В мире литературы существуют вопросы, не теряющие своей актуальности с течением веков, и центральное место среди них занимают проблемы нравственного выбора. Виктор Гюго (1802-1885), великий французский писатель и ключевая фигура эпохи романтизма, посвятил свое творчество именно этим вечным темам. Для него гуманистические идеалы были не просто художественным приемом, а стержнем мировоззрения. Анализ его наследия, к которому обращались многие исследователи, включая Евнину, Николаева и Толмачева, показывает системное и последовательное доказательство одного главного тезиса: внутренний нравственный закон, основанный на сострадании и человечности, всегда оказывается сильнее несовершенных социальных институтов, идеологического фанатизма и человеческого зла. Данная работа ставит целью раскрыть этот тезис на примере анализа трех монументальных произведений писателя: «Собора Парижской Богоматери», «Отверженных» и «Девяносто третьего года».
Каким мир видел Гюго и почему он бросил ему вызов
Чтобы понять глубину гуманизма Гюго, необходимо осознать, что он был не отвлеченной философской идеей, а страстным и осознанным ответом на жестокую реальность XIX века. Это была эпоха колоссальных социальных потрясений, промышленной революции, породившей чудовищное неравенство, и политических бурь, обесценивавших человеческую жизнь. Власть и богатство были сосредоточены в руках немногих, тогда как большинство народа жило в нищете и бесправии. Именно в эту эпоху расцвел романтизм — литературное течение, которое впервые поставило в центр мироздания не абстрактный долг или сословные предрассудки, а внутренний мир отдельной личности, ее чувства, страсти и страдания.
Виктор Гюго использовал арсенал романтизма как оружие в борьбе за справедливость. Его знаменитый прием — антитеза, или резкий контраст, — стал главным инструментом для критики общественного устройства. Он противопоставлял уродство и красоту, богатство и нищету, добродетель и порок, чтобы с максимальной силой обнажить тиранию и защитить «маленького человека». В основе его мировоззрения лежала вера, созвучная философским исканиям того времени, в априорность моральных законов. Гюго был убежден, что принципы совести и сострадания заложены в человеке изначально, до всякого опыта и социальных норм, и являются тем абсолютным рубежом, который нельзя переступать, не потеряв человеческого достоинства. Именно поэтому он бросил вызов несправедливому миру, утверждая, что истина — на стороне гонимых и отверженных.
Конфликт внешнего и внутреннего в «Соборе Парижской Богоматери»
Ранний шедевр Гюго, «Собор Парижской Богоматери», стал полем битвы, на котором писатель с невероятной силой развенчивает культ внешней привлекательности, доказывая безусловный приоритет красоты духовной. Анализ романа строится на системе ярких контрастов, воплощенных в судьбах главных героев.
Центральная фигура этого противопоставления — звонарь Квазимодо. Его физическое уродство абсолютно, оно отталкивает и пугает. Но за этой чудовищной оболочкой скрывается душа, способная на глубочайшую преданность, нежность и, в конечном счете, на самопожертвование во имя любви. Ему противостоит капитан Феб де Шатопер — эталон внешней, рыцарской красоты. Однако его прекрасная внешность — лишь фасад, за которым скрываются духовная пустота, эгоизм и трусость. В решающий момент он без колебаний предает ту, которой клялся в любви.
Не менее сложен и трагичен образ архидьякона Клода Фролло. Он — интеллектуал и аскет, посвятивший себя служению Богу, но его внутренняя гармония разрушается всепоглощающей, губительной страстью к юной цыганке Эсмеральде. Эта страсть обнажает в нем тирана и убийцу. Сама же Эсмеральда выступает как воплощение природной, наивной нравственности, которая оказывается беззащитной перед лицом жестокого мира. На фоне этих человеческих драм величественный собор выступает не просто декорацией, а символом вечности и высшего суда, безмолвным свидетелем того, как торжествует подлинная человечность, пусть даже ценой трагической гибели.
Справедливость закона против справедливости совести в «Отверженных»
Если «Собор» исследует природу добра и зла на уровне архетипов, то «Отверженные» — это главный гуманистический манифест Гюго, переносящий этот конфликт в социальную плоскость. Здесь писатель прямо сталкивает два типа справедливости: формальную, карательную справедливость государственного закона и высшую справедливость, основанную на милосердии и совести. Этот конфликт воплощен в двух титанических фигурах, чье противостояние составляет стержень романа.
Жан Вальжан — это символ нравственного воскрешения. Осужденный на каторгу за кражу хлеба, он выходит оттуда с ожесточенной душой. Однако встреча с епископом Мириэлем, проявившим к нему невероятное милосердие, полностью преображает его. Вся его последующая жизнь — это путь искупления через страдание и бескорыстное добро. Он спасает Фантину, воспитывает Козетту, рискует жизнью на баррикадах ради Мариуса. Вальжан — это живое доказательство идеи Гюго о том, что даже самая падшая душа может возродиться через любовь и сострадание.
