Воланд и Мефистофель: Диалектика Зла и Справедливости в «Мастере и Маргарите» и «Фаусте»

В истории мировой литературы существуют архетипы, чья сила и глубина не подвластны времени, продолжая вдохновлять, тревожить и заставлять задуматься о вечных вопросах бытия. Среди них особое место занимают фигуры, персонифицирующие зло, но при этом обладающие амбивалентной природой, способной нести как разрушение, так и созидание. Ярчайшими представителями этой когорты являются Мефистофель из бессмертной трагедии И.В. Гёте «Фауст» и Воланд из романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита». Их сравнительный анализ — это не просто литературоведческое упражнение, но погружение в глубины философии, культурологии и этики, позволяющее проследить эволюцию представлений о добре и зле, свободе воли и ответственности человека на протяжении веков.

Актуальность такого исследования обусловлена не только непреходящей значимостью самих произведений, но и их способностью зеркально отражать фундаментальные изменения в человеческом сознании и общественном устройстве. Открытый диалог между этими двумя демоническими сущностями позволяет увидеть, как универсальные идеи преломляются через призму национальных культур, исторических эпох и индивидуального авторского видения.

Настоящая работа ставит своей целью не просто сравнение внешних атрибутов или сюжетных функций Воланда и Мефистофеля, но глубокое осмысление их генезиса, философских основ, методов воздействия и места в общей картине мира, представленной Гёте и Булгаковым. Мы рассмотрим, как «фаустовский» архетип трансформируется в реалиях советской Москвы 1930-х годов, какие прототипы могли повлиять на создание образа Воланда, и какое значение имеет эпиграф из Гёте для понимания всего замысла Булгакова. Структура исследования выстроена таким образом, чтобы последовательно раскрыть эти аспекты, отслеживая нити, связывающие два великих произведения и их могущественных персонажей.

Генезис образов: От Гёте к Булгакову и далее

Литературное пространство — это не пустота, а сложная сеть взаимосвязей, влияний и переосмыслений. Образы Воланда и Мефистофеля, несмотря на их индивидуальную яркость и уникальность, не существуют изолированно. Они глубоко укоренены в культурной традиции, их генезис прослеживается через века, и особенно отчетливо — через прямую и косвенную интертекстуальную связь, где Гёте выступает как предтеча Булгакова.

Истоки имени и внешних атрибутов Воланда

Сам акт наречения булгаковского персонажа уже является мостом к гётевской трагедии. Известно, что имя «Воланд» не является случайным выбором. Михаил Булгаков позаимствовал его из трагедии И.В. Гёте «Фауст», где оно появляется лишь единожды, мимолетно, в сцене Вальпургиевой ночи. Мефистофель, прокладывая себе путь среди разгулявшейся нечистой силы, произносит: «Дворянин Воланд идёт!». Это краткое, но емкое упоминание стало отправной точкой для Булгакова, придавшего этому имени центральное значение.

Интересно, что в старинной немецкой литературе существовало имя «Фаланд» (Faland), которое также использовалось для обозначения дьявола и переводилось как «обманщик» или «лукавый». В романе «Мастер и Маргарита» Булгаков обыгрывает эту деталь, когда герои тщетно пытаются вспомнить полное имя иностранного мага, упоминая «Фаланд» как один из вариантов. Это создает дополнительный смысловой слой, подчеркивая древность и многоликость демонической сущности Воланда, укорененной в фольклоре и мифологии.

Внешние атрибуты Воланда также служат маркерами его генетической связи с Мефистофелем. Наиболее ярким примером является его трость с набалдашником, выполненным в виде головы пуделя. Эта деталь — прямая и недвусмысленная отсылка к «Фаусту», где Мефистофель впервые является Фаусту в образе черного пуделя, проникая в его кабинет. Этот образ пуделя, символизирующий обман и лукавство, становится визуальным кодом, мгновенно устанавливающим связь между двумя персонажами и двумя произведениями. Булгаков не просто цитирует, он инкорпорирует этот символ, делая его неотъемлемой частью облика своего дьявола.

Генетическая связь и интертекстуальные отсылки

Генетическая связь между Воландом и Мефистофелем проявляется не только в деталях имени и внешности, но и на более глубоком, философском уровне, в понимании их роли в мироздании. Оба персонажа являются воплощением той парадоксальной силы, которая выражена в знаменитом эпиграфе к «Мастеру и Маргарите»: «…так кто же ты, наконец? — Я — часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо». Эта фраза, произнесенная Мефистофелем, становится краеугольным камнем для понимания амбивалентной природы обоих демонов. Они не просто носители зла, но и невольные, а порой и осознанные, агенты добра, восстанавливающие нарушенный баланс, что в конечном итоге способствует очищению и восстановлению справедливости, пусть и жестокими методами. Это представление о диалектике добра и зла, об их неразрывной связи, составляет одну из центральных философских идей обоих произведений.

Прямые текстуальные переклички также укрепляют эту связь. Например, слова Воланда, произнесенные на балу: «Кровь — великое дело», фактически повторяют Мефистофеля из Гёте. В сцене договора с Фаустом, когда тот подписывает своей кровью, Мефистофель глубокомысленно замечает: «Кровь, надо знать, совсем особый сок» (Blut ist ein ganz besonderer Saft). Эта фраза, выхваченная Булгаковым, подчеркивает фундаментальную роль крови как символа жизни, души и неотвратимости судьбы в контексте обоих произведений.

