В период с 2000 по 2016 год Ближний Восток стал свидетелем значительного усиления влияния Китая, который из отдаленного наблюдателя превратился в одного из ключевых экономических и политических игроков. Этот регион представляет собой не просто арену для геополитической конкуренции, но и сложнейшую мозаику глубоко укоренившихся этнических и религиозных противоречий, от арабо-персидского соперничества до курдского вопроса. Центральный тезис данной работы заключается в том, что внешняя политика Китая, движимая в первую очередь прагматичными экономическими императивами, не существовала в вакууме. Она активно взаимодействовала с этими линиями раскола, оказывая влияние на региональный баланс сил и способствуя формированию новой конфигурации международных отношений. Данный анализ последовательно рассмотрит сначала этноконфессиональную структуру Ближнего Востока, затем стратегические мотивы Пекина, и, наконец, конкретные проявления их взаимовлияния.
Этноконфессиональная карта Ближнего Востока как фундамент региональных противоречий
Для понимания динамики региональных процессов необходимо осознавать многослойность его этноконфессиональной структуры, которая служит фоном для любой внешней политики. Основные линии напряженности проходят как по этническим, так и по религиозным границам. Ключевыми этническими группами являются арабы, составляющие большинство населения в большинстве стран, а также персы, турки и курды. Каждая из этих групп имеет свои национальные интересы и исторические нарративы, которые часто вступают в противоречие. Особо выделяется курдский вопрос — проблема крупнейшего народа без собственного государства, разделенного между территориями Турции, Ирана, Ирака и Сирии. Эта ситуация создает постоянный очаг нестабильности и является рычагом давления во внутри- и межгосударственных отношениях.
Не менее значимым является раскол внутри ислама на суннитов и шиитов. Хотя шииты составляют меньшинство в мусульманском мире (около 10-15%), они являются большинством в Иране и Ираке. Этот религиозный раскол приобрел отчетливое геополитическое измерение: его полюсами выступают шиитский Иран и суннитская Саудовская Аравия, которые ведут борьбу за региональное лидерство. Помимо этого, Ближний Восток отличается невероятной мозаичностью: здесь проживают миллионы христиан разных конфессий, а также такие группы, как друзы, езиды и ассирийцы, чье положение часто оказывается уязвимым в периоды обострения конфликтов. Эта сложная и фрагментированная среда определяет правила игры для любого внешнего актора, стремящегося укрепить свои позиции в регионе.
Стратегические императивы и основы китайской политики в регионе 2000-2016
Наращивая свое присутствие на Ближнем Востоке, Пекин руководствовался не идеологическими симпатиями, а холодным прагматизмом, в основе которого лежали три ключевых императива.
- Энергетическая безопасность. Бурный рост китайской экономики породил колоссальную потребность в энергоресурсах. Ближний Восток стал для Китая жизненно важным источником нефти. Зависимость от импорта постоянно росла, и к 2021 году такие страны, как Саудовская Аравия, Ирак, Оман и Кувейт, прочно вошли в десятку главных поставщиков нефти для КНР.
- Экономическая экспансия. Регион рассматривался не только как источник сырья, но и как емкий рынок сбыта для китайских товаров и ключевой транспортный узел. С запуском инициативы «Один пояс, один путь» (BRI) Ближний Восток приобрел стратегическое значение для построения глобальных логистических коридоров. Объем торговли Китая с арабскими странами к 2018 году превысил 244 миллиарда долларов, а общие инвестиции в регион к 2021 году оценивались в сотни миллиардов.
- Геополитическое позиционирование. Укрепляя свои позиции, Китай стремился сбалансировать доминирующее влияние США и утвердиться в качестве ответственной глобальной державы. При этом Пекин неизменно декларировал принцип невмешательства во внутренние дела других государств. Это позволяло ему развивать отношения со всеми странами, независимо от их политического режима или внешнеполитической ориентации, и представлять свою модель как альтернативу западному подходу.
Как экономические рычаги Китая влияли на политический ландшафт
Масштабные инвестиции и торговля стали для Китая эффективным инструментом мягкой силы, который оказывал ощутимое влияние на политический ландшафт Ближнего Востока. Став ключевым торговым партнером для большинства стран региона — от монархий Персидского залива до Ирана и Ирака — Пекин превратился в желанного партнера для всех сторон, включая непримиримых антагонистов. Эта экономическая незаменимость давала Китаю уникальные возможности.
В первую очередь, Китай использовал экономические рычаги для обеспечения стабильности, которая была критически важна для защиты его многомиллиардных инвестиций и бесперебойных поставок энергоресурсов. Пекин был заинтересован не в эскалации, а в заморозке конфликтов. Предоставляя кредиты, строя инфраструктуру в рамках BRI и развивая торговые связи, Китай создавал у региональных элит прямую экономическую заинтересованность в поддержании статус-кво. Эта экономическая зависимость, в свою очередь, давала Пекину возможность выступать в роли сдержанного посредника и оказывать закулисное влияние, не прибегая к прямому политическому давлению или, тем более, военной силе, что выгодно отличало его от других глобальных игроков.