Его вечный преследователь, инспектор Жавер, является олицетворением закона — слепого, неумолимого и бесчеловечного. Для Жавера не существует полутонов: есть лишь буква предписания, и всякий, кто ее нарушил, должен быть наказан. Он не злой человек в бытовом смысле, он — фанатик порядка. Однако его система ценностей рушится, когда он сталкивается с поступком Вальжана, спасшего ему жизнь. Неспособный примирить в своей душе справедливость закона и справедливость милосердия, Жавер кончает жизнь самоубийством. Судьбы других героев — Фантины, раздавленной нуждой; Гавроша, уличного сорванца с золотым сердцем, — лишь подчеркивают главную мысль романа: жестокое и равнодушное общество само порождает преступников, и единственной силой, способной его спасти, является человечность.
Выбор между революционным долгом и человечностью в романе «Девяносто третий год»
В своем последнем большом романе Гюго доводит свой гуманистический тезис до абсолюта, помещая его в самые экстремальные обстоятельства — в эпоху революционного террора Великой французской революции. Здесь нравственный выбор стоит уже не между человеком и законом, а между идеологией и человеческой жизнью. Гюго задает вопрос: может ли высокая цель оправдать жестокость?
Конфликт раскрывается через трех главных героев, каждый из которых представляет свою правду. Маркиз де Лантенак — аристократ, безжалостный лидер контрреволюционного мятежа, воплощение старого порядка. Симурдэн — бывший священник, ставший несгибаемым комиссаром Конвента, для которого революционная идея превыше всего. Между ними — Говэн, молодой командующий республиканскими войсками, ученик Симурдэна и племянник Лантенака. Именно он оказывается в центре моральной дилеммы.
Когда Лантенак, рискуя свободой и жизнью, возвращается в горящий замок, чтобы спасти троих крестьянских детей, Говэн видит в этом поступке не врага, а человека. Он принимает решение, немыслимое с точки зрения революционного долга: он отпускает Лантенака, а сам занимает его место в тюрьме. Трагический финал, в котором Говэн восходит на гильотину по приговору Симурдэна, а сам Симурдэн вслед за этим совершает самоубийство, становится высшим утверждением мысли Гюго. Любая идеология, будь то монархическая или революционная, которая отрицает ценность сострадания к отдельному человеку, обречена на саморазрушение.
В чем заключается непреходящая сила гуманизма Виктора Гюго
Проанализировав ключевые произведения писателя, можно выделить основные столпы его нравственной философии, проходящие красной нитью через все его творчество. Сила гуманизма Гюго заключается в последовательной и страстной защите нескольких фундаментальных идей.
Во-первых, это защита отверженных. Его герои — это не благополучные буржуа, а горбуны, каторжники, уличные девчонки, сироты. Гюго намеренно смещает фокус на тех, кого общество вытолкнуло на обочину, доказывая, что именно в их душах часто скрыты настоящие сокровища духа. Во-вторых, это беспощадная критика несовершенства социальных институтов. Суд, церковь, государство в его романах часто предстают как бездушные машины, калечащие человеческие судьбы. Концентрированным выражением этой борьбы стал его ранний роман «Последний день приговоренного к смерти» — мощнейший публицистический протест против бесчеловечности смертной казни. В-третьих, это непоколебимая вера в возможность нравственного преображения человека, в то, что искра божья не угасает даже в самой темной душе и может разгореться от одного поступка милосердия.
Однако главная причина, по которой идеи Гюго продолжают волновать читателей, заключается в его гениальной способности облекать сложные философские концепции в захватывающие сюжеты, которые вызывают глубочайший эмоциональный отклик и заставляют размышлять о справедливости, долге и гуманизме.
Подводя итог, можно с уверенностью сказать, что на примере романов «Собор Парижской Богоматери», «Отверженные» и «Девяносто третий год» мы проследили, как Виктор Гюго последовательно и страстно доказывает примат гуманизма, сострадания и милосердия над социальным злом, несовершенством закона и идеологическим фанатизмом. Его творчество — это гимн человечности, утверждающий, что истинная мера человека определяется не его статусом или убеждениями, а его способностью к сопереживанию.
Нравственные уроки великого французского писателя не устарели и сегодня, в мире, полном новых вызовов, сохраняют свою остроту и актуальность. Практическая значимость данного анализа заключается в том, что его материалы и выводы могут быть успешно использованы для подготовки к практическим занятиям по курсу истории зарубежной литературы, а также послужить основой для дальнейших научных и студенческих работ, посвященных творческому наследию Виктора Гюго.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
- Брахман С. «Отверженные» Виктора Гюго / С.Р. Брахман. — М.: Художественная литература, 1968. – 105 с. – С. 37.
- Гюго В. Отверженные: роман: в 5 ч. / Виктор Гюго; пер. с фр. под ред. А. Виноградова. — М., ЗАО «БММ», Литература; Харьков: Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», 2013.
- Гюго В. Отверженные [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://loveread.ec/view_global.php?id=8387 (дата обращения – 03 октября 2016 года)
- Сафронова Н. Виктор Гюго. Биография писателя / Н.Н. Сафронова. – Москва: Просвещение, 1989. – 176 с. – С. 58.