Особое влияние на формирование образа Воланда оказала не только сама трагедия Гёте, но и её музыкальная интерпретация — опера Ш. Гуно «Фауст». Известно, что М. Булгаков любил эту оперу, и её мотивы пронизывают роман. Образ Воланда в романе часто персонифицируется как оперный образ, возможно, в воплощении выдающегося русского баса Ф.И. Шаляпина. Внешность Воланда — его высокий рост, импозантность, властная манера — перекликается с театральным воплощением Мефистофеля. В тексте романа присутствуют неявные, но узнаваемые указания на оперные партии, хрестоматийно связанные с именем Шаляпина: Мефистофель, Демон, Гремин, Борис Годунов. Это создает эффект многослойности, где литературный образ наслаивается на театральный, наполняясь дополнительными смыслами и ассоциациями. Так, Булгаков не просто заимствует, но творчески перерабатывает и обогащает «фаустовскую» традицию, пропуская её через призму своего уникального художественного мира и личных культурных предпочтений.

Аспект связи	Мефистофель (И.В. Гёте)	Воланд (М.А. Булгаков)	Комментарий
Имя	Упоминается имя «Воланд» в сцене Вальпургиевой ночи.	Прямое заимствование имени «Воланд». Игра слов с «Фаланд» («обманщик»).	Булгаков придает мимолетному упоминанию Гёте центральное значение.
Внешний атрибут	Появление в образе черного пуделя.	Трость с набалдашником в виде пуделя.	Визуальный символ, прямо указывающий на генетическую связь.
Философская роль	«Часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо».	Дословное цитирование как эпиграф и основа образа.	Центральная концепция амбивалентности зла, объединяющая обоих персонажей.
Цитата о крови	«Кровь, надо знать, совсем особый сок» (Blut ist ein ganz besonderer Saft).	«Кровь — великое дело».	Булгаков подчеркивает сакральное значение крови в демоническом контексте.
Музыкальное влияние	Оригинал, послуживший основой для оперы.	Влияние оперы Ш. Гуно «Фауст», возможная персонификация через образ Ф.И. Шаляпина.	Наслоение музыкального и театрального образа на литературный, обогащение восприятия.

Таким образом, образ Воланда, будучи самостоятельным и глубоко оригинальным творением, неразрывно связан с Мефистофелем. Эта связь не ограничивается лишь поверхностными заимствованиями, но проникает в саму суть персонажей, в их философское осмысление и функцию в художественном мире. Булгаков строит свой образ на фундаменте гётевской традиции, но при этом переосмысливает её, наполняя новыми смыслами, актуальными для своей эпохи.

Философская трансформация образа дьявола: От Средневековья до XX века

Понимание сущности зла и его персонификации в образе дьявола является одним из краеугольных камней человеческой мысли на протяжении веков. Предмет исследования, философский образ дьявола как прародителя и носителя мирового зла, персонифицированный в фигурах Мефистофеля и Воланда, раскрывает не только их индивидуальные черты, но и масштабные метаморфозы, которые претерпел этот архетип под влиянием культурных, философских и моральных сдвигов.

Историко-философская эволюция дьявола

Образ Князя тьмы на протяжении XVIII-XX столетий претерпел существенные метаморфозы, обусловленные изменениями в культуре, философии и морали. Чтобы по-настоящему оценить новаторство Гёте и Булгакова, необходимо взглянуть на путь, пройденный этим архетипом.

В Средние века, особенно к XV веку, образ Сатаны трансформировался из простого искусителя в монарха инфернального царства, пародию на Бога Вседержителя. Эта трансформация была обусловлена укреплением и бюрократизацией европейских монархий. Дьявол изображался как хвостатое и рогатое чудовище, с копытами и порой с крыльями летучей мыши, символизирующее физическое уродство и отвращение, соответствующее его духовной сущности. Он был воплощением чистого, неразбавленного зла, целью которого было исключительно разрушение и порабощение душ.

Однако с наступлением Просвещения и последующих эпох, по мере уменьшения зависимости мира от религии и развития рационалистического мышления, дьявол стал более человечным. Он начал вбирать в себя архетипы не только первопричины зла и смерти, но и судьи, и даже шута. Этот процесс секуляризации и гуманизации демонического образа привел к тому, что к XVIII веку, в эпоху Гёте, дьявол уже не был однозначно страшным монстром. Он приобрел черты интеллектуала, циника, сомневающегося духа, который, тем не менее, оставался двигателем прогресса, пусть и через отрицание.

К XX веку, особенно под влиянием деятельности Зигмунда Фрейда и развития психоанализа, средневековый образ дьявола как хвостатого и рогатого чудовища был окончательно изгнан из массового сознания. Зло перестало писаться с заглавной буквы, потеряло таинственность и романтический налет, став обыденным и приземленным. Фрейдизм представил зло как проявление «гигантского сложного Ид» — нашего общего подсознания, сосредоточия инстинктов и подавленных желаний. В этом новом осмыслении зло коренилось не во внешних демонических силах, а внутри самого человека. Это фундаментальное изменение заставило Церковь изменить подход к проблеме зла, призывая бороться не столько с метафизическим дьяволом, сколько с социальным и моральным злом, порождаемым человеческой природой. Место вампира или оборотня, порождений мистического зла, занял маньяк-убийца или тиран-диктатор, воплощающие зло земное, человеческое, психологически объяснимое. Эти тенденции нашли свое отражение и в литературе, подготовив почву для появления таких сложных и амбивалентных фигур, как Мефистофель и Воланд.

