Пример готового реферата по предмету: История
Содержание
Революционный праздник (по документам истории великой французской Революции)
Содержание
I Введение ..2
II Основная часть
1. Революционные праздники: возникновение и назначение.5
2. Праздник Шаривари… 9
3. Праздник Верховного Существа .12
4. Церемония праздника… 14
III Заключение …15
IV Список литературы……….17
Введение
Праздники во Франции Старого порядка были многочисленны и разнообразны. Среди них периодические календарные праздники, имеющие, как правило, религиозное значение. Они вписывались в католический литургический календарь и имели свои сезонные черты (праздники зимнего и весеннего циклов).
В каждой коммуне отмечался день ее святого покровителя, праздник Девы Марии и других святых, большие религиозные праздники: Рождество, Пасха, праздник всех святых. Помимо них существовало большое количество праздников и процессий, связанных с особым случаем (рождение дофина, коронация или свадьба члена королевской семьи, окончание войны, приезд какого-либо важного лица и т.п).
Многочисленные свидетельства о праздниках такого рода были собраны французскими этнографами и этнологами XIX века. Порядок проведения таких праздников строго регламентировался. Составлялась специальная программа, где детально описывался ход праздничного шествия, его атрибутика, оговаривалось время и место проведения церемонии, источники ее финансирования и т.п.1 Организация подобных торжеств была направлена на укрепление существующей иерархической структуры общества, поддержание других официальных ценностей.
О традиционных народных праздниках в официальных документах неизменно писали с пежоративным оттенком. Их называли дикими, непристойными, шутовскими (fete baladoire).
Настороженное отношение властей было связано с неизменным присутствием в этих праздниках элемента оспаривания или насмешки над официальными этическими и социальными нормами, религиозными и прочими структурными установлениями.
Наступление на праздничную народную культуру рассматривается в современной литературе как существенная составляющая «аккультурации» мелкого люда французских городов и деревень, которая была заметным явлением последнего столетия Старого порядка. Первые запретительные ордонансы относятся к 60-м годам XVII века. Специальное постановление Des Grandes Jours de Clermont от
1. декабря 1665 г. и постановление Парижского парламента от 3 сентября 1667 г. запрещали под угрозой большого штрафа (от
5. до
10. ливров), а в случае рецидивов уголовного наказания все «шутовские » праздники и процессии. Серия постановлений Королевского совета и Парламентов с начала XVIII века пыталась упорядочить продажу спиртного, запрещая ее в праздничные и воскресные дни, особенно во время богослужения. Продажа водки, сидра, вина и других спиртных напитков ограничивалась и в будни. Зимой запрещено было продавать спиртное после 8 часов вечера, летом после десяти. Запрещалась также организация рынков и ярмарок в праздничные и воскресные дни (королевская декларация от 16.12.1691 г., постановления парламентов).
Нередко оговаривался запрет появляться на праздничных сборищах с оружием. Возможно, во второй половине XVIII века наступление на праздничную народную традицию усилилось. Об этом свидетельствует несколько десятков постановлений Парижского парламента, печатные образцы которых сохранились в ведомстве генерального контроля. В Окзере, его окрестностях и в сенешальстве Ангулем запрещались праздничные карнавальные процессии с музыкой, танцами и соломенными манекенами. В бальяже Суассон так же как в городе Жуар и окрестностях, запрещались сборища, шаривари, парадные шествия, кавалькады, шумные игры. Специальные постановления Парижского парламента и других судебных палат запрещали молодым людям в городах и деревнях организовывать толпы с целью сбора пожертвований с молодоженов в виде денег или провизии во время свадебной процессии или после нее. В сенешальстве Сен-Максан запрещались сборища с целью контрибуций в деревнях. В отдельных приходах запрещалось жечь костры и танцевать вокруг них, устраивать иллюминации, играть в различные запрещенные игры.
