В период с 1918 по 1953 годы только органами безопасности было арестовано 4 308 487 человек, из которых 835 194 были расстреляны. Эти цифры — лишь часть масштабной трагедии, развернувшейся на территории бывшей Российской империи, и «Красный террор» стал одним из её самых мрачных и дискуссионных эпизодов. Гражданская война в России (1917–1922 гг.) остается не только центральной вехой отечественной истории, но и полем непрекращающихся научных и общественных дискуссий. В этом контексте феномен «Красного террора» выступает не просто как совокупность репрессивных мер, но как сложное социальное явление, глубоко повлиявшее на формирование советского государства и общества, оставившее неизгладимый след в коллективной памяти.
Изучение «Красного террора» приобретает особую актуальность в условиях современного оживления интереса к проблеме терроризма и насилия в политике. Оно позволяет извлечь важные уроки из прошлого, понять механизмы возникновения и эскалации государственного насилия, а также его влияние на общественные процессы.
Настоящая курсовая работа ставит целью всесторонний анализ «Красного террора» как социального явления и его освещения на страницах прессы того периода. Для достижения этой цели предстоит решить ряд задач: определить сущность и хронологические рамки террора, выявить его идеологические, политические и социально-экономические предпосылки, изучить практику и масштабы его осуществления, а также проанализировать, как этот феномен отражался в советской и зарубежной прессе и как он интерпретируется в современной историографии.
Структура работы будет следовать логике поэтапного раскрытия темы. Мы начнем с теоретического осмысления понятия «Красного террора», затем перейдем к его историческим предпосылкам. Центральное место займут разделы, посвященные практическому воплощению террора и, что особенно важно, его отражению в средствах массовой информации того времени. Завершится исследование анализом историографических дискуссий и долгосрочных последствий террора, что позволит сформировать комплексное представление о данном явлении. Методологической основой исследования станут принципы историзма, объективности и системного анализа, опирающиеся на критический анализ широкого круга авторитетных источников.
Теоретические основы и сущность «Красного террора»
«Красный террор» — явление, глубоко укоренившееся в тканях Гражданской войны в России, — представляет собой не просто серию разрозненных актов насилия, а системный комплекс карательных мер, целенаправленно проводившихся большевиками в период с 1917 по 1922 годы. Он был направлен против тех социальных групп, которые были провозглашены «классовыми врагами», а также против всех, кто обвинялся в контрреволюционной деятельности. Это было орудие устрашения, призванное подавить как открытое сопротивление антибольшевистских сил, так и любое потенциальное недовольство среди населения, не принимавшего активного участия в конфликте. Важно понимать, что террор являлся не спонтанным действием, а спланированной политикой, направленной на консолидацию новой власти.
Понятие и определения «Красного террора»
Понимание «Красного террора» выходит далеко за рамки простых определений. Это был не только инструмент подавления, но и способ переформатирования общества, где карательные меры включали в себя массовые расстрелы, аресты, практику взятия заложников и их показательных казней, а также создание концентрационных лагерей для изоляции «классовых врагов». Уничтожение лиц, причастных к заговорам, мятежам или дезертирству, было частью этой стратегии. Устрашение достигалось, например, через беспощадные расстрелы заложников из мирного населения в ответ на действия односельчан против правительственных войск. Массовые казни военнопленных и участников подавленных восстаний также служили этой цели, распространяя страх и покорность.
Идеологи и руководители этой политики, такие как Ф. Э. Дзержинский, определяли «Красный террор» как «устрашение, аресты и уничтожение врагов революции по принципу их классовой принадлежности». Однако практика показала, что террор не был исключительно классовым. Его удары обрушивались и на недовольных рабочих, крестьян, интеллигенцию. В Крыму, например, жертвами становились не только офицеры и чиновники, но и солдаты, врачи, сестры милосердия, учителя и крестьяне, что подчеркивает широту и беспощадность репрессий. Классовыми врагами объявлялись дворяне, помещики, офицеры, священники, кулаки, казаки, а также предприниматели, бывшие царские жандармы, члены партии кадетов и спекулянты. Таким образом, понятие «классового врага» оказалось крайне растяжимым, позволяя расширять круг репрессированных в зависимости от политической конъюнктуры.
Хронологические рамки и истоки явления
Хронологические рамки «Красного террора» остаются предметом активных научных дискуссий. Некоторые историки, следуя Сергею Мельгунову, относят его к периоду 1918–1923 годов. Другие, как Юрий Дойков, расширяют эти рамки до 1917–1924 годов.
Одной из центральных дилемм является вопрос о том, был ли «Красный террор» логическим и неизбежным продолжением Октябрьской революции или же вынужденной, ответной мерой на «Белый террор» и международную интервенцию. В сущности, это не только академический спор, но и попытка осмыслить природу революционного насилия как такового, его причины и следствия.
Два основных подхода к хронологии и природе «Красного террора»:
- «Красный террор» как закономерный этап революции. Часть историков полагает, что большевистское насилие, обоснованное марксистской доктриной о диктатуре пролетариата, было изначально направлено против провозглашённых вне закона слоёв общества (дворян, помещиков, офицеров, священников, кулаков, казаков). С этой точки зрения, террор был неизбежным атрибутом «социалистического строительства», заложенным в самой идеологии большевизма. Эта группа историков считает, что понятие «Красный террор» охватывает всю репрессивную политику советской власти, начиная с самосудов октября 1917 года, и является логическим развитием революционных процессов.
