. М., 1986.
5. Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского. М.: Советский писатель, 1963. 363 с.
6. Бахтин М. М. Проблемы творчества Достоевского. Ленинград: Прибой, 1929. 244 с.
7. Бахтин М. М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса. М.: Художественная литература, 1990.
8. Бахтин М. М. Формы времени и хронотопа в романе. Очерки по исторической поэтике // Бахтин М.М. Эпос и роман. СПб.: Азбука, 2000. С. 9–193.
9. Бахтин М. М. Формы времени и хронотопа в романе. Очерки по исторической поэтике // Philolog.ru. URL: http://philolog.ru/lit/bahtin-hronotop.htm (дата обращения: 19.10.2025).
10. Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1979. 424 с.
11. Бахтин под маской. Тетралогия. Серия Философия риторики и риторика философии. 1996.
12. Богуславская С.М. Диалог в трудах М.М. Бахтина // Вестник Оренбургского государственного университета. 2011. № 7 (126). С. 17-20. URL: https://cyberleninka.ru/article/n/dialog-v-trudah-m-m-bahtina (дата обращения: 19.10.2025).
13. Гоготишвили Л. А. Варианты и инварианты М. М. Бахтина // Вопросы философии. 1992. №1. С. 132-134.
14. Гуревич А.Я. Смех в народной культуре средневековья // Вопросы литературы. 1966. № 6. С. 175-181. URL: https://voplit.ru/article/smeh-v-narodnoj-kulture-srednevekovya/ (дата обращения: 19.10.2025).
15. Диалог культур у Михаила Бахтина // НИИРК. URL: https://niirk.ru/articles/dialog-kultur-u-mihaila-bahtina/ (дата обращения: 19.10.2025).
16. Дьяконов Г.В. Диалогийная концепция эстетики и литературоведения М.М. Бахтина // Научный журнал КубГАУ. 2005. №14. С. 1-13. URL: http://ej.kubagro.ru/2005/02/pdf/08.pdf (дата обращения: 19.10.2025).
17. Завадская Е.А. Диалогические концепции в философии ХХ века // Вестник Московского государственного лингвистического университета. Образование и педагогические науки. 2020. № 4 (837). С. 13-20. URL: https://vestnik.linguanet.ru/ru/articles/2020/4/2020-4-837-13-20.pdf (дата обращения: 19.10.2025).
18. Запорожец В.Л. Концепция диалога М. Бахтина как методологическая парадигма человековедения // Вопросы психологии. 2011. № 3. С. 22-28. URL: https://core.ac.uk/download/pdf/144665476.pdf (дата обращения: 19.10.2025).
19. Золоткова Ю.В. Культурный диалог или «интертекстуальность»? // Вестник Томского государственного университета. Культурология и искусствоведение. 2013. № 2 (10). С. 136-140. URL: https://cyberleninka.ru/article/n/kulturnyy-dialog-ili-intertekstualnost (дата обращения: 19.10.2025).
20. Категория хронотопа в концепции М.М. Бахтина // Ученый совет. 2024. №8. С. 34-37. URL: https://uchebnik.com/article/195191/ (дата обращения: 19.10.2025).
21. Коваленко Е.М., Голосова Н.В. ИДЕЯ ДИАЛОГА У БАХТИНА И ГУМАНИТАРНОЕ МЫШЛЕНИЕ // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. 2012. № 1 (15). С. 81-84. URL: https://gramota.net/materials/3/2012/1/15.html (дата обращения: 19.10.2025).
22. Костина А.В. Синхронный и диахронный типы диалога культур // Знание. Понимание. Умение. 2010. № 1. С. 22-29. URL: https://cyberleninka.ru/article/n/sinhronnyy-i-diahronnyy-tipy-dialoga-kultur (дата обращения: 19.10.2025).
23. Литовская М.А. Вненаходимости: Бахтин как чужое свое // Новое литературное обозрение. 2012. № 116. С. 116-129. URL: https://magazines.gorky.media/nlo/2012/116/vne-nahodimosti-bahtin-kak-chuzhoe-svoe.html (дата обращения: 19.10.2025).
24. Лотман Ю.М. Наследие Бахтина и актуальные проблемы семиотики // История и типология русской культуры. СПб.: Искусство-СПб, 2002. С. 147-156.
25. Мелик-Пашаев А.А. Вненаходимость – ключ к психологии творчества М.М. Бахтина // Искусство в школе. 2007. № 6. С. 3-8. URL: https://art-in-school.ru/archive/2007-06/melik-pashaev-vnenahodimost.html (дата обращения: 19.10.2025).
26. Морозова Е.И. Философские идеи М.М. Бахтина и их влияние на развитие научной мысли // Ученый совет. 2024. № 5. С. 34-37. URL: https://uchebnik.com/article/195191/ (дата обращения: 19.10.2025).
27. М. М. Бахтин и проблемы методологии гуманитарного знания : сб. науч. ст. / Петрозаводское отделение Акад. гуманитарных наук, Петрозаводский гос. ун-т ; редкол.: В. М. Пивоев (отв. ред.) и др. — Петрозаводск : Издательство Петрозаводского государственного университета, 2000. URL: https://elibrary.petrsu.ru/books/13864 (дата обращения: 19.10.2025).