Власти «воевали» не только с праздничными сборищами, но и с народными привычками и обычаями. В ведомстве генерального контроля сохранилось большое количество официальных постановлений и связанная с ними переписка, свидетельствующая о настойчивых попытках властей регламентировать использование коммунального колокола. Во второй половине века поводом для такой регламентации стала борьба с традицией звонить в колокол во время грозы.
Монография Моны Озуф «Революционный праздник» — характерный пример так называемого «пионерского исследования». В нем уже в 1976 году (год его первой публикации) проявились тенденции, и по сей день актуальные и высоко ценимые в исторической науке: интерес к повседневной жизни и ее «ритуалам»; исследование политики как церемониал и революции как антропологического феномена; выяснение взаимосвязи между идеологическими императивами и конструированием утопических пространственно-временных моделей.
Выстроенная на широком круге источников, в том числе на архивных документах и прессе революционных лет, сочетающая глубину обобщений и исторических афоризмов с тонкой конкретикой наблюдения, эта книга стала событием как во Франции, так и за рубежом, во многом изменила представления о Французской революции, предложив новаторские пути ее изучения.
Начиная с жерминаля II года и впрямь можно поверить в то, что революция кончилась: пародийный задор угас; нет ни масок, ни ряженых, ни карнавальных чучел. В это же время народные общества выдыхаются; граждане, группировавшиеся вокруг них, теряют к ним интерес; заседания посещаются плохо и становятся все реже; личный состав обществ сокращается до штаба руководителей, инициатива же повсюду вянет под мощным гнетом навязываемых из Парижа образцов,
Как раз в этот момент наконец одерживает верх стремление придать праздникам систематический вид, с самого начала революции сталкивавшееся с сопротивлением. В провинции формируется и постепенно доходит до столицы желание (особенно активизировавшееся с введением республиканского календаря) навести порядок в местных обычаях, приемлемым образом согласовать наконец декади с воскресеньями и вообще наполнить церемониями еще довольно пустую форму, В конце фримера II года Конвент затребовал у Комитета народного образования некий общи проект установления гражданских праздников, игр и «национальных упражнений». Эта работа была поручена Матьё, и в следующем месяце он выступил перед членами Комитета с первым докладом. Обсуждение проекта продолжалось с перерывами вплоть до
1. жерминаля, когда рассмотрение данного вопроса перешло к Комитету общественного спасения. По-видимому, примерно с этого момента Робеспьер начинает в полную силу работать над пространным рассуждением о принципах, на которых зиждется республика. Оно прозвучало на заседании Конвента 18 флореаля. Здесь Робеспьер (как это сделал несколько месяцев назад Матьё) излагает мысль о том, что следует возродить праздники и равномерно распределить их в пределах года, но, в отличие от своего предшественника, обосновывает ее в длинной теоретической преамбуле. Под его нажимом растерянный Конвент, покорившийся таланту оратора, поспешно одобрил этот доклад. Первое воплощение этой наконец установленной системы празднеств праздник Верховного Существа, который столь тесно связан с личностью Робеспьера, что, можно сказать, принадлежит ему безраздельно.
Кажется, что он сделал все: создал идею, позаботился о ее исполнении, сыграл главную роль, и значит, нам нельзя обойти вниманием спор о том, как именно Робеспьер мыслил праздник Верховного Существа: этот старый вопрос возникает всякий раз, когда речь заходит о Робеспьере. Что представлял собой этот праздник? Удачную находку, злонамеренную хитрость, которая должна была стать залогом благополучия собственников (Даниэль Герен), или же уловку, предпринятую Робеспьером из высших соображений, из желания примирить революцию с окрашенным в патриотические тона католицизмом (Матьез)? Или же, напротив, это реализация некоего религиозного проекта, порыв души, от природы склонной к мистике (Олар)? Иначе говоря, кем показал себя Робеспьер, настаивая на введении этого праздника: искусным политиком или истинно благочестивым человеком? Стратегом или первосвященником?