- «Красный террор» как ответная мера. Другая часть исследователей характеризует «Красный террор» как крайнюю, вынужденную и защитную реакцию на действия противников. Согласно этой точке зрения, официальное начало террора связано с постановлением СНК РСФСР от 5 сентября 1918 года «О красном терроре». В качестве примеров «Белого террора», предшествовавшего этому постановлению, упоминаются:
- Уничтожение более 5 тысяч большевиков и их сторонников в Самаре летом 1918 года при поддержке белочехов.
- Расстрел членов Александро-Гайского Совета казаками атамана Дутова.
- Приказ генерала Розанова (от Колчака) в марте 1918 года о расстрелах заложников и каждого десятого мятежника, что привело к 8 тысячам жертв при подавлении Енисейского восстания.
- Антибольшевистские выступления и их подавления, такие как расстрел 61 человека за мятеж в Тамбове (17-18 июня), более 400 участников Ярославского восстания (конец июля) и свыше 300 участников Ливенского восстания (14-17 августа).
Независимо от того, кто осуществлял террор, его сущность остается неизменной: это акт или политика устрашения, сопровождавшиеся произволом, самосудом, беззаконными расправами и попранием прав личности. Эти характеристики универсальны для любого вида политического насилия и подчеркивают антигуманную природу данного явления.
Идеологические, политические и социально-экономические предпосылки «Красного террора»
Чтобы понять глубину и размах «Красного террора», необходимо обратиться к тем сложным историческим, идеологическим и социально-экономическим условиям, которые подготовили почву для его возникновения. Октябрь 1917 года стал не просто сменой власти, но и спусковым крючком для радикализации всего российского общества, создав питательную среду для беспрецедентного насилия.
Политический радикализм и рост противостояния в обществе
Смена власти в октябре 1917 года, по сути, открыла ящик Пандоры, из которого хлынули потоки стихийных расправ и политического радикализма. Общество, и без того истощенное мировой войной и глубоким кризисом, оказалось расколото до основания. Большевики, придя к власти под лозунгами мира и земли, быстро столкнулись с широким спектром сопротивления: от стихийных крестьянских выступлений до организованных антибольшевистских движений.
На этом фоне нарастали случаи политически мотивированного насилия: покушения на большевистских лидеров, такие как убийство Эдуарда Володарского и Моисея Урицкого летом 1918 года, стали не только трагическими событиями, но и мощными катализаторами для эскалации карательных мер. Эти инциденты использовались властью как прямое доказательство «контрреволюционного заговора» и требовали, по их логике, жесткого и беспощадного ответа. Также усиливался разгул уголовщины, часто прикрывавшейся «революционными» лозунгами, что еще больше дестабилизировало ситуацию и способствовало общему ощущению хаоса.
«Красный террор» в системе «военного коммунизма»
«Красный террор» не был изолированным явлением; он стал неотъемлемым элементом системы «военного коммунизма» – совокупности чрезвычайных мер, введенных большевиками для удержания власти и мобилизации ресурсов в условиях Гражданской войны. Эта система предполагала тотальный контроль над экономикой и обществом, а террор выступал как ее силовой каркас. Какова же была истинная цель такого всеобъемлющего контроля?
Карательные меры террора использовались для:
- Обеспечения продразвёрстки: насильственное изъятие продовольствия у крестьянства.
- Установления хлебной монополии: жесткий контроль над распределением зерна.
- Введения трудовой повинности: принудительный труд для различных слоев населения.
- Подавления политических оппонентов: уничтожение сопротивления среди крестьянства, зажиточных граждан и служащих, которые не желали подчиняться новой власти.
- Конфискации имущества: изъятие собственности у «буржуазии» и других «классовых врагов».
- Проведения мобилизации: принудительный призыв в Красную армию.
Таким образом, террор служил не только идеологическим, но и сугубо прагматичным целям, обеспечивая функционирование всей экономической и политической системы «военного коммунизма». Он был инструментом, позволявшим большевикам поддерживать контроль над страной, несмотря на огромное сопротивление и хаос.
Теоретические обоснования насилия в большевистской идеологии
В основе «Красного террора» лежали глубокие идеологические корни, уходящие в марксистско-ленинскую доктрину. Большевистское правительство, спаянное классовой идеологией, рассматривало насилие не как вынужденное зло, а как легитимный и даже необходимый инструмент для достижения своих целей — захвата и удержания власти, а также строительства нового, коммунистического общества.
Идеи, восходящие к Марксу, о «революционном терроризме» как средстве сокращения «кровожадной агонии старого общества и кровавых мук родов нового общества» были активно использованы для оправдания насилия. В. И. Ленин, ключевой идеолог и практик большевизма, многократно высказывался в поддержку революционного насилия. Он утверждал, что «ни одно революционное правительство без смертной казни не обойдётся», что подчеркивало его убежденность в неизбежности и необходимости репрессий. Знаменитый принцип «Цель оправдывает средства» служил негласным, но мощным оправданием любых действий большевиков, направленных на достижение их политических целей.
В своей работе «Государство и революция» Ленин развивал идеи о свободе и демократии для большинства трудящихся, но при этом открыто говорил о необходимости лишения прав угнетателей. Эта концепция стала одной из важнейших предпосылок для легитимации насилия против целых социальных слоев, объявленных «врагами народа». С точки зрения большевистской идеологии, права и свободы распространялись только на «пролетариат» и его союзников, в то время как другие классы должны были быть либо перевоспитаны, либо уничтожены.