28. Новикова В.И. Диалогическая концепция культуры как методологическая основа медиаобразования // Вестник Казанского государственного университета культуры и искусств. 2011. № 2. С. 109-113. URL: https://cyberleninka.ru/article/n/dialogicheskaya-kontseptsiya-kultury-kak-metodologicheskaya-osnova-mediaobrazovaniya (дата обращения: 19.10.2025).
29. Паксина Е.Б. Концепция диалога в работах М. Бахтина и В. Библера // Известия высших учебных заведений. Поволжский регион. Гуманитарные науки. 2012. № 1 (21). С. 135-141. URL: https://pnr.psuti.ru/index.php/pnr/article/view/2157 (дата обращения: 19.10.2025).
30. Сироткин Ю.Л. Антропологическая природа хронотопа М.М. Бахтина // Известия Саратовского университета. Новая серия. Серия: Философия. Психология. Педагогика. 2022. Т. 22, вып. 2. С. 147-152. URL: https://cyberleninka.ru/article/n/antropologicheskaya-priroda-hronotopa-m-m-bahtina (дата обращения: 19.10.2025).
31. Сокровищук А.А. Народная смеховая культура в философии М.М. Бахтина // Вестник Ленинградского государственного университета имени А. С. Пушкина. 2021. № 3. С. 118–129. URL: https://vestnik.lengu.ru/assets/journals/vestnik/2021/3/118-129.pdf (дата обращения: 19.10.2025).
32. Ставицкая Е.А. Диалогическая концепция культуры // Международный научно-исследовательский журнал. 2016. № 3-2 (45). С. 134-136. URL: https://cyberleninka.ru/article/n/dialogicheskaya-kontseptsiya-kultury-1 (дата обращения: 19.10.2025).
33. Сычев А.А. М.М. Бахтин об особенностях методологии гуманитарных наук // Гуманитарные, социально-экономические и общественные науки. 2018. № 1. С. 154-156. URL: https://cyberleninka.ru/article/n/m-m-bahtin-ob-osobennostyah-metodologii-gumanitarnyh-nauk (дата обращения: 19.10.2025).
34. Тамарченко Н.Д. Поэтика Бахтина и современная рецепция его творчества // Вопросы литературы. 2006. № 1. С. 4-42. URL: https://voplit.ru/article/poetika-bahtina-i-sovremennaya-retseptsiya-ego-tvorchestva/ (дата обращения: 19.10.2025).
35. Тульчинский Г.Л. Разум, воля, успех: О философии поступка. Л., 1990.
36. Фалеев А.Н. Философское учение М.М. Бахтина: гуманитарное мышление современного мира // Известия высших учебных заведений. Северо-Кавказский регион. Общественные науки. 2012. № 1. С. 15-18. URL: https://cyberleninka.ru/article/n/filosofskoe-uchenie-m-m-bahtina-gumanitarnoe-myshlenie-sovremennogo-mira (дата обращения: 19.10.2025).
37. Фатеева Н.А. М.М. Бахтин и формальная школа: к современным дискуссиям // Известия Российского государственного педагогического университета им. А.И. Герцена. 2008. № 71. С. 7-12. URL: https://cyberleninka.ru/article/n/m-m-bahtin-i-formalnaya-shkola-k-sovremennym-diskussiyam (дата обращения: 19.10.2025).
38. Философия культуры. Становление и развитие. – СПб., 1998.
39. Чернухина М.А. Проблема хронотопа в философии культуры // Вестник Томского государственного педагогического университета. 2014. № 10 (151). С. 177-183. URL: https://cyberleninka.ru/article/n/problema-hronotopa-v-filosofii-kultury (дата обращения: 19.10.2025).
40. Шабалин А.Ю. Диалоговая концепция культуры в работах М. Бахтина и В. Библера // Вестник МГУКИ. 2015. № 2 (64). С. 136-140. URL: https://elibrary.ru/item.asp?id=23403373 (дата обращения: 19.10.2025).
41. Шарипов Р.Р. Учение о диалоге культур на примере творчества М.М. Бахтина и «постбахтинцев» // Вестник Российского нового университета. Серия: Человек в современном мире. 2013. № 2. С. 60-64. URL: https://vestnik.rosnou.ru/archive/2013/2/60-64.pdf (дата обращения: 19.10.2025).
42. Якобсон Р. Формальная школа и современное русское литературоведение / Ред.-сост. Т. Гланц; Ред. Д. Сичинава; Перев. с чеш. Е. Бобраковой-Тимошкиной. М.: Языки славянских культур, 2011. 280 с.
43. Ячин С.Е., Петракова Н.В. ФЕНОМЕН БАХТИНА И ЗАГАДКА КУЛЬТУРЫ: ОТ ДИАЛОГА К ИНТЕРТЕКСТУАЛЬНОСТИ // Известия высших учебных заведений. Северо-Кавказский регион. Общественные науки. 2012. № 1. С. 11-14. URL: https://cyberleninka.ru/article/n/fenomen-bahtina-i-zagadka-kultury-ot-dialoga-k-intertekstualnosti (дата обращения: 19.10.2025).