Данная тема особо актуально в данный период времени. Изучение фольклорных аспектов открытого протеста вписывается в сложную проблему роли ритуала в функционировании социальной общности. В протестующей толпе Старого порядка, как и в любом другом социальном образовании, ритуал был одним из инструментов регулирования взаимодействия ее членов между собой и с окружающим миром. Традиционные атрибуты праздничной народной культуры колокол, барабан, маски, танцы, травестия — служили теми символическими средствами, с помощью которых индивид, участник протеста в своем поведении руководствовался, возможно, не осознавая этого, нормами поведения веками складывавшимися в исторической толпе. Эти символы, обеспечивая необходимое для эффективного коллективного действия сочетание управляемости с субъективной свободой, были важнейшими элементами самоорганизации прямого народного действия.
Выдержка из текста
2. Праздник Шаривари
Во Франции интересующего нас периода самым распространенным празднеством такого типа был шаривари. Изначально он представлял собой реакцию коммуны на неестественный неравный брак. К шаривари прибегали также жители одной местности (коммуны, квартала) для того, чтобы наказать супругов, неохотно выполняющих свои семейные обязанности. Но очень часто, особенно в XVIII в., шаривари использовали как предлог для того, чтобы открыто выразить на улице какие-то назревшие требования, приструнить нарушителей коммунальных норм, даже если эти наушения не были связаны с брачными отношениями. Не случайно шаривари входил в это время в качестве своего рода ритуала в самые разные бунты .
Праздничная конъюнктура была одним из факторов, стимулирующих бунтовщическое поведение. Значение этого фактора долго недооценивалось историками народных движений. В моих материалах немало случаев, когда бунт начинался в праздничный день или сразу же после него. Вероятно, один из самых ярких примеров восстание «вооруженных масок» в Севеннах в феврале 1783 года. Оно проходило во время карнавала. И хотя в поведении бунтовщиков отчетливо проявилось определенная социальная направленность, все это движение было пронизано карнавальным мироощущением. А некоторые сцены этого трехнедельного спектакля напоминают традиционный «шутовской» праздник. Так, ночь с
1. на 20 февраля в приходе Обена прошла как праздник карнавала. 1718 человек из этой деревни ели рагу из баранины, пили вино и ничего не платили. Фискальный прокурор Франсуа Лабийери «для веселья» надел рубаху поверх одежды. Он говорил, что так одеваются «маскараты», которые бродят по деревне. Записав имена всех присутствующих, он дал им денег. После этого все танцевали и пели, бродя между столами. Известный крестьянский «хлебный» бунт в Арле
2. января 1752 г. тоже происходил в условиях праздничной конъюнктуры: 1 января Новый год, а 2 января было воскресенье. В этот день в 7 часов вечера около 200 человек, вооруженные дубинами, «в хорошем порядке» под звуки барабана прошли по улицам города, требуя хлеба. Поскольку рыночные дни нередко переносились на воскресенье, выходные были хлопотными для полиции, жандармерии и других представителей порядка. Именно в эти дни на ярмарках и рынках вспыхивали бунты и волнения. То же самое было и в годы революции.
Родственность бунта и праздника обнаруживается не только при выявлении их особенностей или в специфике времени, в котором люди переживали эти события. Еще более она проявлялась в формальных структурообразующих чертах. Иными словами, многие компоненты праздничного поведения органически вошли в поведение бунтарское. Их можно назвать фольклорными элементами открытого народного протеста.
Так же, как праздник, бунт предполагал состояние экзальтации, крайнего возбуждения участвующих в нем людей. Естественным спутником такого возбуждения был шум: крики толпы, бой набата, грохот барабана, музыка, иногда танцы. Так же как во время праздника шумовые эффекты бунта обеспечивали разрыв с монотонностью повседневного существования, меняли качество времени, способствуя вместе с тем возбуждению участников событий.
Очень часто открытое народное выступление начиналось ударом колокола. Фраза «бунтовщики собрались по звуку колокола» общее место в отчетах представителей полиции и администрации на местах о народных волнениях. Роль колокола в жизни коммун была настолько велика, что, по сути, он имел для жителей сакральное значение. И в деревне и в городе колокола приходских церквей играли не только символическую роль, но и выполняли в жизни коммуны практические функции. Бой набата являлся, прежде всего, традиционным знаком какой-либо опасности. К нему издавна прибегали в случае пожара, наводнения, града, засухи. В колокол звонили при приближении разбойников, банды нищих, во время жеребьевки при наборе солдат в территориальную милицию, с его помощью предупреждали расположившихся в деревне контрабандистов о приближении габелеров.