Отсутствие демократических альтернатив и социальная база
Изначально Ленин, возможно, и не видел необходимости в создании обширных репрессивных органов, полагая, что «народ сам расправится» с бывшими эксплуататорами. Однако послеоктябрьская действительность оказалась куда более сложной и конфликтной: сопротивление новой власти было продолжительным и всероссийским. Многочисленные антибольшевистские восстания — от Тамбовского мятежа до Ярославского и Ливенского восстаний — свидетельствовали о том, что народ не был столь единодушен в поддержке большевиков, как это представлялось в теории.
Именно это сопротивление, а также угроза всероссийской забастовки госслужащих, рост преступности в Петрограде и перспектива скорого созыва Учредительного Собрания (которое могло бы подорвать монополию большевиков на власть) стали толчком к созданию Всероссийской чрезвычайной комиссии (ВЧК) — главного инструмента террора. V Всероссийский съезд Советов (4–10 июля 1918 года) санкционировал формирование советской политической системы, единой государственно-правовой идеологии и борьбы с оппозицией, что нашло отражение в Конституции РСФСР 1918 года и окончательно закрепило правовые основы для репрессий.
При этом большевики осознавали, что «мелкобуржуазная демократия не способна удержать власти», как откровенно заявил Ленин на Третьем конгрессе Коминтерна. Это означало отказ от любых демократических альтернатив и ставку на диктатуру. Естественной социальной опорой радикалов стали люмпенизированные слои населения. Их привлекала возможность быстрого повышения социального статуса через перераспределение общественного богатства, а не через его умножение. В условиях хаоса и разрухи, эти группы, часто не имевшие четких политических ориентиров, оказались легко подвержены радикальным лозунгам и стали активными участниками революционного насилия.
Наконец, важно отметить, что большевики были теоретическими глобалистами, первыми, кто стремился руководствоваться глобальными идеями и схемами на практике. Концепция «мировой революции» предполагала развёртывание пролетарских революций по всему миру и установление «диктатуры пролетариата» во всемирном масштабе. Эта внешнеполитическая философия нового режима также способствовала радикализации внутренней политики, поскольку любые внутренние «враги» рассматривались как препятствия на пути к глобальной цели. Классовые интересы часто абсолютизировались как решающая детерминанта человеческого поведения, в то время как внутриклассовые различия и межклассовые компромиссы недооценивались, что создавало почву для бескомпромиссной борьбы и насилия.
Практика и масштабы «Красного террора»: механизмы и жертвы
«Красный террор» не был абстрактной идеологической концепцией; он воплотился в конкретных механизмах насилия, которые пронизывали все уровни молодого советского государства. Его практика была жестокой, масштабной и, зачастую, беспощадной, оставив после себя сотни тысяч жертв и разрушенные судьбы.
Восстановление смертной казни и официальное провозглашение террора
Парадоксально, но смертная казнь, отмененная Вторым Всероссийским съездом советов солдатских и рабочих депутатов 28 октября 1917 года, была постепенно восстановлена уже в 1918 году. Сначала она возвращалась для военных преступлений, а затем, 13 июня 1918 года, — и для политических. Это стало зловещим предвестником грядущих событий. Первой публичной жертвой политической казни стал командующий Балтийским флотом А. Щастный, расстрелянный 21 июня 1918 года.
Еще до официального провозглашения, «Красный террор» уже фактически применялся на фронтах с прямой санкции В. Ленина. Стихийные самосуды и расправы над неугодными матросам офицерами в главных базах Балтийского флота (Петроград, Кронштадт, Гельсингфорс, Свеаборг, Ревель) в феврале-марте 1917 года являются яркими примерами такого додекретного террора. Это свидетельствует о том, что насилие было частью революционного процесса с самого его начала, а не только реакцией на конкретные события.
Кульминацией, ставшей поводом для официального объявления «Красного террора», стали события 30 августа 1918 года: убийство председателя Петроградской Чрезвычайной Комиссии М. Урицкого и покушение на В. Ленина. В ответ на это 5 сентября 1918 года ВЦИК принял постановление «О красном терроре», которое официально санкционировало создание концентрационных лагерей для «классовых врагов» и уничтожение всех оппозиционеров, «причастных к заговорам и мятежам». С этого момента террор получил институциональное оформление.
Деятельность ВЧК и формы осуществления террора
ВЧК, созданная еще 7 (20) декабря 1917 года, после постановления от 5 сентября 1918 года получила беспрецедентные полномочия: вести розыск и следствие, брать заложников, выносить приговоры и приводить их в исполнение. Скорость, с которой разворачивались репрессии, была поразительна. Сразу после постановления было объявлено о расстреле 29 «контрреволюционеров», многие из которых были заведомо непричастны к покушениям, включая бывших министров А. Хвостова и И. Щегловитова. В первые дни сентябрьского террора в Петрограде погибло более 500 человек.
Террор осуществлялся двумя основными способами:
- Вблизи линии фронта действовали военно-полевые суды, чьи решения были быстрыми и окончательными.
- В тылу работали следственные органы, такие как «летучие патрули» ВЧК, которые проводили аресты и расправы.
Наиболее частой формой приговора был расстрел на месте. Это подтверждается введением в 1918 году «расстрела на месте спекулянтов» и инструкциями В. И. Ленина в работе «О продовольственном налоге» (21 апреля 1921 года) о необходимости «чистки террористической: суд на месте и расстрел безоговорочно» для борьбы со злоупотреблениями.