Диалектика добра и зла у Гёте и Булгакова

Иоганн Вольфганг Гёте в своем «Фаусте» создал уникальную смысловую реальность, задавшую масштабы философского и культурологического понимания Сатаны в ХХ столетии. В его представлении Добро и Зло не являются абсолютными победителями или побежденными; они абсолютно равны по мощи, но противоположны друг другу как творческие потенции. Мефистофель, несмотря на свою демоническую природу, является необходимым элементом мироздания, катализатором развития. Его функция — отрицание, сомнение, побуждение к действию через соблазн. Именно его постоянное «нет» заставляет Фауста искать, развиваться, преодолевать себя, даже ценой ошибок и страданий. Эта гётевская реальность способствовала изгнанию из массового сознания средневекового образа дьявола и повлияла на то, что зло стало восприниматься как обыденное и лишенное прежней таинственности.

Михаил Булгаков, восприняв эту гётевскую традицию, пошел ещё дальше, адаптируя её к реалиям XX века и советской России. В отличие от Гёте, который стремился найти грани и диалектику между добром и злом, Булгаков в образе Воланда заявил, что добро и зло в жизни неразделимы и являются вечными ипостасями жизни. Они не просто взаимодействуют, они сплетены в единое целое, и одно немыслимо без другого. Может ли быть истинная справедливость без тени возмездия?

В своем «закатном романе» Булгаков показал дьявола как силу, которая, парадоксальным образом, часто объективно творит добро и мстит недостойным людям. Воланд не сеет и не внушает зла, он лишь вскрывает его, разоблачая и уничтожая то, что действительно ничтожно и порочно. Его действия — это своего рода хирургическое вмешательство в больной организм московского общества. Он выступает как «Великий бюрократ зла, бухгалтер Возмездия», брезгливый к лжи и нетерпимый к фамильярности.

Аспект	Мефистофель (И.В. Гёте)	Воланд (М.А. Булгаков)
Сущность зла	Равная по мощи творческая потенция, необходимая для развития.	Неразделимая и вечная ипостась жизни, функционирующая как возмездие.
Функция зла	Искушение, отрицание, катализатор поиска и развития человека.	Разоблачение, очищение, восстановление справедливости через наказание порока.
Восприятие зла	«Отец сомнений», интеллектуальный циник, «шкодливый» дух.	«Великий бюрократ зла», брезгливый к лжи, более благодушный, чем жестокий.
Отношение к добру	Косвенно способствует добру через побуждение к поиску и борьбе.	Объективно творит добро, наказывая зло, раскрывая его истинную природу.

Фигуры Воланда и Мефистофеля воплощают диалектику внутреннего и внешнего в образах дьявола, а также общее и особенное в художественном изображении и философской трактовке Зла. Внутренняя сущность Воланда, скрывающаяся за маской «нелепого иностранца», проявляет дьявольские черты, но при этом он может быть «странно раним, капризно-нежен со свитой, и более благодушен нежели жесток» по сравнению с Мефистофелем. Мефистофель, хотя и является «отцом сомнений», проявляет больше «шкодливости» и едкого чувства юмора. Воланд же более величественен, его действия методичны и целенаправленны, они несут отпечаток высшей, хоть и инфернальной, справедливости.

Таким образом, если Гёте предложил миру дьявола как двигателя прогресса через сомнение и отрицание, то Булгаков в лице Воланда явил миру дьявола как инструмент очищения, как судью, карающего за грехи, но при этом способствующего торжеству высшей правды. Это не просто разные интерпретации одного архетипа, а глубокое философское переосмысление роли зла в человеческом бытии, отражающее уникальные культурные и исторические контексты двух великих эпох.

Функционал и методы воздействия: Искушение против Возмездия

Когда мы говорим о Мефистофеле и Воланде, мы неизбежно сталкиваемся с вопросом об их предназначении и методах взаимодействия с миром и человеком. Оба являются могущественными сущностями, но их «функционал» и характер воздействия разнятся, отражая как авторский замысел, так и специфику эпох, в которых они действуют. Если Мефистофель — это, прежде всего, искуситель, то Воланд — карающий меч справедливости, разоблачитель и судья.

Сфера влияния и характер воздействия

Мефистофель в трагедии Гёте фокусирует свой «исследовательский интерес» на одном человеке — докторе Фаусте. Его задача — искусить ученого, отвести его от праведного пути, доказать Богу, что человеческая душа не способна к истинному стремлению и легко поддается соблазнам. Мефистофель предлагает Фаусту золото, любовь, власть, наслаждения, стремясь заполнить его вечную жажду познания и деятельности мимолетными удовольствиями. Этот эксперимент — индивидуален и глубок, он прослеживает путь одного человека через соблазны мира. Мефистофель — это персонаж, который провоцирует, подвергает сомнению, но всегда оставляет Фаусту свободу выбора, хотя и направляет его. Он, безусловно, «отец сомнений и помех», его отрицание необходимо, так как не позволяет превращать сущностную силу человека в Абсолют, заставляет искать новые пути, не застаиваться в достигнутом.

Сфера приложения исследовательского интереса Воланда намного обширнее, чем у Мефистофеля. Если Мефистофель проводит эксперимент лишь над Фаустом, то Воланд ставит аксиологические эксперименты над москвичами в целом. Его приезд в Москву 1930-х годов — это своего рода социальное исследование, проверка человеческой природы в условиях новой, советской действительности. Воланд и его свита не столько искушают, сколько разоблачают уже существующие пороки: жадность, ложь, лицемерие, взяточничество, догматизм. В Москве 1930-х годов Воланду уже не нужно никого искушать, его действия направлены на разоблачение человеческих пороков, которые расцвели пышным цветом без всякого внешнего демонического вмешательства. Он, как и Мефистофель, предстает как «отец сомнений и помех», но его отрицание направлено не на личность, а на систему лжи и фальши, которая захлестнула город. Воландовское отрицание необходимо, так как оно не позволяет превращать сущностную силу человека, его идеалы, в Абсолют, заставляя задуматься о истинных ценностях.