По существу это был традиционный знак начала массового коллективного действия. Естественно, власти хорошо осознавали эту особенную роль коммунального колокола, символизировавшего локальную солидарность жителей определенного городка, квартала, прихода. Во второй половине XVIII в., когда при наказании бунтовщиков неуклонно соблюдался принцип коллективной ответственности, в первую очередь при отказе от уплаты налогов, власти наказывали всю коммуну, оставляя ее на время без колокола. Во время карательной акции при подавлении восстания в Виваре в 1670 г. колокольни были объявлены преступными, а их колокола спущены. Кузен короля герцог Шольн, возглавивший подавление восстания в Бретани в 1675 г., в постановлении от 15 сентября приказывал жителям всех приходов епархии Гренье не только сдать в течение 24 часов все оружие, но и приходские колокола для коммун, которые били в набат во время восстания.
В 1696 г. жители деревни Люзере (Берри) взбунтовались, отказались платить талью, «помяли» сборщика и представителя налогового ведомства г. Бурж. Президьяльный суд приговорил виновных к штрафу и возмещению убытков. Двое бунтовщиков, которым удалось скрыться, заочно были приговорены к смертной казни. Кроме того, колокола прихода были сняты и «должны были оставаться на земле в течение трех месяцев». В 1713 г. кюре местечка Маресини отказался укрыть в ризнице двух габелеров, которых жители деревни, собравшиеся по звуку колокола, грозили «разорвать на куски». В ходе следствия кюре привлекался к судебной ответственности как соучастник. В конце концов, он был освобожден, но колокола его церкви были опущены в течение месяца, и коммуна заплатила штраф (120 ливров).
В процессе подавления волнений в области Лабур в 1784 г. интендант приказал не только поставить сторожей около налоговых контор и разоружить жителей области, но и спустить колокола в церквях бунтовавших приходов .
Во второй половине XVIII века в условиях усиливающегося нажима на различные проявления народной культуры использование коммунального колокола, случалось, было поводом для конфликта между подчиняющимися существующим установлениям священниками и прихожанами. Во время хлебных волнений в Туре и окрестностях в феврале 1774 г. в колокола звонили неоднократно и в городе, и в окрестных деревнях. При этом участникам бунтов несколько раз приходилось брать церковь приступом, преодолевая сопротивление кюре, которые не позволяли бить в набат. Но прихожане считали, что «колокола принадлежат ни marquillier, ни кюре, но приходу», и настойчиво отстаивали свое право на традиционное использование «священного» символа коммунальной общности. Однако и власти относились к этому вопросу очень серьезно. Достаточно сказать, что двое приговоренных к смертной казни участников волнений в Сен-Авертен обвинялись именно в том, что звонили в колокол и пытались с помощью силы проникнуть в церковь. Власти настойчиво искали и нашли предлог для того, чтобы регламентировать использование приходского колокола. Таким предлогом стало широко распространенное по всей стране убеждение в структурных низах, что звон колоколов способен разогнать тучи и таким образом предотвратить грозу и связанные с ней неприятности. Борьба с этим обычаем, судя по количеству сохранившихся об этом свидетельств, была настойчивой, но не очень успешной. И крестьяне, и горожане упорно сопротивлялись.