Важно отметить, что террор не всегда был строго централизован. Он также осуществлялся группами людей, не имевшими никаких формальных полномочий, и отдельными лицами, включая деклассированные элементы, дезертировавших солдат и матросов, а также обычных уголовников, которые действовали от имени большевиков. Например, в конце 1917 года в Крыму массовые убийства совершались лицами, называвшими себя «большевиками», но не имевшими отношения к партийному руководству. Это приводило к многочисленным злоупотреблениям служебным положением, что вызывало критику даже со стороны некоторых большевиков, таких как М. С. Ольминский, выступавший в «Правде» с резкими статьями.
Институт заложничества и его применение
Институт заложничества получил колоссальное развитие в период «Красного террора». Заложником считался «пленный член того общества или организации, которая с нами борется», и он должен был представлять ценность для этой организации. Это была циничная, но эффективная мера устрашения, направленная на подавление любого сопротивления. Инструкции предписывали вести строгий учет всех лиц, которые могли стать заложниками: помещиков, высокопоставленных чиновников, ученых, банкиров, военнослужащих и их родственников. После убийства М. С. Урицкого было расстреляно более 1400 заложников, что стало наглядной демонстрацией беспощадности этой политики.
Масштабы и региональные проявления террора
Общие масштабы «Красного террора» до сих пор трудно установить, и оценки числа жертв значительно разнятся. Различные исследователи приводят следующие цифры:
- С. П. Мельгунов называл цифру в 1,7 млн человек, которую позже «уточнил» Павел Милюков до 1 766 118 человек.
- Другие историки приводят оценки от 135 тысяч до 400-500 тысяч человек.
- Р. Конквест оценивает число расстрелянных в 140 тысяч.
- В. В. Эрлихман приводит цифру в 1,2 млн погибших.
- По подсчетам статистических служб ФСБ, число погибших исчисляется десятками тысяч и едва ли превышает 100 тысяч человек.
- О. Б. Мозохин предполагает, что окончательное число расстрелянных ВЧК достигает максимум 50 тыс. человек.
- И. С. Ратьковский говорит о 8-9 тыс. жертв террора большевиков за 1918 год.
Эти расхождения свидетельствуют о сложности и неполноте архивных данных, а также о различных методологических подходах к подсчету. Однако, даже самые консервативные оценки говорят о десятках тысяч жизней, унесенных «Красным террором».
Таблица 1. Оценки числа жертв «Красного террора»
| Источник/Исследователь | Оценка числа жертв | Период / Комментарий |
|---|---|---|
| С. П. Мельгунов | 1,7 млн человек | Включая различные формы репрессий |
| Павел Милюков | 1 766 118 человек | Уточненная оценка Мельгунова |
| Различные историки | 135-500 тыс. человек | Общие оценки |
| Р. Конквест | 140 тыс. человек | Расстрелянные |
| В. В. Эрлихман | 1,2 млн человек | |
| ФСБ (статистические службы) | Десятки тысяч, не более 100 тыс. человек | |
| О. Б. Мозохин | До 50 тыс. человек | Расстрелянные ВЧК |
| И. С. Ратьковский | 8-9 тыс. человек | Жертвы большевистского террора за 1918 год |
В 1918–1919 годах «Красный террор» достиг своего апогея, что проявилось в значительном увеличении числа расстрелов и репрессий. Только в Петрограде в первые дни сентября 1918 года погибло более 500 человек, а всего за сентябрь 1918 года было расстреляно около 5 тысяч человек.
Примеры жестокости террора ужасают. Сохранился акт о вскрытии могилы в г. Пятигорске от 17-28 февраля 1919 года, где трупы были сильно повреждены, без огнестрельных ран, но со следами ударов шашками и тупыми тяжелыми предметами, а некоторые заложники были захоронены живыми. Это свидетельствует о нечеловеческой жестокости, применявшейся в ходе репрессий.
Террор носил не только массовый, но и регионально специфичный характер. Например, после освобождения Сибири от войск Колчака карательная политика «красных» имела целью проведение мобилизации и продразверстки, а также выбивание из среды крестьянства политических оппонентов — эсеров и меньшевиков, что обеспечивало установление контроля над экономикой. В Крыму, как уже упоминалось, террор затрагивал не только «классовых врагов», но и представителей самых разных слоев населения. Таким образом, деятельность ВЧК и формы осуществления террора были многообразны и адаптировались к условиям конкретного региона.
Отражение «Красного террора» на страницах прессы того периода
В эпоху Гражданской войны пресса превратилась из простого источника информации в мощный инструмент пропаганды и мобилизации. Освещение «Красного террора» на её страницах не было беспристрастным; оно служило целям новой власти, формируя общественное мнение, оправдывая насилие и демонизируя «классовых врагов». Анализ этих публикаций позволяет понять, как идеология террора внедрялась в сознание масс.
Пропагандистская роль советской прессы
Советская пресса с первых дней «Красного террора» играла ключевую роль в его оправдании и пропаганде. Газеты, такие как «Известия ВЦИК» и «Правда», становились рупором новой власти, транслируя её установки и формируя необходимый образ «классового врага».
Так, на страницах газеты «Известия ВЦИК» от 3 сентября 1918 года после убийства М. Урицкого и покушения на В. Ленина открыто говорилось о необходимости «массового, беспощадного ответа». Этот призыв не оставлял сомнений в намерениях большевиков. Еще более красноречивым был призыв газеты «Правда» от 10 сентября 1918 года, которая обещала «тысячи жизней» за жизнь одного убитого коммуниста. Такие заявления не только оправдывали репрессии, но и создавали атмосферу вседозволенности в отношении «врагов революции».