Конкретные проявления возмездия и справедливости

Дьявольские силы в обоих произведениях часто творят возмездие и наказывают порочных людей. Однако степень прямоты и целенаправленности этих наказаний существенно различается.

Мефистофель, хотя и является духом зла, не проявляет таких прямых карательных функций по отношению к другим персонажам, как Воланд. Его искушения Фауста приводят к трагическим последствиям для окружающих, например, для Гретхен, которая становится жертвой страсти и обмана. Однако это скорее побочный эффект его главного эксперимента над Фаустом, а не целенаправленное возмездие. Мефистофель является искусителем, его цель — завладеть душой Фауста, а не наказать всех грешников мира.

Воланд же в романе Булгакова показан как сила справедливости, своеобразный верховный судья в московском мире. Его действия и действия его свиты — это целенаправленные акты возмездия, восстанавливающие нарушенный баланс. Он не просто искушает, а активно вмешивается, наказывая за конкретные пороки.

Рассмотрим конкретные примеры возмездия Воланда и его свиты:

• Степан Лиходеев (директор Варьете): Отправлен в Ялту за пьянство, разгульный образ жизни и неисполнение своих обязанностей. Это наказание за безответственность и моральное разложение.
• Михаил Берлиоз (председатель МАССОЛИТа): Обезглавлен трамваем за догматизм, воинствующий атеизм и отрицание существования Христа и дьявола. Воланд прямо предсказывает его смерть, которая является возмездием за его ограниченность и упрямое неверие.
• Иван Варенуха (администратор Варьете): Превращен в вампира за хамство, ложь и доносительство. Его наказание — это отражение его внутренней сущности, лишенной человечности.
• Никанор Босой (председатель жилтоварищества): Арестован за взяточничество и его последующее попадание в психиатрическую больницу. Воланд разоблачает его коррупцию.
• Буфетчик Варьете: Получает обещание рака печени за наживу и торговлю несвежими продуктами. Это кара за недобросовестность и жадность.
• Барон Майгель: Убит Азазелло на балу за шпионаж и доносы. Его смерть — расплата за предательство и стукачество.
• Алоизий Могарыч: Лишен жилья и памяти за обман и незаконное завладение квартирой Мастера. Это наказание за подлость и беспринципность.

Эта целая галерея наказанных показывает, что Воланд и его свита выступают как судьи, восстанавливающие справедливость в московском мире, где официальная система правосудия оказалась бессильной или коррумпированной. Воланд в романе Булгакова, таким образом, предстает как сила справедливости, тогда как Мефистофель — демон-искуситель, дух зла, чьи действия лишь косвенно могут привести к возмездию.

Воланд как alter ego Булгакова

В отличие от Мефистофеля, Воланд временами менее активен как тип героя, однако от него, как и от Мефистофеля, исходят таинственные истоки сил, определяющих трагические явления жизни. Но Воланд — это не просто литературный персонаж; он зачастую выступает в качестве alter ego самого Булгакова. Он является голосом автора, который через дьявольскую сущность выражает свои мысли, критикует пороки общества и ставит под сомнение устоявшиеся истины.

Булгаков, создавая Воланда, создает «исключительные ситуации для провоцирования и испытания философской идеи — слова правды». Именно через Воланда и его свиту автор выносит свой приговор несправедливости, лицемерию и бездуховности советской Москвы 1930-х годов. Воланд, своими действиями и диалогами, во многом персонифицирует авторскую позицию, становясь инструментом для выражения глубоких философских и социальных идей. В его мыслях легко угадываются некоторые мысли Булгакова, его брезгливость к лжи, его стремление к истине и справедливости.

Таким образом, если Мефистофель — это двигатель, который проверяет человеческую душу на прочность через искушение, то Воланд — это зеркало, которое отражает пороки общества и судья, который вершит возмездие, становясь при этом рупором авторской правды.

Трансформация «фаустовского» архетипа и прототипы Воланда в контексте русской культуры

Образ Воланда — это не только вершина булгаковского гения, но и уникальный сплав различных культурных, мифологических и литературных традиций. Он не может быть сведен к одному источнику или прототипу, представляя собой многогранную и полифоническую фигуру, где «фаустовский» архетип переосмысливается сквозь призму русской культуры и советской действительности.

Полифония прототипов и мифогенных источников

Сам М. Булгаков, по воспоминаниям современников, утверждал, что у Воланда нет никаких прототипов, подчеркивая его уникальность и оригинальность. Однако для литературоведов и критиков этот вопрос всегда оставался открытым, и они проводят многочисленные параллели между образом Воланда и рядом возможных прототипов. В этот список входят, конечно же, Мефистофель как наиболее очевидный предтеча, а также традиционные представления о дьяволе и Сатане. Более смелые интерпретации включают Иосифа Сталина, указывая на его властность и способность манипулировать судьбами, Уильяма Буллита (первого посла США в СССР, который мог общаться с Булгаковым и интересоваться его работой), и даже парадоксальное сопоставление с Вторым пришествием Христа, что подчеркивает амбивалентность и мистическую глубину образа Воланда.

Художественный образ Воланда нельзя считать однолинейным или ограниченным лишь одной традицией; он «вовлечён в различные эстетико-философские “орбиты”» и имеет несколько мифогенных источников, «подключается» к неоднородным культурно-историческим традициям.