Балансирование между Тегераном и Эр-Риядом – прагматизм Китая в эпицентре суннитско-шиитского конфликта
Наиболее ярко уникальность китайского подхода проявилась в его способности выстраивать и поддерживать прочные отношения с двумя главными региональными антагонистами — Ираном и Саудовской Аравией. В то время как другие мировые державы были вынуждены выбирать сторону в суннитско-шиитском противостоянии, Китай успешно реализовывал двойственную политику, основанную на чистом прагматизме.
С одной стороны, Пекин развивал тесное экономическое и стратегическое сотрудничество с Тегераном, зачастую игнорируя западные санкции. С другой стороны, он выстраивал не менее прочное стратегическое партнерство с Саудовской Аравией и другими суннитскими монархиями Залива. Секрет такого успеха был прост: Китай интересовали нефть и рынки, а не идеология. И Иран, и Саудовская Аравия были для него важнейшими поставщиками энергоресурсов и рынками сбыта. Поскольку экономические интересы Китая были комплементарны для обеих враждующих сторон, он смог стать незаменимым партнером для каждой из них. Кульминацией этой выверенной стратегии стал знаковый визит Председателя КНР Си Цзиньпина, который в январе 2016 года последовательно посетил и Эр-Рияд, и Тегеран, продемонстрировав способность Пекина работать со всеми и заложив основу для будущего посредничества.
Курдский вопрос и другие этнонациональные проблемы в китайской повестке
Если в междегосударственных отношениях Китай демонстрировал гибкость, то в отношении субнациональных проблем его политика была последовательной и жесткой. Сталкиваясь с такими сложными вопросами, как курдский, Пекин строго придерживался своего фундаментального принципа невмешательства во внутренние дела. Это означало, что Китай сознательно игнорировал чаяния и права этнонациональных меньшинств, не имеющих собственной государственности.
Для Пекина стабильность существующих границ и легитимность центральных правительств в Анкаре, Багдаде, Тегеране и Дамаске были абсолютным приоритетом. Эти правительства контролировали ресурсы, подписывали контракты и обеспечивали (или не обеспечивали) безопасность китайских инвестиций. Поддержка сепаратистских или автономных движений рассматривалась как угроза этой стабильности. Такой подход позволял Китаю поддерживать прекрасные отношения с центральными властями стран-партнеров. Однако у него была и обратная сторона: политика Пекина оказывалась нечувствительной к динамике конфликтов на низовом уровне и делала его уязвимым для критики в пренебрежении правами человека, а также неспособным влиять на внутренние кризисы, которые могли напрямую угрожать его экономическим интересам.
Подводя итог, можно сделать вывод, что в период с 2000 по 2016 год экономически мотивированная и деидеологизированная политика Китая позволила ему занять уникальную нишу на Ближнем Востоке. Он стал единственным внешним игроком, способным эффективно взаимодействовать со всеми сторонами ключевых региональных конфликтов, не втягиваясь в них напрямую. Китай не столько разрешал противоречия, сколько «менеджировал» их в своих интересах, используя экономические стимулы для поддержания выгодного ему уровня стабильности. Однако этот подход был эффективен до тех пор, пока присутствие Китая оставалось преимущественно экономическим. После 2016 года, по мере роста его политических амбиций и появления первых военных объектов, таких как база в Джибути, сохранять позицию абсолютно нейтрального экономического партнера становилось все сложнее. Период чистого прагматизма подходил к концу, уступая место новой, более сложной и рискованной фазе китайского вовлечения в дела Ближнего Востока.
Список источников информации
- Ахмедов В.М. Сирия на рубеже столетий. Власть и политика. М., 2003.
- Вертяев К.В. Курдский вопрос в политике Турции (конец XX начало XXI века). — М., 2007.
- Загорнова Е.В. Курды в пламени войны. М.: «Грифон»,2005.
- Кныш А.Д. Мусульманский мистицизм. М. — СПб, 2004.
- Кочиева И., Маргиев А. Грузия: этнические чистки в отношении осетин. М.: «Европа», 2005.
- Матвеев И.А. Национальная и общеарабская политики Сирии на Ближнем Востоке. М., 2004.
- Милюков П.Н. Национальный вопрос (происхождение национальности и национальные вопросы в России). М., 2005.
- Мнацаканян М.О. Культуры. Этносы. Нации. Размышления об истоках и природе национальной общности. М.: Изд-во МГИМО (У) МИД РФ, 2005.
- Примаков Е.М. Ближний Восток на сцене и за кулисами. М, 2006.
- Чиркин С.В. Двадцать лет службы на Востоке. Записки царского дипломата. М.: «Русский путь», 2006.