Пресса активно формировала образ «классового врага», представляя его как угрозу существованию революции и пролетариата. Это демонизация позволяла оправдывать любые, даже самые жестокие, меры. Открыто публиковались списки расстрелянных, часто в рамках специальных рубрик возмездия под названием «Красный террор». Эти публикации служили нескольким целям:
- Устрашение: Демонстрация решимости новой власти и последствий сопротивления.
- Мобилизация: Объединение сторонников вокруг идеи борьбы с «врагами».
- Идеологическое обоснование: Создание впечатления, что репрессии были справедливым возмездием.
Эти рубрики и статьи не просто информировали, они воспитывали в читателях дух непримиримости и ненависти к «врагам», что было неотъемлемой частью идеологической работы большевиков.
Освещение «Красного террора» в зарубежной и эмигрантской прессе
За пределами Советской России события «Красного террора» также активно освещались, но уже с совершенно иной тональностью. Зарубежная и особенно эмигрантская пресса представляла совершенно иную картину, акцентируя внимание на масштабах насилия и его антигуманной природе. В то время как советская пресса оправдывала террор, западные издания и издания русской эмиграции осуждали его, формируя негативный образ большевистского режима.
Среди наиболее ранних и влиятельных публикаций стоит отметить книгу С. П. Мельгунова «Красный террор в России» (Берлин, 1924), которая стала одним из первых систематических исследований этой темы, основанных на свидетельствах очевидцев и документах. Аналогичную роль играли воспоминания жертв террора, публиковавшиеся в сборнике «Архив русской революции» (Берлин, 1920–1934). Эти издания не только информировали мировую общественность о происходящем, но и закладывали основы для будущих историографических дискуссий, предлагая альтернативную интерпретацию событий, где «Красный террор» выступал не как вынужденная мера, а как проявление жестокой и системной политики. Таким образом, уже в тот период сложились два противоположных информационных поля, каждое из которых стремилось утвердить свою версию произошедшего.
Историография и современные дискуссии о «Красном терроре»
Историография «Красного террора» представляет собой сложный и динамичный процесс, отражающий изменения в политическом и идеологическом климате как в России, так и за её пределами. Интерпретации этого явления менялись с течением времени, формируя различные школы и подходы к его пониманию.
Эволюция историографических подходов (советский, эмигрантский, постсоветский)
Первые шаги в изучении «Красного террора» были сделаны за пределами Советской России. Россияне-эмигранты, ставшие свидетелями и жертвами революции, одними из первых попытались осмыслить произошедшее. Книга С. П. Мельгунова «Красный террор в России» (Берлин, 1924) стала фундаментальным трудом, где автор выдвинул тезис о системности и правительственном характере «Красного террора», противопоставляя его «Белому террору», который, по мнению Мельгунова, не имел такого теоретического обоснования и официального одобрения властей. Воспоминания жертв, опубликованные в «Архиве русской революции», дополняли эту картину, предоставляя бесценные свидетельства.
В советской литературе подход был совершенно иным. Здесь обычно подчеркивался вынужденный характер «Красного террора» как ответной меры на «Белый террор», начавшийся летом 1918 года. Советская историография затушевывала понятие «Красного террора» как механизма уничтожения социальных групп, трактуя его как элемент общего противостояния красных и белых, где «Белый террор» представлялся как причина «Красного». Основное внимание уделялось злодеяниям «белых», а «красный террор» изображался как «справедливый» ответ революционного народа. Это было частью государственной идеологии, направленной на легитимацию советской власти и её действий.
В постсоветское время, особенно с 1990-х годов, произошел кардинальный сдвиг. С открытием части ранее секретных архивов (после августа 1991 года) стало возможным более глубокое и объективное исследование. На передний план вышел «Красный террор», и дискуссии стали затрагивать его масштабы, причины и механизмы. В этот период преобладали подходы, возлагавшие одностороннюю ответственность на советскую власть. Современные российские историки часто связывают начало «Красного террора» с убийством царской семьи, призывами Ленина к проведению террора в Петрограде (в ответ на убийство Володарского) и резолюцией ВЦИК от 29 июля 1918 года о проведении массового террора против буржуазии. Отмечается, что «Красный террор» составлял сущность советской системы и до августа 1918 года проводился фактически, а с 5 сентября 1918 года — официально. Разве не удивительно, как одно и то же историческое событие может получать столь диаметрально противоположные оценки в зависимости от политической конъюнктуры и доступа к источникам?
Современные научные дискуссии: причины, цели и последствия
Современная историография продолжает активно дискутировать о «Красном терроре», пытаясь дать ему всестороннюю оценку. Одной из ключевых тем является вопрос о причинах и целях большевистского террора. Многие современные историки склоняются к мнению, что его причинами были экономические и политические цели, связанные с необходимостью удержания власти любой ценой. Карательная политика «красных» после освобождения Сибири от войск Колчака, например, была направлена на мобилизацию, продразверстку и выбивание политических оппонентов из среды крестьянства, таких как эсеры и меньшевики.
Существуют также дискуссии о самой терминологии. Термины «красный» и «белый» террор часто рассматриваются как довольно расплывчатые понятия, выражающие скорее упрощенное сведение противоборствующих сторон к «красным» и «белым», революции и контрреволюции. Отмечается, что типология самого понятия «террор» не разработана, что затрудняет точное определение хронологии, количества жертв и соотношения террора с репрессивной политикой государства.