Рассмотрим некоторые из этих источников:

• Христианская культура: Центральное место, безусловно, занимает христианская мифология, представления о дьяволе, его роли в искушении и наказании. Воланд — это не просто «черт», а «князь тьмы», «дух зла и повелитель теней», что отсылает к высоким библейским и теологическим концепциям.
• Мировая литература и великая музыка: Образ Воланда складывался из целого пласта мировой культуры. Здесь прослеживается влияние таких авторов, как:
  • Н.В. Гоголь: Его «Вечера на хуторе близ Диканьки», «Вий» и другие произведения с яркими демоническими образами, где черт часто выступает как игривый, но опасный персонаж.
  • И.В. Гёте: Конечно, «Фауст» с его Мефистофелем.
  • Р. Вагнер: Оперы Вагнера, насыщенные мистикой и героическим пафосом, могли повлиять на величественность и трагизм образа Воланда.
  • Ш. Гуно: Опера «Фауст» Гуно, как уже отмечалось, оказала значительное влияние, особенно в контексте визуализации и театрализации образа.
  • Дж. Мильтон: Его «Потерянный рай» с образом Сатаны-бунтаря, павшего ангела, который сохраняет свою величественность даже в изгнании.
  • Дж. Байрон: «Каин» и другие произведения, где демонические фигуры представлены как гордые, одинокие, но привлекательные своей мощью и независимостью.
  • М.Ю. Лермонтов: Его «Демон» — образ одинокого, страдающего духа, отчаянно ищущего любви и понимания, но несущего разрушение. В русской литературе Воланд также связан с давней традицией, связывавшей судьбу, рок, фатум с дьяволом, как это проявилось у Лермонтова в повести «Фаталист».
• Древнегерманская мифология: В ранних редакциях романа прослеживается связь образа Воланда с древнегерманским богом Вотаном (Одином), что отражалось в атрибутах черного коня и воронов (известных спутников Одина). Это придает образу Воланда архаическую, языческую глубину, связывая его с более древними, дохристианскими представлениями о темных силах.

«Фаустовский» архетип в русской интеллигенции

«Фаустовский» архетип, с его жаждой познания мира и его преображения, нашел свое уникальное преломление в отечественной культуре. В России он сфокусировался в образе Петра Великого, которому суждено было стать отцом «мыслящего сословия» России — интеллигенции. Пётр, стремясь «прорубить окно в Европу» и радикально изменить Россию, действовал с фаустовским размахом и порой безжалостностью, не останавливаясь перед жертвами ради великой цели. Его реформы, по сути, были грандиозным экспериментом по преображению страны, аналогичным внутренним поискам Фауста.

М. Булгаков в романе «Белая гвардия» художественно отрефлексировал мистическую связь интеллигентности и мастерства, Фауста и Петра. В его творческом сознании понятия интеллигент и мастер воспринимались как взаимодополняющие, выстраивающиеся в логическую формулу: если интеллигент не мастер, то он самозванец. Эта формула глубоко резонирует с фаустовской идеей о постоянном поиске, развитии и созидании. Истинный интеллигент, по Булгакову, должен быть мастером своего дела, обладать глубокими знаниями и умениями, а не просто быть носителем идей. Мастер в романе «Мастер и Маргарита» — это Фауст, который смог создать нечто подлинное, но был сломлен обстоятельствами.

Приметы времени: Москва 1930-х годов как фон для дьявольских экспериментов

В романах М.А. Булгакова специфика трансформации архетипических образов, мотивов и сюжетов отражает черты не только вечных, безусловных характеристик, но и приметы времени, в которое жил писатель. Москва 1930-х годов — это не просто декорации, а активный участник действия, фон, который преобразует и переосмысливает «фаустовский» архетип в образе Воланда.

Рассмотрим приметы времени 1930-х годов в СССР, которые нашли отражение в романе:

• Масштабные политические репрессии («Большой террор»): Эта тема отражена в судьбе Мастера, его аресте, заключении в психиатрическую больницу, а также в цензуре и запрете его романа. Дьявольская свита Воланда, своей деятельностью, парадоксальным образом, имитирует и высмеивает абсурдность и жестокость советской репрессивной машины. Исчезновения людей, аресты, доносы — все это становится частью обыденной жизни, которую Воланд лишь доводит до логического гротескного завершения.
• Социально-экономические изменения: Индустриализация и коллективизация привели к радикальным изменениям в обществе. Эти изменения проявились в описании коммунальных квартир, где царят склоки и доносы; в дефиците товаров и очередях; в стремлении к материальному благополучию любыми средствами. Воланд и его свита обнажают эти пороки, демонстрируя, как «квартирный вопрос испортил москвичей».
• Особенности культурной жизни: Советская литература 1930-х годов была подчинена идеологическим догмам. В романе Булгаков пародирует бездарных литераторов МАССОЛИТА, их приспособленчество и конформизм. Присутствие мистических и фантастических элементов, таких как черная магия в Варьете, становится бунтом против унылого реализма и идеологического диктата. Отсылки к Маяковскому и Горькому также вплетаются в культурный контекст.
• Бытовые детали: Роман насыщен точными бытовыми деталями, которые создают живую картину Москвы того времени. Трамвай как основное средство транспорта (и как орудие убийства Берлиоза); магазины для иностранцев с валютными товарами («Торгсин»); общий дефицит одежды и аксессуаров, побуждающий женщин менять свои наряды на зарубежные во время сеанса черной магии — все это детали, которые делают мир романа узнаваемым и осязаемым, несмотря на его фантастическую основу.

Таким образом, Воланд — это не просто переосмысленный Мефистофель. Он — это Мефистофель, пропущенный через горнило русской культуры, интеллигентских чаяний и трагических реалий советской Москвы 1930-х годов. Его многослойность, полифония прототипов и глубокая укорененность в конкретном историческом контексте делают его одним из самых загадочных и притягательных образов в мировой литературе.