3. Праздник Верховного Существа
Эта смысловая составляющая была заменена сценами уничтожения различий. Чтобы убедиться в том, что праздник Верховного Существа был торжеством возвращения к изначальному равенству, достаточно сравнить две процессии:
1. июля 1790 года участниками шествия в Полиньи стали «гг. чиновники окружного правления, гг., судьи, г-н королевский комиссар, гг. из комиссии по примирению тяжущихся сторон (bureau de conciliation), г-н мировой судья и заседатели мирового суда, гг. офицеры национальной гвардии, гг. духовные лица нашего города, а также офицеры и солдаты пехотного полка». Четыре года спустя в Полиньи уже не было никаких «господ» только юные граждане и гражданки, отцы и матери семейств. Однако здесь нужна осторожность: легко принять желаемое за действительное и решить, что праздник должен был являть собой картину нерушимого социального единства, продемонстрировать завоеванное равенство плод революции. Но об этом не было и речи. Некий член народного общества Компьеня высказывал пожелание, чтобы на празднике простая крестьянка в затрапезной юбке шла рядом с элегантной горожанкой, однако для тех, кто стремится прежде всего не видеть социальной дистанции, это было бы слишком тяжким зрелищем.
Названное народное общество вняло тому, что стояло на повестке дня: здесь, как и в других местах, в процессии шли девушки с корзинками. Таким образом, при помощи хитроумного распределения ролей праздник реализует равенство гармонии. Отчего, каким чудом все жители Анже, «от жалкого калеки, призираемого в городской богадельне, до крупного собственника», смогли назвать себя братьями? Дело в том, что каждый из них на празднике строго вел предписанную ему партию: был «отцом или супругом, дочерью или матерью, благополучным или неудачником, молодым или стариком». Даже хромой на что-то годился изображал собой «почтенное несчастие»; и ему на этом лирическом празднике выпало пропеть один-два куплета.
Сведение человека социального к человеку биологическому отличительная черта утопии. Тот, кто знаком с утопиями XVIII столетия, чувствует, как от праздника Верховного Существа веет сладким дыханием обретенной Аркадии. В процессии идут поселяне, матери семейств, «каждая из которых пржимает к груди младенца», юные девушки, несущие к алтарю пару горлиц на фарфоровом блюде, пастухи, ведущие своих барашков на розовых ленточках, толпы легких созданий с колчанами и посохами, словно сошедшие со страниц «Астреи», все они, покинув наконец книги, давшие им жизнь, окутали своим изяществом суровую простоту французских деревень. Какое волшебство: Галатею зовут Мари Фенуйе! Взгляните: в Тейсе (департамент Изер) три земледельца несут борону, а вслед за ними идут шесть жниц; это «Мари Гишар Лакруа, Мадлен Бланшар Пьерраз, Мари Фенуйе, живущая в услужении в семействе Бравоз, Анн Поншо Руж дочь Луи де Карре, Луиза Буверо, служанка у Кониазов; все сии держат в одной руке серп или пучок лент, а другой рукой прижимают к себе маленький букет васильков, перемешанных со свежей травой; их соломенные шляпки закинуты за спину,..»
Список использованной литературы
1.Озуф Мона. Революционный праздник: 1789-1799 / Пер. с фр. У.Э. Ляминой. — М.: Языки славянской культуры, 2003, с. 7-23
2.Чеканцева З.А. Праздник и бунт во Франции. Одиссей 2005. М., 2005.
3.Тэн И.Происхождение современной Франции (Строение общества,
1. июля 1789 года)
4.Чеканцева З.А. Об исторической природе насилия: Франция XVII-XVIII вв.
5.Чеканцева З.А. Политические представления французских простолюдинов на исходе Старого порядка
6.Чеканцева З.А. Открытый протест как волеизъявление: Франция XVII-XVIII вв.
7.Чеканцева З.А. Устойчивые слухи в обществе как проявление «коллективного воображаемого»
8.Рюде Дж. «Толпа» в истории: 1730-1848. Французская революция
9.Алексис де Токвиль. Старый порядок и революция
10.Я.Захер. Жан Варле во время якобинской диктатуры
11.Н.Фрейберг. Шометт, генеральный прокурор парижской Коммуны
12.В.Марков. Рукопись Жака Ру «Речь о причинах несчастий французской республики»
13.Г.Черткова. Барнав, Бабеф: два взгляда на французскую революцию
14.Л.Блан. Глава IX (Философия) из книги «История французской революции»