Таблица 2. Сравнительный анализ историографических подходов к «Красному террору»
| Критерий | Эмигрантская историография (нач. 1920-х гг.) | Советская историография (1920-е – 1980-е гг.) | Постсоветская/современная российская историография (с 1990-х гг.) |
|---|---|---|---|
| Характер террора | Системный, правительственный | Вынужденный, ответный на «Белый террор» | Системный, обусловленный идеологией и прагматикой удержания власти |
| Причины террора | Идеология большевизма, стремление к тотальной власти | Защита революции от «Белого террора» и интервенции | Экономические и политические цели, необходимость удержания власти любой ценой |
| Хронология | 1918–1923 гг. (С. Мельгунов) | Начало летом 1918 г., в ответ на «Белый террор» | Фактически с октября 1917 г., официально с 5 сентября 1918 г. |
| Масштабы жертв | Сотни тысяч, миллионы (С. Мельгунов, П. Милюков) | Затушевывались, значительно занижались | Различные оценки (от десятков тысяч до сотен тысяч) |
| Роль прессы | Освещение зверств и преступлений | Оправдание, пропаганда, демонизация «врагов» | Анализ пропагандистской функции, формирование образа «врага» |
| Основные источники | Воспоминания, свидетельства, документы (из-за рубежа) | Официальные партийные документы, публикации | Открытые архивные документы, научные монографии |
В отечественной историографии до недавнего времени часто обходили молчанием кровь Французской революции, фокусируя внимание на светлых образах и моментах, тогда как французская литература воспроизводила кошмарные сцены насилия. Это показывает, как идеологические установки влияли на отбор и интерпретацию исторических фактов. Современные историки стремятся к более комплексному подходу, анализируя «Красный террор» в широком контексте мировых революционных процессов и феномена государственного насилия.
Долгосрочное влияние «Красного террора» на советское общество и коллективную память
«Красный террор» не был мимолетным эпизодом Гражданской войны; он стал фундаментом, на котором строилось новое советское государство, оставив глубокий и неизгладимый след в социальной структуре, общественной психологии и коллективной памяти народов России. Его последствия ощущались десятилетиями, формируя институты и нормы поведения в тоталитарном обществе.
Формирование репрессивной системы и её развитие
Механизмы «Красного террора» — от внесудебных расправ и взятия заложников до создания концентрационных лагерей — легли в основу будущей, гораздо более масштабной репрессивной системы СССР. То, что началось как чрезвычайные меры в условиях гражданской войны, постепенно трансформировалось в постоянно действующий государственный аппарат подавления.
Сталин, придя к власти, не просто продолжил начатое в 1918 году, но и превратил созданную Лениным репрессивную систему в тоталитарную машину, придав ей немыслимую ранее организованность, централизацию и тотальный охват. «Красный террор» стал своего рода «генетическим кодом» для последующих репрессий.
Статистика арестов и расстрелов в СССР (1918–1953 гг.):
| Период | Арестовано человек | Расстреляно человек |
|---|---|---|
| 1918–1953 гг. (всего) | 4 308 487 | 835 194 |
| 1930-е – нач. 1950-х гг. | 3 778 234 | 786 098 |
Большинство арестов и расстрелов, как видно из таблицы, пришлись на сталинский период, что свидетельствует о развитии и усовершенствовании репрессивного аппарата. Однако корни этого аппарата уходят именно в эпоху «Красного террора». Более детальную информацию о масштабах и региональных проявлениях террора можно найти выше.
Помимо прямых репрессий, методы «Красного террора» проявились и в других трагических событиях, таких как организация голода в 1932–1933 годах, унесшего от 3 до 4 миллионов жизней крестьян, и так называемое раскулачивание, затронувшее судьбы более 20 миллионов человек. Эти события, хоть и не назывались «террором» напрямую, использовали схожие механизмы государственного насилия и устрашения для достижения политических и экономических целей.
Влияние на социальную структуру и общественную психологию
Политика террора оказала глубочайшее влияние на социальную структуру и общественную психологию советского общества. Она привела к уничтожению или маргинализации целых социальных слоев — дворянства, кулачества, духовенства, интеллигенции, офицерства. Это искусственное «переформатирование» общества, нацеленное на создание «гомогенного пролетарского» общества, привело к колоссальным социальным потрясениям и потере значительной части интеллектуального и культурного потенциала страны.
В общественной психологии террор породил всепроникающий страх. Страх перед доносом, арестом, расстрелом стал частью повседневной жизни. Это формировало особую модель поведения: конформизм, лояльность к власти (часто показную), нежелание выделяться, избегание любых проявлений инакомыслия. Отношения между властью и обществом были основаны на патернализме и тотальном контроле, где малейшее проявление несогласия могло иметь фатальные последствия. Люди учились жить в условиях, когда их судьба зависела от произвола чиновника или доноса соседа. Это создавало эффект «молчащего большинства» и глубокое недоверие в обществе.
Отражение в коллективной памяти и уроки истории
«Красный террор» оставил глубокий след в коллективной памяти, хотя его осмысление на протяжении десятилетий было искажено государственной пропагандой. В советское время эта тема была табуирована или представлялась исключительно как «вынужденная мера». Лишь с открытием архивов и переосмыслением истории после 1991 года, процесс серьезного изучения проблемы стал возможен.