Роль эпиграфа: Ключ к пониманию замысла Булгакова

Эпиграф — это не просто декоративный элемент, а смысловой камертон, задающий тон и направление всему произведению. В случае с романом М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» эпиграф, взятый из трагедии И.В. Гёте «Фауст», приобретает особую, фундаментальную значимость, становясь ключом к пониманию амбивалентной природы главного демонического персонажа и всего философского замысла автора.

Эпиграф представляет собой знаменитые слова Мефистофеля: «…так кто же ты, наконец? — Я — часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо».

Эти слова, произнесенные в ответ на вопрос Фауста о его сущности, мгновенно вводят читателя в сложную проблематику, лежащую в основе обоих произведений.

Эпиграф задает философский фон и является одним из ключевых элементов произведения, задающим тон всей истории. Он предупреждает читателя, что предстоящее повествование не будет простым противостоянием добра и зла в их черно-белом понимании. Наоборот, оно будет исследованием их взаимопроникновения, их диалектической связи, где привычные категории размываются, а роли могут меняться местами.

Цитата из «Фауста» предваряет появление Воланда, предупреждая читателя о ведущей роли нечистой силы в романе. При этом она сразу же снимает с этой силы однозначно негативную окраску. Читатель с первых страниц понимает, что Воланд — это не примитивное воплощение дьявола-искусителя, а гораздо более сложная, многогранная фигура. Его злодеяния и вмешательства в московскую жизнь будут иметь не только разрушительные, но и очистительные, созидательные последствия.

Эпиграф формирует важный для Булгакова принцип взаимности добра и зла. Этот принцип заключается в том, что абсолютное добро невозможно без присутствия зла, которое, парадоксальным образом, может служить его катализатором. Воланд, будучи «князем тьмы», выполняет функцию божественного правосудия, наказывая пороки и восстанавливая справедливость там, где человеческое общество оказалось бессильным или коррумпированным.

Смысл эпиграфа заключается в том, что Воланда нельзя назвать чистым воплощением зла, в нем есть одновременно и добро, осуществляемое через зло. Его действия, на первый взгляд разрушительные и хаотичные, в конечном итоге приводят к установлению порядка, к разоблачению лжи и лицемерия. Он является инструментом высшей силы, которая использует зло как средство для достижения блага.

Например, обезглавливание Берлиоза, хотя и кажется жестоким актом, становится наказанием за его догматизм и неверие, символизируя поражение атеистического мировоззрения. Исчезновение Степана Лиходеева из Москвы — это очищение города от пьянства и безответственности. Наказания буфетчику Варьете или Никанору Босому — это возмездие за жадность и взяточничество. Все эти «злодеяния» Воланда и его свиты, как и злые помыслы Мефистофеля, становятся катализатором, который помогает установить справедливость и вернуть баланс в мир, где человеческие пороки вышли из-под контроля.

Эпиграф помогает читателю войти в сложную проблематику человеческой души, свободы воли и морального выбора, где темные силы могут привести к свету. Он готовит почву для восприятия нелинейности сюжета, многомерности образов и глубины философских вопросов, которые Булгаков поднимает в романе. Без этого эпиграфа, Воланд мог бы быть воспринят как простой «черт из шкатулки», но благодаря ему его образ приобретает космическую, вселенскую значимость, становясь частью великой диалектики бытия.

Аспект	Интерпретация	Значение для романа
Философский фон	Диалектическая взаимосвязь добра и зла, их неразрывность и взаимообусловленность.	Предостережение о сложности моральных категорий, отказ от однозначной оценки персонажей.
Роль Воланда	Не просто носитель зла, но амбивалентная сущность, способная совершать благо.	Объяснение парадоксальных действий Воланда как инструмента высшей справедливости, разоблачителя пороков, а не примитивного разрушителя.
Принцип взаимности	Зло как катализатор для установления справедливости и восстановления баланса в мире, испорченном человеческими грехами.	Обоснование актов возмездия и наказаний Воланда и его свиты. Они несут очищение и позволяют «свету» восторжествовать, пусть и через «тьму».
Глубина проблематики	Приглашение к осмыслению сложных вопросов свободы воли, морального выбора и истинной природы человека.	Подготовка читателя к восприятию многослойности романа, его философской глубины, выходящей за рамки бытовой сатиры или мистического повествования.

Таким образом, эпиграф к «Мастеру и Маргарите» — это не просто цитата, а мощный семантический якорь, который направляет интерпретацию всего произведения, раскрывая его глубокий философский потенциал и показывая Воланда как неотъемлемую, парадоксальную часть универсального миропорядка.

Воланд и Мефистофель в глобальной философской и религиозной картине мира

Образы Воланда и Мефистофеля не просто украшают литературные произведения; они являются мощными философскими концептами, воплощающими идеи о добре и зле, свободе воли и предопределении, человеческой ответственности и божественном провидении. Их место в философской и религиозной картине мира, представленной И.В. Гёте и М.А. Булгаковым, раскрывает глубинные изменения в осмыслении мирового зла на протяжении веков.

Иоганн Вольфганг Гёте, создавая своего «Фауста», предложил миру уникальную смысловую реальность. В его представлении Добро и Зло являются абсолютно равными по мощи, но при этом противоположными друг другу творческими потенциями. Мефистофель не является врагом Бога в традиционном понимании; он, скорее, его своеобразный партнер, катализатор развития. Его функция — испытывать человека, побуждать его к действию, не давать ему застыть в бездеятельности или самодовольстве. «Я — часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо» — эта фраза становится квинтэссенцией гётевской философии, где зло не абсолютно, а относительно, и служит инструментом для достижения высшей цели.