Одной из последних значительных вспышек «Красного террора», уже после окончания Гражданской войны, стала кампания 1922 года, направленная против Русской православной церкви и священников. Эта волна гонений привела к аресту Патриарха Тихона в мае 1922 года и расстрелу священномученика Вениамина, митрополита Петроградского, 13 августа 1922 года. Всего в этот период репрессиям подверглись более 10 000 человек, из которых около 2000 были расстреляны. В. И. Ленин в секретном письме членам Политбюро от 19 марта 1922 года предлагал использовать голод как повод для полного разгрома церковной организации в России, что свидетельствует о системности и цинизме этой политики. Этот эпизод также является важной частью коллективной памяти о терроре, демонстрируя его универсальность в отношении любых «классовых врагов» или институтов, угрожающих монополии власти.
Сегодня изучение «Красного террора» становится не только академической задачей, но и способом извлечения уроков истории. Задача историка — исследовать и понять прошлое, возражать против лжи и «сваливания с больной головы на здоровую», чтобы не наступать на те же самые грабли. Актуальность изучения проблемы террора в современной обстановке оживления терроризма привлекает к ней внимание все большего числа ученых, подчеркивая, что знание истории — это не просто изучение фактов, но и предупреждение будущих трагедий. Осмысление «Красного террора» помогает понять, как тоталитарные режимы используют насилие для своего становления и удержания, и как важно защищать права и свободы личности от государственного произвола.
Заключение
Исследование «Красного террора» как социального явления и его отражения на страницах прессы представляет собой не просто погружение в один из наиболее трагических периодов отечественной истории, но и многогранный анализ феномена государственного насилия. Мы определили «Красный террор» как комплекс карательных мер, проводимых большевиками против «классовых врагов» и оппозиционеров, служивший инструментом устрашения и подавления. Хронологические рамки и сущность этого явления остаются предметом дискуссий, но очевидно, что террор, независимо от его инициаторов, всегда сопровождается произволом и попранием прав личности.
Анализ идеологических, политических и социально-экономических предпосылок показал, что «Красный террор» коренился в глубокой радикализации общества после Октябрьской революции, был неотъемлемой частью системы «военного коммунизма» и опирался на марксистско-ленинские идеи о «революционном терроризме» и диктатуре пролетариата, оправдывающие насилие. Отсутствие демократических альтернатив и ставка на люмпенизированные слои населения как опору власти лишь усугубили ситуацию.
Практика «Красного террора» детально раскрыла механизмы его осуществления: от восстановления смертной казни и официального провозглашения Декрета от 5 сентября 1918 года до широкой деятельности ВЧК с её полномочиями по взятию заложников, внесудебным приговорам и массовым расстрелам. Масштабы жертв, хоть и разнятся в оценках, свидетельствуют о сотнях тысяч погибших, а региональные проявления и примеры жестокости подчеркивают его беспощадный характер, направленный против самых разных слоев населения.
Особое внимание было уделено отражению «Красного террора» на страницах прессы того периода. Мы убедились, что советские газеты, такие как «Известия ВЦИК» и «Правда», выступали как мощные пропагандистские рупоры, оправдывая насилие, формируя образ «классового врага» и демонстрируя решимость новой власти через призывы к «массовому, беспощадному ответу» и публикации списков расстрелянных. Зарубежная и эмигрантская пресса, напротив, критически освещала эти события, формируя альтернативный образ большевистского режима.
Наконец, мы проследили эволюцию историографических подходов – от эмигрантских и советских интерпретаций до современных дискуссий, которые стремятся к более объективному и всестороннему анализу причин, целей и последствий террора. Долгосрочное влияние «Красного террора» оказалось колоссальным: он заложил основы репрессивной системы, развитой в последующие десятилетия, трансформировал социальную структуру общества, породил всеобъемлющий страх и глубоко повлиял на коллективную память. Уроки этой трагической страницы истории остаются актуальными и сегодня, напоминая о важности защиты прав личности и недопустимости государственного произвола.
Дальнейшие перспективы исследования темы могут включать более глубокий сравнительный анализ «Красного» и «Белого» террора с использованием междисциплинарных подходов (например, из социальной психологии), изучение микроистории террора на локальном уровне, а также детальный анализ влияния этих событий на формирование национальной идентичности и исторической памяти в современной России.
Список использованной литературы
- «Красный террор» // Санкт-Петербургский университет. 2003. № 4. 13 февраля.
- Мельгунов С.П. Красный террор в России. Москва, 1990.
- Тополянский В. Красный террор: 8 месяцев 1918 года // Континент. 2000. № 103.
- Жиромская В.Б. Проблема красного и белого террора 1917-1920 годов в отечественной историографии // Труды Института российской истории. Вып. 4 / Российская академия наук, Институт российской истории. Москва, 2004. С. 240-265.
- Помогаев В.В. «Красный террор»: происхождение и сущность // Известия Алтайского государственного университета. 2009. №4-3. С. 235-239.
- Шубин А.В. КРАСНЫЙ ТЕРРОР // Энциклопедия Всемирная история. URL: https://w.histrf.ru/articles/article/show/krasnyi_tierror (дата обращения: 19.10.2025).
- Диривянкина М.С. Эволюция репрессивной политики большевиков в 1920–1924 гг. на примере Кубано–Черноморской области // Электронный журнал «Кавказология». 2024. № 2. С. 84-100. DOI: 10.31143/2542-212X-2024-2-84-100. EDN: CSXDSE.
- Кабуркин А. А., Каллин И. В. Красный террор: идеологическое обоснование, историография и особенности проявления в разрезе территории Сибири // Международная научная конференция «Междисциплинарный потенциал устной истории и новые пути развития исторического знания». URL: https://elibrary.ru/item.asp?id=45700236 (дата обращения: 19.10.2025).
- Вовк А.Ю. О «КРАСНОМ ТЕРРОРЕ». НЕУБЕДИТЕЛЬНО [РАТЬКОВСКИЙ И. С. КРАСНЫЙ ТЕРРОР. КАРАЮЩИЙ МЕЧ РЕВОЛЮЦИИ. 3-Е ИЗДАНИЕ, ДОПОЛНЕННОЕ. М.: ЯУЗА-КАТАЛОГ, 2021. — 352 c.] // Журнал российских и восточноевропейских исторических исследований. 2022. №3.
- Литвин А.В. Российская историография большого террора // Общественные науки и современность. 2005. № 4. С. 138-146.
- ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА В РОССИИ (1917–1922): ВЗГЛЯД ЧЕРЕХ СТОЛЕТИЕ (статья вторая) // Российское военно-историческое общество. URL: https://histrf.ru/read/articles/grazhdanskaya-voyna-v-rossii-1917-1922-vzglyad-cherez-stoletie-statya-vtoraya (дата обращения: 19.10.2025).
- Колотков М.Б. Значение Декрета «о красном терроре» от 5 сентября 1918 г. В формировании системы политических репрессий в советской России в 1918-1922 гг // Вестник Казанского юридического института МВД России. 2013. № 1.
- Плюйко Д.В., Чермошенцев Д.В. Историография проблемы «красного» террора на территории Сибири в годы гражданской войны // Национальные приоритеты России. 2015. № 2 (16).
- Беззубова Е.О. Белые и красные силы Гражданской войны: проблемы современной общественной памяти. URL: https://cyberleninka.ru/article/n/belye-i-krasnye-sily-grazhdanskoy-voyny-problemy-sovremennoy-obschestvennoy-pamyati (дата обращения: 19.10.2025).
- Малышева С.Ю. Постсоветская историография 1917 года и некоторые проблемы контекстуализации. Случай Антонио Грамши // Ученые записки Казанского университета. Серия Гуманитарные науки. 2017. Т. 159, кн. 6. С. 1422-1433.
- Иванов А.А. Причины участия советских спецслужб в «Красном» терроре в годы Гражданской войны // Общество: философия, история, культура. 2008. №1.
- Заяц Н. К вопросу о масштабах красного террора в годы Гражданской войны. URL: https://nikolayzayats.ru/k-oprosu-o-masshtabah-krasnogo-terrora-v-gody-grazhdanskoj-vojny/ (дата обращения: 19.10.2025).
- «Красный террор»: военная необходимость или неоправданная жестокость? // Российское военно-историческое общество. URL: https://histrf.ru/read/articles/krasnyy-terror-voennaya-neobkhodimost-ili-neopravdannaya-zhestokost (дата обращения: 19.10.2025).
- Потылицына С.А. Массовый террор в России и на юге государства в 1918 — 1920 гг.: истоки, механизмы, последствия: Дис. … канд. ист. наук. Москва, 2005.
- Ратьковский И.С. Террор — это отвечать не за себя, а за «своих» // Вода живая. Журнал о православном Петербурге. 2018. 14 сентября. URL: https://www.aquaviva.ru/journal/terror_eto_otvechat_ne_za_sebya_a_za_svoikh/ (дата обращения: 19.10.2025).
- Прохорова С.М. Всероссийская чрезвычайная комиссия и политика красного террора в Советской России в 1918 г.: Дис. … канд. ист. наук. Москва, 2003.
- Калашников В.В. Эволюция подходов отечественной историографии к анализу высказываний В.И. Ленина на тему Гражданской войны // Вестник Волгоградского государственного университета. Серия 4: История. Регионоведение. Международные отношения. 2013. № 1 (22).
- Санин А.В. О предпосылках и особенностях красного террора на Урале в годы Гражданской войны: некоторые размышления // Известия Алтайского государственного университета. 2009. № 4-3. С. 227-230.
- Красный террор: мифы и реальность // Проект — Исторические Материалы. URL: https://histrf.ru/read/articles/krasnyy-terror-mify-i-realnost (дата обращения: 19.10.2025).
- Цветков В. Ж. «Белый террор – преступление или наказание» // Вопросы истории. 2008. № 1. С. 136-148.
- Ратьковский И.С. Понимание как шаг к объяснению явления // Троицкий вариант — Наука. 2020. 11 августа. URL: https://www.trv-science.ru/2020/08/ponimanie-kak-shag-k-obyasneniyu-yavleniya/ (дата обращения: 19.10.2025).
- Неисчислимые жертвы // Историк. URL: https://historystudies.ru/article/neischislimye-zhertvy (дата обращения: 19.10.2025).
- Осипов В.В. Красный и белый террор: правовое регулирование // Актуальные проблемы российского права. 2020. № 1.
- Горбунов К.Г. Терроризм: социально-психологический анализ. Омск: Изд-во Ом. гос. ун-та, 2020. 384 с.
- Степанов А.И. Идеологическое обоснование и организационное оформление красного террора в советской России в 1918-1922 годах // Genesis: исторические исследования. 2018. № 12. С. 13-25.