Эта реальность, созданная Гёте, задала масштабы философского и культурологического понимания Сатаны в ХХ столетии. Она способствовала деромантизации образа дьявола, который в XX веке перестал быть «хвостатым и рогатым чудовищем» из средневековых страшилок. Под влиянием рационализма, психоанализа и социальных потрясений дьявол стал восприниматься как обыденное, социальное и моральное зло, а не как мистическая сущность, обитающая в аду. Он переместился из потустороннего мира в человеческую душу и общественные отношения, став воплощением человеческих пороков и несовершенств.

Михаил Булгаков в своем «закатном романе» «Мастер и Маргарита» развил эту трактовку, применив её к реалиям Советской России 1930-х годов. Он представил дьявола как силу, которая часто объективно творит добро и мстит недостойным людям. Воланд в романе предстает как повелитель потусторонних сил, дьявол, сатана, «князь тьмы», «дух зла и повелитель теней», но его функции значительно шире традиционного искушения.

Фантастические картины романа Булгакова — это прежде всего суд времени, суд истории. Воланд и его свита — это своего рода высший трибунал, который выносит приговор обществу, погрязшему в лжи, доносительстве, жадности и бездуховности. Все, на что обращает свой взгляд Воланд, предстает в своем истинном свете, без прикрас и идеологической шелухи. Воланд не сеет зла и не внушает его, а всего лишь вскрывает зло, разоблачая и уничижая то, что действительно ничтожно. Он не создает пороки, он их обнажает, и в этом его карающая, но в то же время очищающая функция.

Показательно, что в Воланде автор изображает каждую частицу себя. В его мыслях легко угадываются некоторые мысли Булгакова, его горечь по поводу деградации общества, его поиск справедливости и правды. Воланд во многом является персонификацией авторской позиции, голосом писателя, который через иносказание и гротеск высказывает свой приговор эпохе. Он становится инструментом для исследования моральных и этических вопросов, которые не могли быть прямо поставлены в условиях тоталитарного режима.

Таким образом, если Гёте представил Мефистофеля как метафизическую силу, которая через отрицание способствует диалектическому развитию, то Булгаков в Воланде явил миру социального и этического судью, который, будучи воплощением зла, тем не менее, борется за справедливость и истину, выступая своеобразным alter ego автора. Оба образа, каждый в своем контексте, поднимают фундаментальные вопросы о природе зла, его роли в человеческой судьбе и возможности его парадоксального служения благу, оставляя читателю пищу для глубоких размышлений о морали, выборе и смысле бытия.

Заключение

Сравнительный анализ образов Воланда из «Мастера и Маргариты» М.А. Булгакова и Мефистофеля из «Фауста» И.В. Гёте раскрывает не только их индивидуальные художественные и философские черты, но и глубокую эволюцию архетипа дьявола в мировой культуре. Оба персонажа, укорененные в богатой литературной и мифологической традиции, представляют собой сложнейшие фигуры, чья амбивалентная природа выходит за рамки примитивного понимания зла.

Сходства между ними очевидны: это и прямые интертекстуальные связи, выраженные в заимствовании имени Воланда и его атрибутов (трость-пудель), и цитатные переклички («Кровь — великое дело»). Главное же сходство заключено в их философской функции: оба являются «частью той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо». Они выступают как катализаторы, побуждающие к изменению, развитию, переосмыслению.

Однако различия не менее значимы. Мефистофель Гёте — это прежде всего искуситель, «отец сомнений», чья цель — проверить человеческую душу Фауста на прочность, подтолкнуть его к вечному поиску. Его действия часто приводят к косвенным трагическим последствиям. Он — метафизическая сила, стимулирующая диалектическое развитие.

Воланд Булгакова, хотя и наследует черты Мефистофеля, трансформируется в иную сущность. Он не столько искушает, сколько разоблачает и наказывает уже существующие пороки московского общества 1930-х годов. Его «аксиологические эксперименты» направлены на коллектив, на социальную среду, а его действия — это прямые акты возмездия и восстановления справедливости, где государственные институты оказались неэффективны или коррумпированы. Воланд становится судьей, «Великим бюрократом зла», который через свои жестокие, но оправданные с высшей точки зрения действия, очищает мир от лжи, лицемерия и бездуховности. Более того, Воланд часто выступает как alter ego самого Булгакова, рупор авторской позиции, позволяющий высказать критику и правду в условиях тоталитарного режима.

Трансформация «фаустовского» архетипа в образе Воланда уникальна. Он несет в себе не только универсальные черты демонизма, но и отражает специфику русской культуры (связь с образом Петра Великого, концепция интеллигенции-мастера), а также трагические реалии советской эпохи 1930-х годов (репрессии, быт, общественные пороки). Эпиграф из Гёте служит мощным ключом к пониманию этой амбивалентности, заранее настраивая читателя на глубокое философское осмысление, где зло выступает как необходимый элемент для достижения блага и восстановления гармонии.

В глобальной философской и религиозной картине мира Гёте и Булгаков внесли неоценимый вклад в переосмысление образа дьявола. Гёте деромантизировал его, сделав частью диалектики бытия, двигателем прогресса. Булгаков же довел эту деромантизацию до логического завершения, поместив демона в обыденную реальность и сделав его инструментом социального и этического суда. Оба произведения, через своих демонических протагонистов, продолжают заставлять нас задумываться о вечных вопросах человеческой природы, морали и исторического развития, подчеркивая, что истина и справедливость могут проявиться даже через самые темные и неожиданные силы.

Список использованной литературы

1. Абдулрахманова, Х.Х. Сравнительный анализ характера персонажей романа «Мастер и Маргарита» М. А. Булгакова и трагедии «Фауст» И. В. фон Гёте. URL: https://moluch.ru/archive/340/76378/ (дата обращения: 04.11.2025).
2. Акимов, В. М. Свет художника или Михаил Булгаков против Дьяволиады. Москва: Народное образование, 1995.
3. Арагон, Л. Творческий процесс // Вопросы литературы. 1982. N 1.
4. Бахтин, М. М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет. М., 1975.
5. Булгаков, М. А. Дьяволиада: Повести, рассказы, фельетоны, очерки. Кишинёв: Лит. артистикэ, 1989.
6. Булгаков, М. А. Романы. Кишинёв: Лит. артистикэ, 1988.
7. Булгаков, М. А. Собрание сочинений. Анн-Арбор, Ардис, 1983.
8. Вулис, А. З. Роман М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита». Москва: Художественная литература, 1992.
9. Галинская, И. Л. Загадки известных книг. Москва: Наука, 1986.
10. Гёте, И. В. Фауст. Москва: Детская литература, 1977.
11. Горохов, П. А., Южанинова, Е. Р. Мефистофель и Воланд: философское осмысление зла в творчестве Иоганна Вольфганга Гёте и Михаила Булгакова. URL: https://cyberleninka.ru/article/n/mefistofel-i-voland-filosofskoe-osmyslenie-zla-v-tvorchestve-ioganna-volfganga-gete-i-mihaila-bulgakova (дата обращения: 04.11.2025).
12. Зарецкая, А.В. Миф о Фаусте в романах «Мастер и Маргарита» М. Булгакова и «Доктор Фаустус» Т. Манна. URL: https://cyberleninka.ru/article/n/mif-o-fauste-v-romanah-master-i-margarita-m-bulgakova-i-doktor-faustus-t-manna (дата обращения: 04.11.2025).
13. Зеркалов, А. Евангелие Михаила Булгакова. Опыт исследования ершалаимских глав «Мастера и Маргариты». М., «Текст», 2003.
14. Карре, М., Барбье, Ж. Фауст: Либретто оперы. Москва: Музыка, 1986.
15. Коханова, В. А. Архетипика романов М. А. Булгакова. URL: https://m-bulgakov.ru/kohhanova-v-a-arxetipika-romanov-m-a-bulgakova (дата обращения: 04.11.2025).
16. Крючков, В.П. Воланд как // II Международные Бодуэновские чтения: Казанская лингвистическая школа: традиции и современность (Казань, 11-13 декабря 2003 г.): Труды и материалы: В 2 т. Т. 2. Казань: Изд-во Казан. ун-та, 2003.
17. Кульюс, С.В. Фауст и Мефистофель в литературе XX века: К проблеме кризиса просветительского героя. URL: https://www.dissercat.com/content/faust-i-mefistofel-v-literature-xx-veka-k-probleme-krizisa-prosvetitelskogo-geroya (дата обращения: 04.11.2025).
18. Культура.РФ. Воланд из «Мастера и Маргариты» — кто был прототипом персонажа. URL: https://www.culture.ru/materials/252973/voland-iz-mastera-i-margarity-kto-byl-prototipom-personazha (дата обращения: 04.11.2025).
19. Культура.РФ. «Мастер и Маргарита»: отсылки романа к другим произведениям мировой литературы. URL: https://www.culture.ru/materials/255018/master-i-margarita-otsylki-romana-k-drugim-proizvedeniyam-mirovoi-literatury (дата обращения: 04.11.2025).
20. Лакшин, В. Роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита» // Новый мир. 1968. N 6.
21. Легенда о докторе Фаусте. М., «Наука», 1978.
22. М. А. Булгаков. Воланд. URL: https://www.bulgakov.ru/v-m-bulgakov/master-i-margarita/entsiklopediya/voland/ (дата обращения: 04.11.2025).
23. М. А. Булгаков. Образ ВОЛАНДА. URL: https://www.bulgakov.ru/v-m-bulgakov/master-i-margarita/analiz-romana/obraz-volanda/ (дата обращения: 04.11.2025).
24. Мештрович, И. Мифология, символика и амбивалентность образа Воланда в романе Мастер и Маргарита М. Булгакова. URL: https://repozitorij.unizg.hr/islandora/object/ffzg:10344/datastream/PDF/view (дата обращения: 04.11.2025).
25. Метченко, А. Современное и вечное // Москва. 1969. N 1.
26. Морозова, Т.В. Национальные образы-архетипы в творчестве М.А. Булгакова. URL: https://www.dissercat.com/content/natsionalnye-obrazy-arkhetipy-v-tvorchestve-ma-bulgakova (дата обращения: 04.11.2025).
27. Николаев, П. А. Михаил Булгаков и его главная книга // Булгаков М. Мастер и Маргарита. М., Художественная литература. 1988.
28. Новиков, В.В. Михаил Булгаков — художник. Глава 4. Философский роман «Мастер и Маргарита». Пункт VII. URL: https://m-bulgakov.ru/novikov-v-v-mihail-bulgakov-hudozhnik-glava-4-filosofskij-roman-master-i-margarita-punkt-vii (дата обращения: 04.11.2025).
29. Палиевский, П. В. Пути реализма. Литература и теория. М., 1974.
30. Пушкин, А. С. Золотой том. Собрание сочинений. Москва: Издательский дом «Имидж».
31. Спиркин, А. Г. Философия: Учебник. Москва: Гардарики, 2000.
32. Шопенгауер, А. Избранные произведения. Москва: Просвещение, 1993.
33. Южанинова, Е.Р. 2.2. Добро и зло как ценностные представления в творчестве М.А. Булгакова. URL: https://m-bulgakov.ru/yuzhaninova-e-r-filosofskie-aspekty-tvorchestva-m-a-bulgakova-2-2-dobro-i-zlo-kak-tsennostnye-predstavleniya-v-tvorchestve-m-a-bulgakova (дата обращения: 04.11.2025).